Но, — она особо подчеркнула эти слова, — всему этому я научилась до того, как у меня появился дом. Гораздо раньше…
— Дай что-нибудь сандвичи завернуть, — только и ответил ей Кейн.
— Открой третий ящик справа. И пока Кейн рылся в ящике, Шелли подошла к холодильнику.
— У меня с прошлого вечера осталось еще немного жареной курицы, — сказала она, доставая мясо.
— Да ну? — удивился Кейн. — Что же случилось? Бедняга Билли остался голодным? Или наоборот? Так объелся, что уже не было сил доесть? Или вообще не было аппетита?
— Ни то, ни другое и ни третье. Я купила в пять раз больше мяса, чем обычно. Только поэтому что-то и осталось. И даже хватило ему взять с собой на завтрак в школу.
Кейн засмеялся.
— Давай-давай смейся, — отозвалась Шелли. — Но я никогда до этого не понимала выражения «волчий аппетит». Пока не увидела собственными глазами, как ест Билли. Пока он жил у меня, я покупала вчетверо больше шоколадного печенья. Два раза…
Уложив холодного цыпленка в рюкзак, Шелли подняла глаза. Кейн неотрывно следил за ней с улыбкой на лице. От этой улыбки сердце Шелли застучало быстрее.
— Добрая, любящая, заботливая женщина, — тахо сказал ей Кейн.
— Которая, представь себе, одновременно и заядлая, неисправимая домоседка!
Хотя Шелли и старалась говорить спокойно и чуть сухо, это ей не удавалось. Улыбка Кейна ее совершенно обезоруживала.
— В следующий раз я постараюсь вернуться до того, как мой прожорливый племянник съест последнее печенье! — засмеялся Кейн.
Шелли вздрогнула, широко раскрыв глаза. Вот так запросто Кейн давал ей понять, что в недалеком будущем уйдет от нее снова.
И вернется к ней!
— Я успела отложить немного печенья — в шкафу над холодильником, там, на верхней полке, в большой красной банке из-под кофе! — И Шелли потянулась за табуреткой. — А я-то думала, что этим кормят только маленьких детей.
— То есть?
— Ну как «то есть»? Это ведь и впрямь печенье для самых маленьких. Оно содержит три основных пищевых компонента — сахар, топленый жир и шоколад…
Кейн подошел к ней и, взяв у нее из рук табуретку, поставил ее на прежнее место.
— Забыла? — спросил он ее с усмешкой. — Теперь ведь в твоем доме есть мужчина…
И он, подойдя к холодильнику, протянул руку и открыл шкаф. С кислой улыбкой Шелли отметила про себя, что для этого ему даже не потребовалось вставать, на цыпочки.
— Эта? — спросил он, доставая банку. И, не дожидаясь ответа, открыл крышку. В кухне вкусно запахло шоколадом.
— Да, и сам теперь вижу, что эта, — сказал он, глубоко вдыхая сладкий аромат. — Черт, этот запах для меня связан с такими воспоминаниями.
— Надеюсь, с хорошими? — осторожно спросила Шелли.
— Самыми лучшими в жизни, — ответил Кейн, не выпуская из рук банку. — Сет любил шоколадное печенье до безумия. После того как мама вышла за него замуж и они стали жить вместе, вазочка для печенья в нашем буфете всегда была наполнена доверху. Детский смех, любовь в доме — и запах шоколада…
Его почти детская улыбка совершенно покорила Шелли. В эту минуту она окончательно забыла обо всех своих попытках выстроить систему защиты от Кейна, чтобы сохранить собственную безопасность.
Ей ужасно захотелось обнять его, как ребенка, прижаться к нему, сказать ему своими прикосновениями и лаской, что она рада разделить с ним его счастливые детские воспоминания, рада этой его улыбке, рада просто быть вместе с ним.
Она даже не заметила, как и впрямь подошла к Кейну и нежно обняла его. И, лишь почувствовав тепло его тела, услышав биение сердца, осознала эту близость. Кейн обнял ее за плечи, и она ответила поцелуем на его поцелуй.
— Как это здорово, что у тебя сохранились и хорошие воспоминания о детстве, — прошептала она. — Пусть и наряду с плохими…
Проводя губами по ее пушистым волосам, Кейн снова глубоко вздохнул. Но на сей раз он упивался не запахом шоколада, а пряным, тонким ароматом ее волос.
«Нежная, добрая, чувственная, — подумал он, целуя ее волосы, — и почему-то запуганная, робкая, чего-то все время боится. Лучше мне не забывать об этом. Иначе я никогда в жизни не прощу себе, если потеряю ее, не прощу, что позволил ей уйти от меня, просочиться, как тонкой струйке воды, сквозь мои пальцы…»
После печального опыта женитьбы Кейн вполне научился доверять своим эмоциям и инстинктам, а не бороться с ними, полагаясь лишь на разум. Кейн пока не знал, почему Шелли боится его любить, но в ее страхе он не сомневался. Он с явной неохотой разжал объятия и отпустил ее.
— Держи. — И он протянул ей завернутые сандвичи. — Это в рюкзак. Уверен, что ты сумеешь уложить все наилучшим образом.
Не подавая вида, Кейн краешком глаза все же следил за тем, как она пакует вещи. Шелли и впрямь делала это умело: тяжелое — вниз, на дно, что полегче и помягче — наверх. Неровные предметы она уложила ближе к той стороне рюкзака, которая не соприкасается со спиной. Уложив вещи в рюкзак, она тряхнула его легонько — посмотреть, выдержит ли он их путь по гористым склонам. Затем открыв его и увидев, что пакет с сандвичами оказался где-то внизу, под тяжелой жестяной банкой с кофе, она аккуратно переложила его в другое место. Все ее движения были просто-таки профессиональны — на редкость умелы, быстры и точны. Кейн невольно залюбовался ею. Сразу было видно, как часто собирает она свой рюкзак, как часто уходит с ним в горы.
«Заядлая домоседка? — подумал он про себя. — Да-да, конечно. А я тогда Наполеон… Пусть она сколько угодно говорит мне о своей безграничной любви к дому и цивилизации — я-то прекрасно вижу ее насквозь, она столько времени проводит на этих диких холмах».
И он хотел было снова поддразнить ее — настолько очевидно это явное несоответствие слов Шелли се же поступкам бросалось в глаза, — но вовремя одумался и решил не делать этого. Она ведь только-только, казалось, расслабилась, и из глаз ее исчезло выражение странного, боязливого напряжения. Он был бы последним дураком, если бы своими неумелыми шутками снова воздвиг барьер между ними.
Кейн знал множество своих «я», однако Кейна-ду-рака среди этих «я» явно не было. По крайней мере со времени развода.
— Давай я надену. — И он потянулся, чтобы взять у Шелли рюкзак.
— Да я сама… В конце концов, он для тебя слишком маленький…
— Дай-ка я погляжу на ремни…
И, взяв у нее рюкзак, он чуть расстегнул ремни — так, чтобы теперь небольшой рюкзак Шелли можно было надеть даже на его широкие плечи. Кейн надел его, расправил ремни и слегка повел плечами, чтобы основная тяжесть приходилась не на плечи, а на спину. Все быстрые, ловкие и умелые движения Кейна показывали, насколько привычным занятием было это для него — человека, привыкшего к гораздо большим тяжестям.
— Ну все, сидит вроде нормально, — обратился он к Шелли. — Можно идти. Иди вперед, а я за тобой.
Больше Шелли с ним не спорила. Она просто молча вышла из дома, с наслаждением окунаясь в золотисто-розовый закат — над землей уже царил прохладный вечер.
Но когда они вышли за пределы ухоженного садика Шелли, снова стало очень жарко. Сухая земля прогрелась — чуть ли не раскалилась за день так, что идти по ней сейчас было все равно что шагать по горячей открытой духовке. Впрочем, Кейн вполне этого ожидал — он успел пожить во многих пустынях, чтобы знать, насколько обманчивой в этом отношении оказывается под вечер густая чапараль. Земля под этими кустарниками была такой же сухой и жаркой, как если бы ее и впрямь не защищала от солнца никакая растительность.
— Дорога в никуда, — сказал он вслух. Шелли посмотрела на полосу вспаханной земли шириной около двадцати футов, окружавшую ее владения.
— Здесь на поверхности часто появляются нефтяные пятна, — сказала она. — В этих местах — я имею в виду в Лос-Анджелесе и его окрестностях — это в общем-то весьма обычное явление. Поэтому часто случаются пожары на дорогах. И ездить рекомендуется только в то время года, пока еще недостаточно жарко и сухо.
— А вообще хорошо бы здесь устроить как-нибудь большие гонки на мотоциклах, — пробормотал Кейн себе под нос.
— Устраивай, пока можешь, — отозвалась Шелли. — Жаркая и сухая погода стоит уже довольно долго, и в любое время пожарные могут запретить здесь ездить. И закроются эти холмы для мотоциклистов — любителей гонок…
— Но, как я понимаю, не для тебя, — отозвался Кейн.
— Для меня? Конечно, нет. Я ведь не курю и не развожу костров. Никто даже и не знает, что я вообще сюда хожу.
Узенькая дорожка, по которой они шли, привела их, к огромному разлившемуся по земле и играющему всеми цветами радуги нефтяному пятну. Теперь надо было внимательно идти по крохотной, едва различимой тропинке. Шелли легко прошла по ней, как показалось Кейну, даже не глядя под ноги. Видимо, она, привыкшая уходить из дома, чтобы побродить по гористым склонам, знала здесь каждый дюйм.
— Ну и что же, часто здесь случаются пожары? — спросил он ее.
— В смысле из-за пятен нефти?
— Именно.
— Ну, это как сказать. Правда, пока Бог милует. Некоторые дома стоят здесь уже больше десяти лет.
Кейн отвел глаза от густых зарослей, покрывавших гористые склоны, и посмотрел прямо на ряды богатых, роскошно отделанных домов, которыми были усеяны вершины холмов.
— Вообще-то огонь всегда поднимается кверху, — задумчиво произнес он.
— Ну, может, это и так, но только эти заросли, по-моему, не горели уже около ста лет.
Кейн не ответил ей. Нахмурившись, он посмотрел на дом Шелли. Дом, окруженный густыми зарослями, больше напоминавшими непроходимые леса, чем низкорослый кустарник. Густые, около двадцати футов в высоту, совершенно высушенные солнцем, в жаркое время года эти рыже-коричневые заросли несли в себе прямую угрозу дому Шелли — как и самой ее жизни!
— Странно, что ты не выбрала для своего дома уютную зеленую равнину, — задумчиво произнес он. — В любом случае это было бы куда как безопаснее.
— Но зато не так красиво, — возразила ему Шелли. — Там, внизу, виды почти такие же отврати тельные, как и воздух. А здесь, наверху, хотя бы мож дышать… По крайней мере большую часть времени.
— Любишь просторы, как я погляжу? И терпеть можешь замкнутых пространств…
Шелли промолчала.
Из зарослей рядом с нефтяным пятном взлетела, громко хлопая крыльями, стая диких голубей. Быстрые, стремительные, изящные, эти серо-розовые птицы негромко кричали, покидая темный овраг, склоны которого были слишком крутыми, чтобы туда осмелился сойти человек. Еле заметная тропа, по которой он шли, привела их к стене чапарали высотой с двухэтажный дом. Шелли как ни в чем не бывало соскользнула куда-то вбок — прямо в густые, а местами и довольно колючие заросли.
— Смотри осторожнее, не выколи себе глаз, — предупредила она Кейна. — Здесь ведь на самом деле нет никакой тропы, так, крохотная лазейка в зарослях, через которую я и пробираюсь вниз и вылезаю обратно.
Кейн подождал, пока она не уйдет вперед достаточно далеко, чтобы задетые ею ветки чапарали не били его по лицу, когда он пойдет следом. И только тогда пошел за ней, стараясь идти так, чтобы задеваемые ветки не били со всего размаху по рюкзаку за спиной.
Несмотря на то что заросли кустарника и впрямь были почти совершенно непроходимыми и ни о какой тропинке не было и речи — Шелли шла на удивление тихо, почти неслышно. Глядя на нее, Кейн подумал, что она, пожалуй, чувствует себя в горах совершенно в своей тарелке — уютно и спокойно. Она шла, экономя силы, каждое ее движение было рассчитано абсолютно точно — как у человека, давно привыкшего бродить по диким местам.
Наблюдая за ней с улыбкой, Кейн от души наслаждался этим вечером, который ему подарила Шелли, — вечером полного единения с дикой, не покоренной человеком землей. Шелли шла почти бесшумно, не оставляя за собой почти никаких следов. «Легкая птица не могла бы потревожить покой холмов меньше, чем эта удивительная женщина», — подумал Кейн.
«Заядлая домоседка? — спросил он сам себя и с каким-то спокойным удовольствием ответил: — Как же, черта с два! Вот она спускается в овраг по крутому, заросшему, почти непроходимому склону — грациозно и легко, словно изящный дикий зверек. Сомневаюсь, что нога человека ступала здесь хоть раз с того времени, как люди поселились в этих краях… И она, сама того не замечая, наслаждается каждым шагом, каждым движением, и все потому, что земля ата, по которой она идет, такая же дикая. Никем не прирученная…»
Однако, разумеется, Кейн не стал высказывать все эти мысли вслух. Он не хотел больше спорить с Шелли — по крайней мере не сейчас.
«Надо только дать ей время, — подумал он. — Она ведь умная, Шелли. Постепенно она и сама все поймет».
Гладкие камни на дне оврага были обточены водой. Увидев их, Кейн понял, что, несмотря на засушливую погоду, на самом дне оврага обычно все же бывает вода — иначе поверхность камней не была бы такой гладкой.
Однако сейчас воды там не было. Правда, на дне оврага оказалось значительно более прохладно, чем на холмистых склонах, обожженных солнцем. Сюда сквозь густые заросли почти не проникал солнечный свет. Эти огромные кусты, гораздо больше похожие на деревья, чуть ли не втрое превышали рост Кейна. Поэтому на дно оврага, в это прохладное царство теней, едва пробивались солнечные лучи. Воздух же и здесь был напоен ароматами смолы и диких трав.
Шелли негромко заговорила. Ее нежный голос теперь почти смешивался, сливался с опускающимися на землю сумерками.
— Когда я прихожу сюда зимой, то, если сижу тихо, часто вижу, как приходят на водопой звери. — И она вытянула вперед руку.
Проследив глазами за ее ладошкой, Кейн увидел лишь небольшой, величиной с походный рюкзак, участок земли, покрытый влажным мхом. Может, зимой эта крохотная ямка и наполнялась водой, однако сейчас она была гораздо больше похожа на сырой ванный коврик.
— И так не только зимой, но и весь круглый год, — продолжала Шелли. — Хотя в прошлом году засуха была ужасная. Но этот год бьет все рекорды. Я не помню, чтобы когда-нибудь здесь было так сухо. Этот источник больше не бьет.
— И как же звери?
— А они приходят ко мне в сад, чтобы напиться прямо из бассейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47