– И пусть она винит во всем только меня. Так будет лучше для всех.
– Нет, я намерен расторгнуть помолвку.
Блу с нежностью посмотрела на Томаса. Она желала его всем сердцем.
– Разве ты можешь так поступить? Разве мы можем так ранить Сесил?
Томас глухо застонал.
– Блу, я люблю ее… как сестру. Понимаешь? И будет ужасно, если я причиню ей боль.
– Я тоже ее люблю. – Блу бросила взгляд в сторону освещенного бального зала. – Пусть леди Кэтрин думает, что во всем виновата лишь я одна. А Сесил никогда не узнает, что здесь только что произошло.
Прежде чем Томас успел возразить, Блузетт подхватила юбки и бросилась к дверям. Ворвавшись в бальный зал, она едва не опрокинула кресло сестры.
– Извини меня, Сесил, – бросила она, чувствуя, как горят ее щеки.
Сесил посмотрела на нее с удивлением:
– Что происходит, Блузетт? Сначала выбежала мама, как будто за ней гнались злые духи, а теперь ты. – Девушка перевела взгляд на дверь, ведущую на террасу. – А где Эдвард?
Блу не стала ждать появления Томаса. Кивая и улыбаясь, она начала медленно пробираться между танцующими парами, пока не достигла холла. Теперь ей предстояло подняться по лестнице, но ноги как будто налились свинцом и отказывались повиноваться. Собравшись с духом, девушка подхватила юбки и начала подниматься по ступенькам. Ее ждал трудный разговор.
– Как ты могла?! – воскликнула леди Кэтрин, когда Блу переступила порог ее комнаты. – Вот как ты отплатила мне за гостеприимство? Ты предала мою дочь! – Голубые глаза Кэтрин потемнели от гнева и казались почти черными. – Как ты могла так поступить с ней? Ты ведь можешь заполучить любого мужчину, какого только захочешь! Они все бегут за тобой, высунув языки! – Леди Паджет всплеснула руками. – А что остается Сесил? У нее есть только Эдвард! Он для нее – все. Если ты отнимешь его, она останется одна!
Блу судорожно сглотнула.
– Я никогда не собиралась отнимать его светлость у Сесил, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо.
– Ты лжешь! Как у тебя хватает бесстыдства отрицать то, что я видела своими глазами?! Ты бросилась ему на грудь. И ты целовала его. Я все видела!
– Я признаю, что поцеловала его. Но клянусь, это было временное помрачение. Подобное никогда больше не повторится.
– И ты хочешь, чтобы я тебе поверила? Этого вообще не должно было случиться! Но ты ведь привыкла всегда получать то, что тебе хочется! И ты не приучена думать ни о ком, кроме себя! Я знаю, ты возьмешь то, что пожелаешь, Блузетт. Ты ни с кем не станешь считаться.
Глубоко уязвленная, Блу вскинула подбородок. Ее взгляд стал жестким и колючим.
– Возможно, я действительно переступила черту. А вы думали о ком-либо, кроме себя, когда бросили меня? Вы думали о тех трудностях, с которыми столкнулся мой отец, в одиночку воспитывая дочь? Вы подумали о том, как изменится его жизнь? Вы хоть когда-нибудь думали обо мне? Вы думали, во что превратится моя жизнь, когда поступали так, как вам хотелось? Нет. Вы просто жили в свое удовольствие!
– И не было дня, чтобы я не пожалела о своем выборе! Если я и говорила тебе что-то другое, то исключительно из гордости. Тебе не приходило в голову, что я сотни раз вновь и вновь перебирала в памяти эти часы? Да, я жестоко терзалась, вспоминая тот день, когда покинула Морганз-Маунд и оставила вас с Уильямом.
– Ложь! Вы заботились только о своем положении в обществе! О вашей драгоценной репутации!
Леди Паджет сокрушенно качала головой.
– Даже теперь, когда после твоего приезда прошло столько времени и столько всего успело произойти, ты по-прежнему отказываешься признать, что доброе имя и честь – это единственное, что есть у человека.
– Я признаю это. Но ваше представление о чести сильно расходится с моим. Мы с вами как будто живем в разных мирах. Ваша бесценная репутация – всего лишь тонкая ледяная корка на поверхности грязного пруда!
– И ты собираешься терзать меня из-за этого до конца моих дней?
– Нет, миледи. Это вы меня терзаете. Вы не можете простить мне, что я вообще существую!
Мать и дочь тяжело дышали. Их лица покраснели от гнева и стыда. Блу случайно бросила взгляд в зеркало и поразилась – насколько заметным стало в этот миг их с матерью сходство. Видеть это было невыносимо.
Кусая губы, Блу подхватила юбки и выбежала из комнаты. Она готова была брести куда глаза глядят, лишь бы не видеть больше перед собой леди Кэтрин. Больше всего на свете ей сейчас хотелось стать невесомой, чтобы ночной ветер подхватил ее и унес высоко в небо, подальше от Гросвенор-сквер.
Воспользовавшись черным ходом для прислуги, она спустилась по винтовой лестнице, толкнула дверь и выбежала в сад. Пробежав по освещенным луной дорожкам, Блу пересекла розарий, обогнула изгородь и оказалась у конюшен. Здесь было непривычно тихо. Конюхи и их помощники ужинали во дворе вместе с кучерами и грумами. Блу направилась к темным денникам. Что ж, она оседлает лошадь сама. Она много раз видела, как это делается.
Блузетт уже нашла седло и взялась за луку, когда вдруг услышала голос Томаса, окликнувшего ее по имени. Девушка вздрогнула и закрыла лицо ладонями. Из ее горла вырвались рыдания.
– Ох, Томас, она меня ненавидит.
– Нет, Блу, ты ошибаешься. – Томас обнял девушку и прижал к груди. – Она боится за будущее Сесил.
Блу всхлипнула. Плечи ее поникли.
– Что ж, она права. Сесил прикована к креслу, и если ты…
Чуть отстранившись от девушки, Томас принялся осушать ее слезы поцелуями. Но вскоре невинная ласка превратилась в страстные объятия. Дрожь охватила их обоих. Они недолго противились искушению – вскоре их губы слились в поцелуе. Так мотылек летит на пламя свечи, летит навстречу неизбежности. Страсть пересилила осторожность и доводы рассудка.
Внезапно Блу почувствовала, что колени ее подогнулись, и она наверняка упала бы, если бы Томас не подхватил ее на руки. Он отнес девушку в затененный угол чистого пустого денника и уложил на солому. Блузетт сознавала, что происходит с ними обоими, но она была не в состоянии остановить Томаса. Это было невозможно, как невозможно повернуть вспять реку или остановить ее течение. В глубине души Блу хотела, чтобы это произошло.
– Да, – шептала она, касаясь губами его приоткрытых губ. – Да, да, да! – Казалось, слова рвались из самого ее сердца.
– Блузетт, красавица моя! – Ладони Томаса легли на полную округлую грудь девушки, и из его горла вырвался хриплый стон. – Господи, твоя кожа мягче шелка. Твое дыхание ароматнее любых духов.
Горячие губы Томаса нашли губы Блу, и у нее перехватило дыхание. Она не помнила, как и когда это произошло, но в какой-то момент вдруг оказалось, что оба они лежат обнаженные. И Томас был великолепен в своей наготе. Именно таким она и представляла его великое множество раз, когда бессонными ночами мечтала о нем. Не в силах скрыть восхищения, Блу провела дрожащими пальцами по плечам и по груди Томаса. Когда же ее пальцы сомкнулись вокруг его восставшей плоти, она, изумленная, прошептала:
– На ощупь… похоже на бархат, только гораздо тверже. Удивительно… Я не знала…
Тут Томас уложил девушку на спину и принялся покрывать поцелуями ее груди.
– О, Томас! – Блу громко застонала и вцепилась в его плечи. – Я этого не вынесу. Ради Бога! Пожалуйста! – Она привлекла его к себе, ища губами его губы.
Пальцы Томаса скользнули к темному треугольнику между бедер девушки, и она тотчас же раздвинула ноги. А потом… потом Блузетт вскрикнула, как будто ее вдруг пронзила острая боль.
– Любовь моя, я сделал тебе больно?
– Это не больнее, чем когда обдерешь коленку, – прошептала она, глядя ему в глаза. – Не останавливайся.
Боль быстро отступила. Сладкая и желанная, она была лишь прелюдией к ночной фуге любви. Нараставшее чувство пустоты внезапно исчезло, и теперь они с Томасом стали одним целым. Блу тихонько застонала. Ее переполняли радость и удивление. Она смотрела на Томаса с восторгом и любовью. Но уже в следующий миг все мысли улетучились – Блузетт погрузилась в новые, неведомые ей прежде ощущения.
– О, Томас!.. – выдохнула она. – Что это?.. Нет-нет, не останавливайся… Но что же это со мной?
Их с Томасом тела сливались воедино, переплетались, растворялись в пульсирующем раскаленном пространстве. На какое-то мгновение вселенная словно сжалась, чтобы потом взорваться множеством огненных всполохов. Это было похоже на взрыв звезды. Блу замерла, хватая ртом воздух. Вцепившись в Томаса, она закрыла глаза и снова застонала. Волны наслаждения вздымались и опадали, увлекая ее тело в стремительный водоворот.
Когда все закончилось, Блу откинулась на солому, глядя в смеющиеся глаза Томаса с изумлением и нежностью.
– Я хочу еще, – прошептала она, как только смогла заговорить. – Ох, Томас, это было прекрасно! Пожалуйста, сделай так еще!
Тихонько смеясь, он отвел темные локоны со щеки девушки и нежно поцеловал ее в губы.
– Милая Блу, мужчине требуется немного времени, чтобы восстановить силы. Тебе придется чуть-чуть подождать.
– О, мне так понравилось! Скажи, а тебе было хорошо со мной? Мне кажется, что да. У меня хорошо получается? Правда? – От волнения Блу совсем забыла о хороших манерах.
Томас снова рассмеялся.
– Моя милая дикарка, ты была просто изумительна.
С облегчением вздохнув, Блу обвила руками шею Томаса и уткнулась носом ему в грудь.
– Ох, Томас, мне так нравится твой запах! И вкус! Когда ты прикасаешься ко мне, я теряю рассудок. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Я умру, если ты меня не любишь!
– Я люблю тебя, Блу. – Он так крепко обнял ее, что девушка не выдержала, рассмеялась и попросила пощады. – Теперь, когда я с тобой, я больше никуда тебя не отпущу.
– Тебе и не нужно… – Блу внезапно замолчала, прикрыла рот ладонью и приподнялась. – Сесил! О Господи!
Теперь предательство было полным. В своем страстном ослеплении, увлеченные друг другом, они совсем забыли о Сесил. Блу бросила виноватый взгляд на Томаса. Какое-то время они внимательно смотрели друг на друга, потом Томас нежно поцеловал ее в губы и поднялся на ноги. Они молча оделись.
Вынимая соломинки из волос и поправляя шпильки, Блу вспоминала обвинения леди Кэтрин. Все, что та говорила, было правдой. Она, Блузетт, привыкла всегда брать то, что хочет. Так было заведено на Морганз-Маунд, и Блу с детства усвоила этот урок.
Внезапно девушка поняла, что ей предстоит совершить первый в жизни действительно бескорыстный поступок и что это будет мучительно больно. Одна любовь вступила в противоборство с другой, и в этой схватке мог быть только один победитель. Горло Блу болезненно сжалось.
– Это не должно повториться, – прошептала она.
– Проклятие! – Томас с силой ударил кулаком по стене денника, потом отрешенно кивнул. – Да, это не должно повториться. – Внезапно он поднял голову и с отчаянием в глазах посмотрел на Блузетт. – Я себя презираю из-за того, что оскорбил Сесил. – Заметив, что девушка вздрогнула, как от удара, он тихо добавил: – Но видит Бог, Блу, я ни о чем не жалею. Я люблю тебя.
– А я люблю тебя, – прошептала она. Подхватив юбки, девушка побежала к дверям конюшни. Ей не хотелось, чтобы Томас видел, как она страдает. Прежде чем уйти, Блу остановилась и, обернувшись, бросила последний взгляд на Герцога. – Томас, благодарю тебя от всего сердца за то, что ты подарил мне эти счастливые мгновения. Я всегда буду помнить о них.
Холодный ветер обрушился на Блу, стоило ей выбежать из конюшни. Спеша укрыться от яркого света, струившегося из окон и дверей, девушка снова свернула к черному ходу, взбежала по лестнице и пробралась к себе в комнату. Стуча зубами от холода, она опустилась на колени перед зажженным камином и, прикрыв ладонями лицо, расплакалась.
– Эдвард! – Сесил коснулась руки герцога и с беспокойством посмотрели на него. – Где ты был? Куда все исчезли? – Девушка нахмурилась. – Ты видел Блу? Гости уже начали разъезжаться. Они спрашивают о маме и о Блузетт, но их нигде нет.
Терзаемый угрызениями совести, Томас на мгновение закрыл глаза, и его лицо исказилось. О, Сесил… Добрая и нежная, доверчивая и благородная, она достойна лучшего мужа, чем он. Она заслуживает того, чтобы ее любили так же, как он любит Блу.
Да, он действительно любил Блузетт Морган. Любил это дикое и непостижимое создание, способное очаровывать и покорять, бесить и доводить до исступления. Она была чудом, увлекательной и захватывающей загадкой. Мужчине не хватит и жизни, чтобы ее разгадать.
– Эдвард!.. – Сесил пристально смотрела на него, и ее глаза светились нежностью. – Ты не заболел? Ты выглядишь… Я не вполне уверена, но ты выглядишь очень странно. Сегодня ты сам на себя не похож.
Томас поклонился и поднес к губам пальцы Сесил.
– Прости меня, дорогая, но мне нужно идти. – Он подал знак мистеру Апплу, чтобы тот принес его плащ и шляпу.
– Но, Эдвард, мы едва успели обменяться несколькими фразами за весь вечер. Тебе в самом деле нужно идти? Я надеялась, что ты останешься, когда все разъедутся. Я заказала шампанское, чтобы мы смогли в узком кругу отпраздновать нашу победу.
Томас вывез кресло Сесил в отделанный черно-белыми изразцами холл – здесь тетушка Трембл прощалась с последними гостями. Взяв плед из рук мистера Алпла, герцог заботливо укрыл им неподвижные ноги Сесил.
– Здесь очень холодно, дорогая. Дует от двери. – Томас выпрямился и бросил тоскливый взгляд в сторону галереи. Там, в своей комнате наверху, была Блузетт. Затем он поднес к губам руку тетушки Трембл, почтительно поцеловал ее тонкие пальцы и шагнул в предрассветный морозный туман.
Сесил проводила его взглядом и в задумчивости пробормотала:
– Не понимаю, что с ним произошло.
– А я не понимаю, что в последнее время творится с Кэтрин, – проворчала Трембл, кутаясь в бархатную накидку. – Исчезнуть и бросить всех гостей – это совсем на нее не похоже. Доброй ночи, миледи. До свидания, ваша светлость. – Проводив лорда и леди Миттенли, она вздохнула с облегчением. – Кажется, это последние гости.
– Прости, тетя, ты что-то сказала? – спросила Сесил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49