Она с беспокойством поглядывала на свою крестьянскую одежду, сваленную на полу в бесформенную кучу.
В это время в каюту вошел Арман — в руках он держал ворох шелка и кружев. Когда он разложил вещи на кровати, оказалось, что это красивое шелковое платье сиреневого цвета, нижняя рубашка из тонкого полотна и великолепная шляпка в тон платью, украшенная перьями и искусственными цветами.
Жаклин надела платье и с огорчением отметила, что оно гораздо лучше смотрелось бы на ней, не будь она так худа. Чтобы как-то выйти из положения, она перевязала платье на талии газовым шарфом, который дополнил ее туалет.
Взглянув на себя в зеркало, Жаклин сочла, что выглядит вполне сносно, и быстро вышла на палубу. Находившиеся поблизости моряки как по команде повернули головы в ее сторону и замерли в изумлении.
— Мадемуазель, — обратился к ней Сидни, — позвольте мне проводить вас к капитану.
Он отвел ее на капитанский мостик, где находился Арман. Повернувшись к ней, капитан принялся критически рассматривать новую внешность пассажирки, словно решая, нравится она ему или нет.
— Вам лучше? — спросил он довольно равнодушно.
— Гораздо лучше, спасибо, — ответила Жаклин и внимательно посмотрела на него, Он стоял перед ней такой огромный в своем черном плаще; его волосы были собраны в хвост и перевязаны бархатной лентой, но несколько непослушных прядей упали на лоб и теперь развевались на ветру. Все в нем говорило о силе и уверенности в сочетании с элегантностью.
— Я рад. — Отвернувшись от нее, Арман полностью переключил свое внимание на управление кораблем.
Сидни отвел Жаклин назад на палубу. Через несколько минут с корабля был перекинут трап, по которому ей предстояло спуститься на землю Англии.
— Пойдемте, мадемуазель, — раздался позади нее негромкий голос. Арман подошел и протянул ей руку. — На берегу ждет экипаж, который отвезет вас домой.
Жаклин печально покачала головой:
— Это не мой дом, месье Сент-Джеймс, и он никогда таковым не станет; скорее, это место ссылки. Я оставила мою страну, погибающую от жестокости и несправедливости, чтобы найти тишину и спокойствие в чужой земле, и поэтому чувствую себя предательницей.
— Если вам будет от этого легче, — сказал Арман после недолгого размышления, — я кое-что объясню. Во-первых, вы не можете считать себя предательницей, так как я увез вас силой, а во-вторых, я не понимаю, чем ваша смерть во Франции была бы лучше жизни в Англии? Напротив, уже одно то, что вы живы, наносит сильный удар по Республике.
Жаклин в отчаянии сжала кулаки.
— Здесь я бесполезна, так как не могу остановить все это кровопролитие. Борьба с тиранией придавала моей жизни хоть какой-то смысл, понимаете вы это?
Его глаза подозрительно прищурились.
— Если вы хоть на секунду допускаете, что я разрешу вам заниматься здесь контрреволюционной деятельностью, то это ваше глубочайшее заблуждение.
Она смело взглянула на него:
— Простите, месье Сент-Джеймс, но я больше не должна ничего спрашивать у вас. Вы доставили меня к сэру Эдварду, так что теперь я вам не подчиняюсь.
Это было правдой: теперь для него она лишь очередная спасенная аристократка, от которой он может требовать только сохранения его инкогнито; а если ей захочется присоединиться к контрреволюционерам, пусть другие решают, что с ней делать.
— Вы попали в точку, — нехотя произнес он. — Теперь за вас отвечает сэр Эдвард.
Большую часть пути до дома сэра Эдварда они молчали. Арман откинулся на сиденье и закрыл глаза; Жаклин смотрела в окно и думала о том моменте, когда увидит своих сестер. Наверняка они изменились за эти пять месяцев. Арман говорил, что Серафина молчит с тех самых пор, как узнала о смерти отца. Может быть, увидев старшую сестру, девочка сможет вновь заговорить…
— Отчего вы улыбаетесь?
Жаклин вздрогнула и повернула голову. Месье Сент-Джеймс внимательно смотрел на нее.
— Я просто думала о своих сестрах, — смущенно проговорила она, словно улыбка являлась для нее проявлением слабости.
— Не нужно стесняться, мадемуазель. В улыбке нет ничего плохого, — заметил он насмешливо. — Я сам, знаете ли, иногда это делаю.
Жаклин не стала отвечать на его шутку и отвернулась к окну.
— Мадемуазель, я хотел обратиться к вам с одной просьбой.
— И с какой же? — спросила она, не отводя взгляда от окна, за которым не было ничего, кроме непроглядной темноты.
Арман придвинулся к ней, давая понять, что предстоящий разговор потребует от нее полнейшего внимания. Жаклин почувствовала, что его сила заставляет ее трепетать даже тогда, когда он просто сидит рядом, Он был так близко, что она могла ощущать его запах. Это был странный, мужской аромат, некая смесь чистой одежды, мускуса и чего-то неуловимого. Она никогда не встречала подобный запах.
Неожиданно Жаклин вспомнила о Франсуа-Луи, своем женихе. Как ни странно, воспоминания о нем посетили ее впервые за эти несколько дней. Но что такое была их помолвка? Просто их отцы, как старые друзья, договорились между собой; сами же они так и не успели испытать друг к другу ничего похожего на любовь. Теперь, восстанавливая в памяти их редкие встречи, Жаклин припомнила приторно-сладкий аромат духов, который, словно облако, постоянно окутывал Франсуа-Луи. Французские аристократы всегда использовали большое количество духов, но запах месье Сент-Джеймса не был похож ни на один мужской запах, который оно знала.
— Прошу вас, никому не говорите, кто спас вас из Консьержери, — настойчиво сказал Арман. — Сэр Эдвард и его семья знают, что я, используя свои связи, доставил вас на побережье, а оттуда в Англию, но они даже не подозревают, чем я занимаюсь во Франции. Вы также не должны посвящать их во все детали.
— Но почему? — удивилась Жаклин. — Сэр Эдвард является другом моего отца. Он так же ненавидит революцию, как и я. Что касается Англии, то эта страна находится в состоянии войны с Францией. Зачем вам нужно соблюдать такую секретность?
— Потому, мадемуазель, что здесь повсюду шпионы. Если Революционное правительство узнает, кто помогает аристократам бежать из Франции, они начнут следить за мной и очень скоро схватят.
— А как часто вы бываете во Франции? — с любопытством спросила Жаклин.
Арман с подозрением посмотрел на нее:
— Почему вас это интересует?
Жаклин заколебалась. Если она скажет ему, что хочет отправиться во Францию вместе с ним, то, конечно же, получит отказ; однако, зная дату отплытия, она может незаметно пробраться на «Анжелику». Теперь же ей следует соблюдать осторожность и не давать месье Сент-Джеймсу ни единого повода для подозрений.
— Просто так, — произнесла она с напускным равнодушием. — Мне интересно, как часто вам приходится рисковать, чтобы заработать на жизнь. Судя по тому, что у вас есть корабль и такой прекрасный экипаж, вы не можете подолгу отсиживаться в безопасности.
— Ваша забота о моем благосостоянии весьма трогательна, — сухо заметил Арман. — Но так как вы совершенно не умеете врать, позвольте сказать вам одну вещь. Ни при каких обстоятельствах вы не вернетесь во Францию, чтобы мстить Никола Бурдону. Живой вам оттуда не выбраться, а когда вас схватят, то подвергнут таким мучениям, что вам не удастся скрыть правду. Мадемуазель, вы рискуете не только вашей жизнью, а я пока умирать не собираюсь. — Он протянул руку и повернул ее к себе. — Вы должны оставить все эти фантазии о вашем возвращении и начать новую жизнь здесь.
Жаклин попыталась освободиться от его руки, но все было напрасно.
— Я все поняла, — только и смогла выговорить она.
— Надеюсь, что так. — Арман убрал руку, откинулся на сиденье и закрыл глаза.
Было уже очень поздно, когда экипаж подъехал к дому сэра Эдварда. Взору Жаклин предстал огромный темный замок, в котором светилось лишь несколько окон на первом этаже. Лошади остановились, и она сама протянула руку Арману, чтобы он помог ей спуститься на землю.
— Вот ваш новый дом, мадемуазель. — Этими словами он словно хотел пресечь все возможные возражения с ее стороны.
Жаклин молчала. Она страшно устала и мечтала только о том, чтобы добраться до кровати и проспать несколько суток подряд. Тем не менее возбуждение от предстоящей встречи с Сюзанной и Серафиной нарастало в ней с каждой секундой.
Когда они поднялись по ступенькам к входной двери, Жаклин сжала руку Армана, словно ища у него поддержки. Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий.
— Добрый вечер, мистер Сент-Джеймс, — произнес он по-английски.
— Добрый вечер, Кранфилд. Скажите, сэр Эдвард и леди Харрингтон все еще наверху?
— Они ждали вас утром и сейчас находятся в комнате для живописи. Будьте любезны, следуйте за мной.
Дворецкий провел их в комнату, стены которой украшали гобелены и огромные портреты в тяжелых рамах. Едва они вошли, как к ним навстречу бросилась пожилая улыбающаяся дама — это, как догадалась Жаклин, и была леди Харрингтон.
— Святые угодники, Арман, ты действительно сделал это! — с радостью воскликнул, следуя за ней, невысокий, полноватый господин. Голову сэра Эдварда украшал забавный пушок сильно вьющихся седых волос, а яркий румянец на щеках свидетельствовал о его большой любви к бренди. Он с неожиданной силой схватил руку Жаклин и поднес к своим губам. — Добро пожаловать, моя дорогая Джеклин, добро пожаловать, — произнес сэр Эдвард с широкой улыбкой. — Мы с леди Харрингтон так волновались все эти дни! Знаете, когда Сент-Джеймс не приехал сегодня утром, мы чуть с ума не сошли от беспокойства!
— Милая девочка, ты, должно быть, смертельно устала, — прервала его леди Харрингтон, подходя к Жаклин и нежно целуя ее в щеку. Она, как и ее муж, оказалась полной и небольшого роста, но в ее полноте было столько элегантности и достоинства, что ею невозможно было не залюбоваться. — Теперь все твои тревоги позади. Если тебе неприятно, мы можем ничего не обсуждать. Господи, какая же ты худая! Неудивительно, ведь тебя заставляли голодать в этой ужасной тюрьме. Но не беспокойся, мы все уладим. Мы будем готовить для тебя только твои самые любимые блюда. Ты не хотела бы съесть что-нибудь прямо сейчас?
Жаклин молча смотрела на них… и не понимала ни слова. Она беспомощно взглянула на Армана, который, видимо, только сейчас догадался, что его спутница совершенно не говорит по-английски.
— Бедная девочка, — тут же запричитала леди Харрингтон, — как я сразу не догадалась! Конечно же, она не знает английского.
Жаклин вдруг почувствовала себя страшно одинокой.
— Может быть, лучше предоставить мадемуазель де Ламбер возможность повидаться с сестрами? — подсказал Арман.
— Прекрасная мысль! — воскликнула леди Харрингтон. — Кранфилд, попросите мисс Линдси разбудить девочек и привести их вниз.
— Как прикажете, миледи. — Дворецкий поклонился и вышел из комнаты.
— Какая досада! — Сэр Эдвард с сожалением развел руками — Похоже, мой друг Шарль-Александр не научил своих дочерей английскому. — Он произнес эти слова несколько неуклюже, словно извиняясь. — Но не стоит беспокоиться. Сюзанна и Серафина уже неплохо освоились здесь и, думаю, Джеклин не отстанет от своих сестер. Обещаю, через месяц она уже будет понимать все, что мы говорим, — радостно заключил он.
— Сэр Эдвард, имя мадемуазель де Ламбер произносится как Жаклин, а не Джеклин, — заметил Арман. Почему-то его ужасно раздражала эта ошибка.
Хозяин дома удивленно взглянул на него. Англичане всегда свободно, обращались с иностранными именами и названиями, не видя в том ничего предосудительного.
— Да-да, конечно, — сказал он. — Жаклин.
— Может, нам стоит называть ее просто Джеки — так будет удобнее для всех… — с готовностью предложила леди Харрингтон.
— Прекрасная идея, моя дорогая! — воскликнул сэр Эдвард. — Арман, спросите нашу крошку, она не будет возражать против Джеки?
— Нет, — жестко возразил Арман. Леди Харрингтон и сэр Эдвард удивленно взглянули на него. — Я хочу сказать, что после небольшой тренировки вам не составит труда правильно выговаривать ее имя, — добавил он извиняющимся тоном.
Жаклин молча следила за происходящим. Она понимала, о чем идет речь, но не более того. Почему она решила, что Харрингтоны обязательно должны были говорить по-французски? Ее отец, весьма образованный человек, много путешествовал и знал несколько языков: совершенно очевидно, что со своим другом, сэром Эдвардом, он без труда говорил по-английски. Герцог де Ламбер настоял на том, чтобы его сын учил иностранные языки, что причиняло бедняге Антуану ужасные страдания, так как у него совершенно не было к этому способностей, однако он не считал необходимым дать соответствующее образование дочерям. Жаклин с горечью подумала о том, как трудно было Сюзанне и Серафине привыкать к новому языку.
— Жаклин!
Девушка обернулась. В ту же секунду маленькие ручки обвили ее шею. С замиранием сердца она прижала к себе сестру.
— Сюзанна, радость моя! Наконец-то снова вижу тебя! — воскликнула Жаклин, покрывая поцелуями кудрявую головку. Затем она увидела Серафину, та нерешительно стояла в дверях. — Ангелочек мой, иди сюда и дай мне поцеловать тебя!
Малышка смотрела на странную даму и не узнавала ее.
— Серафина, это же я, — сказала Жаклин. — Неужели я так изменилась за эти пять месяцев? — Она сняла шляпку.
— Сестрица, — Сюзанна с недоумением разглядывала ее, — а что случилось с твоими волосами?
— Я их отрезала, — призналась Жаклин, понимая, что поступила опрометчиво, Серафина недоверчиво смотрела на нее. — Понимаешь, это так хлопотно все время их мыть и расчесывать — вот я и решила придумать новую моду. Правда, месье Сент-Джеймс?
— Именно так, — поддержал ее Арман. — Теперь все женщины во Франции делают себе стрижку а-ля мадемуазель де Ламбер.
Сюзанна скептически принялась рассматривать новую прическу старшей сестры.
— Кажется, я слышала знакомый голос? — Едва прозвучали эти слова, как в комнату плавно вошла красивая рыжеволосая девушка. На ней была только кружевная ночная рубашка голубого цвета, прикрытая для приличия большой шалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40