угловые раковины
— Почему? — спросила Шелли. — Из опасения что продажные чиновники в правительстве используют руду в собственных грязных интересах?
— Частично — да. А с другой стороны, я представлял себе, во что может превратиться это милое, прекрасное, не тронутое цивилизацией место после того, как здесь начнутся строительные и транспортные работы. И мне становилось страшно…
— Но как же люди, бедняки, жившие в странах с этими прекрасными и милыми местами? — удивилась o Шелли. — Неужели их тебе не было жалко?
— Еще бы! — Он покачал головой. — В этом-то все и дело! Но ведь даже если бы я составил аккуратный и подробный доклад обо всех открытых мною богатствах, где гарантии, что польза от этого будет умирающим от голода детям, а не той же кучке продажных чиновников? И в то же время я понимал, что, сообщи я правительству этой страны о минералах, у детей появится хоть какой-нибудь шанс. Иначе же не будет и вовсе никакого. На всю их жизнь, и без того тяжелую и почти невыносимую.
— Ужасно! — поежилась Шелли. — Могу себе вообразить твое состояние: выбирать между красотой природы и жизнью детей!
Кейн крепко сжал ее руку.
— На самом-то деле, — с грустью произнес он, — никакого выбора вовсе и нет. Конечно, я уступаю, думая в первую очередь о несчастных детях. Но иногда бывает и так, что месторождения обнаруживаются в достаточно хорошо развитых странах или в тех государствах, где этого сырья и без того вполне хватает.
— И что же ты тогда делаешь?
— Да ничего особенного, — ответил он. — Просто никому ничего не говорю, возвращаю им часть аванса и убираюсь себе восвояси.
— И часто тебе приходится так поступать?
— К сожалению, значительно чаще, чем хотелось бы. Когда-нибудь я покажу тебе удивительные места, не ведомые никому, кроме меня, те, о которых я никому не рассказывал. Сейчас они сохранились в первозданной дикости и красоте, как было в тот самый день, когда их создал Господь Бог.
Шелли посмотрела на Кейна. Даже в сгустившейся темноте ночи она увидела, что он улыбается, глядя прямо перед собой.
— Расскажи мне о своем самом любимом месте, — попросила она.
— Оно в Андах, спрятано от жадных человеческих глаз и рук, удалено на тысячи миль от ближайшего населенного пункта. Это высоко в горах, достаточно высоко, чтобы ни о каких джунглях уже и речи не было, но не настолько, чтобы там круглый год лежали снега. Горы там покрыты темной зеленью, они крутые и дикие. А небо — почти всегда безоблачно-голубое.
Когда ты там, кажется, что на свете вообще не существует темных туч…
— Да, я знаю такое небо — удивительной голубизны, — откликнулась Шелли. — Хотя уже давно — годы и годы — не была в тех местах, где увидела его впервые. Воздух там абсолютно прозрачен и чист — такое впечатление, что этот райский уголок словно спрятан Господом от ненастья и непогоды в прозрачный, удивительной чистоты и хрупкости кристалл. Один громкий звук, неловкое движение — и тотчас раздастся оглушительный грохот и кристалл этот разобьется на крохотные осколки.
Кейн провел пальцем по усам.
— Да, ты права, это именно то, что я имею в виду.
— А как ты нашел это удивительное место в Андах? — поинтересовалась Шелли.
— Я был как-то в тех краях и шел вверх по течению реки. Мне непременно хотелось добраться до ее истока. Вода в реке была удивительно чистой — почти ледяной и такой прозрачной, что иногда казалось, что воды там и вовсе нет. Никаких следов пребывания человека там не было вообще. Можно было подумать, что я — первый из смертных, кому довелось заглянуть в эти места.
— А местные жители? — удивилась Шелли.
— Даже они… Склоны гор были очень крутыми, труднодоступными даже для меня. И люди, жившие в крохотной деревеньке неподалеку, сказали мне, что дороги в горы просто нет. По их словам выходило, что никто не осмеливается туда подняться: смельчаки, предпринимавшие подобные попытки, рассердил своей дерзостью горных богов, и те не позволили им вернуться назад.
Шелли придвинулась еще ближе к Кейну, внимательно всматриваясь в серебристый блеск его глаз, кажущихся еще темнее из-за густых почти черных ресниц… Она смотрела на его прекрасные тонкие губы — эту улыбку она не сможет забыть уже никогда в жизни. И она не спрашивала его, почему он улыбается. Она сама знала почему.
Действительно, в тех-немногих уголках планеты, оставшихся не тронутыми, не прирученными человекои, есть что-то совершенно особенное — какая-то загадка, тайна. Шелли часто думала о них как о диких стражах самого времени, соединяющих прошедшие дни человечества с его таинственным, никому не известным будущим. Эти нетронутые уголки словно говорили человеку, что не все в этом мире должно быть изменено, некоторые вещи нужно просто уметь принимать такими, какие они есть, — в этом-то и состоит настоящая мудрость. Эти места — вызов вечно мятущейся человеческой душе, но в то же время они дарят ей благословенный покой.
— В общем, получилось так, что я искал один металл, а напал на другой, — прервал ее раздумья Кейн.
— Золото? — догадалась Шелли.
— Именно. Я набрел на золотые прииски. Крохотные золотые слитки, которые приносила река, были такой потрясающей чистоты, что, казалось, проведи я по ним пальцем — и на поверхности останется след.
Глаза Шелли изумленно расширились. Господи, — прошептала она.
— Тогда я понял, — продолжал Кейн, — что набрел на совершенно удивительное, редкое месторождение.
— Но откуда же река приносила эти слитки?
— Ну, ответ на этот вопрос стоил бы нескольких миллиардов долларов, — сухо произнес Кейн. — Если ты, конечно, говоришь об основном месторождении, а не о крохотных блестящих песчинках-слитках, которые сносились вниз по течению.
Шелли рассмеялась и, заинтригованная, пододвинулась еще ближе. Глаза ее горели неподдельным живым интересом.
— Видишь ли, тот участок, на котором я обнаружил эти крохотные слитки, лежал значительно ниже по течению реки, чем то место, где в нее впадало несколько притоков, спускавшихся с горных склонов, — объяснил он.
— С горных склонов? — переспросила Шелли.
— Да. Причем довольно крутых и высоких. И золото, как ты понимаешь, могло намываться с любого из них — абсолютно с любого. Эти крохотные слиточки были на удивление гладкими, обкатанными водой — казалось, они проделали довольно долгий путь по реке, прежде чем встретиться со мной…
— И что же ты сделал? — Шелли явно не терпелось узнать окончание приключения.
Голос ее сейчас был чуть хриплым… Ее интриговал его рассказ и одновременно гипнотизировало прикосновение губ Кейна к ее пальцам.
— Если бы я возвратился, неся с собой пригоршни золота, найденные мною в реке, — сказал он, — на это место пришли бы тысячи людей, настроенныхвтнюдь не романтично, и истыкали бы там все, что только, можно, своими гидравлическими установками, пытаясь выкачать как можно больше золота.
Сама того не осознавая, Шелли прикусила нижнюю губу и покачала головой, представив себя в шкуре Кейна в тот момент — ему предстояло принять решение не из легких.
— С другой стороны, если бы я обнаружил точное местоположение основных залежей, — продолжал он, — я бы зажег свет надежды в жизни многих маленьких детишек, живущих в тех местах. И с радостью поставил бы свечи в той крохотной деревенской церквушке — за их будущее. Если бы я обнаружил точное местоположение. Точнее, составил бы аккуратный рапорт с его указанием.
— Но ты… не сделал этого? — осторожно спросила его Шелли.
— Нет, — просто ответил он. — Я никому не сказал ни единого слова. В конце концов, основные залежи могли находиться где угодно, на огромной территории приблизительно в пять тысяч квадратных миль.
— Все равно, что искать иголку в стоге сена, — отозвалась Шелли. — Хотя и довольно дорогую золотую иголку…
Он кивнул.
— Кроме того, уже в то время всем было отлично известно, что правительство этой страны тратит до миллиарда долларов в год на приобретение кокаина и дальнейшую торговлю им. А полученные в результате доходы опять же тратятся на вино, женщин и оружие.
— История повторяется. Снова и снова, — вздохнула Шелли.
— Снова и снова, — повторил он ее слова. — Поэтому я не был уверен в том, что огромные запасы золота, которые бы я там непременно обнаружил, пошли бы на пользу голодным местным жителям. А если бы они потеряли своих горных богов, это разрушило бы весь их жизненный уклад. Кроме того, я не простил бы себе, если бы кучка жадных богатеев в правительстве уничтожила воистину неповторимую красоту этого места только для того, чтобы положить деньги себе в карман.
Кейн поцеловал руку Шелли и тихо добавил:
— Это было самое красивое место из всех, которые я видел когда-либо. И, понимаешь, мне было просто необходимо знать, что эти горы будут живы, будут чисты и нетронуты — даже если я никогда больше не смогу вернуться туда. Просто знать…
— Пейзажи души, — прошептала Шелли, вспоминая его слова. И, тихонько целуя кончики его пальцев, добавила: — Спасибо тебе.
— За то, что я никому не сказал о золоте?
— Просто за то, что ты есть. Кейн легко подхватил Шелли, усаживая ее между своих ног так, чтобы ее спина опиралась на его грудь.
— Как я жалею, что не знал тебя раньше, — вздохнул Кейн, целуя ее висок. — Знаешь, где бы я ни был, я всегда чувствовал себя чужестранцем, вернее, чужаком в незнакомой стране. И поэтому ужасно одиноким. Сколько раз, возвращаясь из путешествий по пустыням и горам, я ехал на конференции и семинары, пытаясь рассказать обо всем так, чтобы меня поняли.
— И что же?
— А ничего. Мы словно говорили на разных языках. Те, кто хорошо знал дикие места, казались совершенно неприспособленными для жизни в цивилизованном городе. И напротив, те, кто вырос среди шумных улиц и ярких огней, не понимали, что означает непокоренная, дикая природа. Единственное, о чем я мог спокойно говорить и с теми, и с другими, не боясь при этом быть неправильно понятым, это минеральные ресурсы. Полезные ископаемые, ставшие моей профессией. И я должен был искать все новые и новые запасы и месторождения для того, чтобы для детей в будущем пенициллин из волшебного снадобья превратился в обычное, повседневное лекарство…
— Ты знаешь, ведь у моих родителей были похожие проблемы, — вздохнула Шелли. — Они тратили столько времени и сил, пытаясь рассказать людям в разных странах о том, что им довелось увидеть…
— Чувствую, что они чаще всего просто напрасно теряли время. А может быть, и деньги, — отозвался Кейн. — Революционеры и тираны, бюрократы и бандиты — все они всегда спорят в основном из-за денег. Но, с другой строны, только так и можно договориться сейчас в этом мире. Деньги, валюта, наличные — вот язык, который понимают все. А не слова о бедах и несчастьях детей.
Удивительная горечь, прозвучавшая сейчас в его голосе, напомнила Шелли о ее собственных переживаниях.
— Мне тоже жаль, что в те времена я не могла быть рядом с тобой, — призналась она.
— Да. — Кейн тихонько поцеловал ее. — Тогда у меня была бы верная спутница… — И он, чуть не сказав «жена», вовремя опомнился и произнес: — Верная спутница-друг… Настоящий друг.
— Да я ведь и сама всю жизнь хотела иметь такого друга, как ты, — призналась она. — Никто из моих приятелей-ровесников никогда не мог понять, о чем я думаю, тоскую, переживаю… Никто из них никогда не жил, как я сама, то в цивилизованном городе, то в совершенно диких, отдаленных и уединенных местах.
Кейн притянул ее ближе к себе, словно желая сказать, что и ему самому прекрасно известно то ощущение вселенского одиночества, о котором она говорила.
— Когда я пыталась описывать городским жителям пустыню весной — удивительную, цветущую пустыню, напоенную ароматами трав, — для них это были пустые слова. Никто из них не мог представить себе, что в пустыне дожди — это чудо. А когда я рассказывала местным жителям о полетах в космос, они тоже не понимали меня, будучи совершенно не в силах представить себе человека, разгуливающего по Луне. Пусть даже в костюме астронавта и с кислородными баллонами за спиной…
Чуть заметно улыбнувшись, Кейн потерся щекой о мягкие, шелковистые волосы Шелли.
— Хотя мне все время казалось, что с каждым разом меня начинают понимать все лучше и лучше, — продолжала Шелли. — Но обычно как раз в тот самый момент, когда понимание вроде бы уже совершенно достигнуто, мой отец заканчивал работу над очередным проектом, и нам снова приходилось паковать чемоданы и срываться с места… Тогда-то я и захотела иметь свой собственный дом. Больше всего на свете, — призналась Шелли.
— И каким же ты его себе представляла? Что для тебя значило «собственный дом»? Какое-нибудь особое географическое место, страна, край или просто уголок, где тебя будут понимать люди?
— Конечно, последнее, — уверенно ответила Шелли. — Место, где тебя будут понимать.
— А Лос-Анджелес, как ты сама говоришь, — твой дом?
— Да. — В ее тихом, мягком голосе иослышаласв абсолютная уверенность.
— И кто же, прости, так хорошо понимает тебя в Лос-Анджелесе?
Он почувствовал, как напряглось все ее тело, — он и сам заранее знал ответ; никто. Никто не в состоянии понять эту удивительную женщину даже в таком большом и прекрасном городе.
И все же она продолжает утверждать, что Лос-Анджелес — ее дом!
— Посмотри-ка вон туда, поверх этих домов! — неожиданно сменил Кейн тему разговора. — Видишь, какая удивительная луна! Цвета бледного золота, точно светлые блики в твоих глазах…
Шелли вздрогнула, почувствовав, как Кейн нежно покусывает мочку ее уха. Но дело, конечно, было не только в его прикосновениях — каждое его слово, каждая фраза были словно камешки, падающие в тихие, давно спокойные воды ее души. Они волновали, тревожили, несли в себе угрозу всей ее защищенности, ее самостоятельности, независимости, спокойной жизни! Они угрожали самому дорогому, что у нее было, — ее дому!
«Нет, он ведь никогда не сумеет меня понять, — устало подумала Шелли. — Да и чего я вообще могу хотеть? Он ведь никогда не испытывал на собственной шкуре всего того ада, всех тех страданий, через которые я прошла в его любимых и обожаемых диких местах… Хотя, — подумала она вдруг, — если бы он сумел меня понять, может, мы и смогли бы остаться вместе…»
По всему ее телу вдруг прошла волна дрожи — тоски по чему-то, чего она пока и сама не в состоянии была определить словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47