И будут косить глазами: а нет ли поблизости койотов? Почти неслышных койотов, коричневатыми тенями пробирающихся сквозь густую чапараль…
Это время дня Шелли любила больше всего на свете. Вечерние сумерки. Время, когда солнце и само расслаблялось и переставало изнурять землю жаркими, раскаленными лучами. И давало успокоение. Все вокруг в это время светилось нежным, мистическим светом и манило ее, звало неслышным для других шепотом оставить дом и уйти в горы, ждущие ее. Уйти побродить в тех местах o куда обычно люди не ходят, ..
Кейн не отрываясь смотрел на Шелли, созерцавшую гористый пейзаж за прозрачными стенами спальни. Соглашалась она с ним или нет, считала себя дикой или домоседкой, она была слишком честна, чтобы скрывать свои чувства. Да, она любила дикие, не покоренные человеком места, где обитали звери, а не люди, и где царили ветры, подчиняя себе все живое.
— Ну да, я люблю красивые виды, — заговорила она наконец. — Ну и что же из этого? Их все любят.
— Да, но не забудь, что хороший, красивый, как ты говоришь, вид из окон дома во многом будет зависеть от вкусов его хозяина.
— То есть?
— В этом доме окна выходят не на город, не на его огни и улицы, а на холмистый пейзаж. Шелли пожала плечами:
— Я в любое время могу выйти из дома и увидеть и огни, и улицы.
— Да, конечно, ты можешь. Но больше ты все-таки я любишь природу, чем город.
— Многие любят виды, не загроможденные домами и строениями вообще. Поэтому-то вся недвижимость с видами на океан такая дорогая. Но это ведь не означает, что каждый, кто живет на берегу океана, мечтала бы жить в абсолютной глуши.
Услышав явный вызов в голосе Шелли, Кейн замолчал. Но ненадолго. То, что она пыталась скрыть о себе самой, о своей истинной, глубинной сути, было сейчас слишком важным, чтобы об этом можно было умолчать. Хотя она и хотела этого.
— Возьми хотя бы Джо-Линн. Она закрыла все окна в своем доме занавесками, потому что слишком глупа и поверхностна, чтобы понять, как красив простой морской, а тем более океанский пейзаж, — спокойно произнес Кейн. — Ты же, напротив, выбрала для своего дома стены из стекла, обращенные не на город, а на дикие холмы, и это потому, что тебе просто необходимо видеть что-то простое, неприрученное и непокоренное в этом цивилизованном царстве стекла, бетона и щебенки.
Шелли нетерпеливо вскинула голову, пытаясь перебить его и вставить слово, но он сделал вид, что не понял ее намека, не увидел этого желания.
— В тебе ведь живет дикость, — сказал он. — И ты не можешь это отрицать. Ты не можешь это скрыть. Зачем же вообще пытаться?
Шелли вся напряглась под ласкающими ее тело пальцами Кейна, напряглась и, не отодвигаясь от него, внутренне отстранилась.
Но Кейн тут же почувствовал эту перемену в ней — почувствовал так же явно, как услышал бы изменения в ритме биения собственного сердца. Он посмотрел на нее ясными, спокойными глазами.
— Скажи, почему ты отрицаешь, что ты вовсе не домоседка по своей природе? — спросил он ее.
— Потому что я — самая настоящая домоседка, — тихо ответила она.
— Почему ты так считаешь? Шелли беспокойно зашевелилась.
— Ну да, конечно, я люблю дикие холмы и гористые склоны. Люблю за их дикие, коричнево-рыжеватые оттенки, люблю, когда их заливает солнечный свет, люблю в сумерках и даже ночью. Они прекрасны, как прекрасны великие произведения искусства, созданные руками человека.
— Черта с два! Ты любишь свои холмы прежде всего потому, что они не были созданы руками человека! Потому что они дикие. Как и ты сама.
Шелли быстро посмотрела прямо на него. Ее карие глаза были теперь настороженными, почти далекими.
— Нет, и все-таки ты не прав. Я домоседка. — Шелли улыбнулась, пытаясь говорить спокойно. — Пойми, люди ведь разные бывают. И вовсе не все такие как ты. Огромный, широкоплечий бродяга-путешественник.
«И самый красивый мужчина из всех, которых я когда-либо видела», — мысленно добавила она.
Кейн затаил дыхание, увидев ее грустную улыбку. Ее глаза блестели, и он испугался, что сейчас она заплачет. Его безошибочное чутье подсказывало, что она снова прощается с ним — прощается в душе.
— Послушай, ты ведь не можешь так вот просто взять и закрыть глаза на все, что уже произошло между нами, — обратился он к ней.
— А я и не говорю, что это будет просто.
Кейн не успел ничего возразить ей, как она закрыла своей ладонью ему рот.
— Не надо, не говори ничего! — печально сказала Шелли. — Самих себя нам ведь не изменить… Но зато мы можем иногда бывать друг с другом — до тех пор, пока сами будем хотеть этого.
— Я буду хотеть этого всю жизнь. Я люблю тебя, — тихо ответил Кейн и нежно провел пальцем по тонким поджатым губам Шелли. — Вот и еще одно «в первый раз». Знаешь, я ведь еще никогда не говорил женщине, что люблю ее. Это мое первое признание в любви…
Эти слова горячей волной прошли по всему телу Шелли, сметая все ее чувства на своем пути и воссоздавая заново, в еще более прекрасном, дивном обличье, не считаясь с тем, хочет она этого или нет. На ресницах ее задрожали слезы. Она не знала, плакать ей или смеяться, громко кричать или просто бежать на край света от прекрасных, серебристо-голубых глаз Кейна.
Домоседка и бродяга — ничего себе любовь до гроба!
«Никогда этого не будет… — с горечью подумала Шелли. — Но если я потеряю его, мне будет так больно, как не было еще никогда в жизни…»
— Кейн…
В ее тихом голосе послышалась такая тоска, такой страх, что он поцеловал ее и нежно обнял, пытаясь успокоить:
— Не плачь, Шелли, не плачь, не надо… Когда ты осмелишься признаться самой себе в собственной дикости, в том, что изначально, в глубине души ты дикарка ты поймешь, что и ты любишь меня так же сильно, как люблю тебя я.
И он еще раз поцеловал ее.
Шелли замотала головой, изо всех сил пытаясь не закричать громко, жалуясь на злую судьбу, подарившую замечательному мальчишке Билли мамашу Джо-Линн и решившую свести домоседку с бродягой.
Кейн сел прямо и посмотрел на изящную темноволосую женщину рядом с ним. Да, она оказалась такой же упрямой, как и чувствительной, и доброй, и нежной…
— Знаешь, мне безумно хочется заняться с тобой любовью снова, прямо сейчас, — сказал он ей. — Я мог бы заставить тебя стонать от страсти в моих руках. И ты бы громко кричала от наслаждения, возвещая всему свету о том, что любишь меня, и благодарила бы небеса…
Шелли увидела, как горят возбуждением его глаза. Она внезапно почувствовала сильное влечение к нему, почти голод. И еще страх.
— Но, боюсь, сейчас это еще больше отпугнет тебя, — продолжал Кейн. — Поэтому пойдем немного погуляем, а? Покажи мне эти холмы, которые видны отсюда, домоседка! Ты считаешь их прекрасными, словно великое произведение искусства? Что ж, тем интереснее. Я еще никогда не гулял по произведениям искусства.
Несколько мгновений Шелли просто неподвижно лежала на кровати и смотрела, как Кейн одевается — он подбирал с пола свою одежду, которую несколько часов назад скинул с таким нетерпением. Наконец она решила встать, стараясь вести себя так же спокойно и непринужденно, как делал это он.
Но это было не так-то просто. Руки ее дрожали от волнения, и она не могла сосредоточиться. «Какая же я все-таки неуклюжая», — подумала Шелли, одеваясь.
— Нам понадобится специальный рюкзак для еды и посуды, — раздался голос Кейна. — Скажи, у тебя в доме такой найдется — скажем, в этом огромном стенном шкафу?
Его непринужденный вопрос совершенно сбил Шелли с толку. Казалось, что этот спокойный мужчина и вовсе никогда не смотрел на нее жадными, пылающими страстью серыми глазами. А ведь он говорил ей о любви… Шелли почувствовала комок в горле и, нервно дернув «молнию» стареньких джинсов, повернулась к Кейну.
Он на нее даже не смотрел!
— Да, найдется, — ответила она, довольная тем, что голос ее был почти таким же непринужденным.
— А обычный большой походный рюкзак есть? — спросил он.
— Да.
— Походные ботинки?
— Есть, но, боюсь, не твоего размера.
— У меня есть свои собственные. Значит, у тебя походная обувь есть.
— Посмотри в стенном шкафу, рядом с рюкзачком для еды.
Кейн медленно, лениво улыбнулся — нет, он ни над чем не смеялся, просто, казалось, еще раньше заключил сам с собой какое-то пари и теперь был доволен, выигрывая его.
— У тебя есть на примете какое-нибудь местечко в горах, где мы могли бы устроить небольшой пикник? — спросил он Шелли.
Задумчиво кивнув, Шелли увидела, как тонкие черты его лица осветила улыбка. Дрожь прошла по всему ее телу. Улыбка делала Кейна таким красивым, что трудно было просто стоять и смотреть, восхищаясь чуть заметными движениями уголков его прекрасного рта.
— Тогда пошли. — Кейн заговорщически подмигнул ей. — Я приготовлю сандвичи, а ты пока собери все необходимые вещи, идет?
И, изумленная простотой и непринужденностью его поведения, Шелли не в силах была вымолвить ни единого слова — ей оставалось только стоять и смотреть, как он поворачивается к ней спиной и выходит из спальни, направляясь на кухню.
«Нет, он не поверил мне, когда я стала убеждать его в том, что я — заядлая домоседка. Или, может быть, в глубине души ему просто нет до этого абсолютно никакого дела, потому-то и не обращает он особого внимания на мои слова»? — подумала Шелли.
Оставшись в спальне одна, она еще раз посмотрела на прекрасные, заросшие чапаралью склоны гор. И медленно покачала головой.
«Нет, все-таки до меня ему дело есть, — возразила она самой себе. — Хотя, разумеется, менять свой образ жизни из-за меня он не станет. Но с другой стороны, у него ведь никогда в жизни не было настоящего дома, и он просто не знает, чем жертвует, ведя бродячий образ жизни…
Кажется, он и впрямь испытывает ко мне нечто большее, чем просто сексуальное влечение. И потом, он ведь сказал, что любит меня! Если бы он просто хотел затащить меня в постель и ничего больше, тогда он признался бы в любви до того, как это произошло, и не очень-то деликатничал со мной теперь. Это было бы ему совершенно не нужно. Он ведь получил чего хотел…
Как, впрочем, и я сама», — решила Шелли.
Одно лишь воспоминание о мгновениях недавно пережитой близости заставило ее вздрогнуть — кровь быстрее заструилась в ее жилах, и от наслаждения она чуть замедлила дыхание. Шелли привыкла быть честной сама с собой, и она знала, что, захоти ее Кейн еще раз, он мог бы без особого труда получить желаемое. И даже не один раз…
«Нет, я-то не имею в виду только секс, — продолжала Шелли внутренний диалог. — Конечно, ему нужно больше, чем просто секс, хотя… Это было чертовски здорово, в постели… А я… Я люблю его? Господи, какая злая шутка судьбы — домоседка и бродяга…»
Прикусив губу, Шелли неподвижно стояла, пытаясь навести порядок в собственных мыслях.
Но не могла. Все в ее спальне: запах, смятые простыни на кровати, крошки хлеба на подносе рядом — напоминало ей об их любви. О незабываемой, удивительной, невероятной близости.
«Впрочем, достаточно сантиментов, — довольно резко сказала она сама себе. — В конце концов, не в первый раз жизнь припирает меня к стенке, лишая свободы выбора и даже возможности спокойно, сосредоточенно все как следует обдумать».
Обычно, желая отдохнуть и расслабиться, Шелли уходила побродить в горы. И сейчас она принялась вытаскивать из шкафа все необходимое походное оборудование. Очень скоро оно уже было аккуратно уложено рядом со шкафом. Оставалось только сложить все это в рюкзак. По меньшей мере раз в неделю Шелли уходила в горы с большим рюкзаком, захватывая с собой холодный обед. Она любила посидеть там, в тишине и покое — особенно на закате, приветствуя наступление ночи, глядя, как опускаются на землю сумеречные тени и оживают холмы, днем кажущиеся почти безжизненными. Начинается ночная жизнь, и звери и птицы выбираются из дневных убежищ в поисках пищи, добычи, жертвы…
Окончательно приведя себя в порядок, Шелли взяла в охапку приготовленное походное оборудование и пошла наверх по лестнице, легко перепрыгивая через ступеньку.
Кейн в это время готовил сандвичи на кухне. Услышав легкие шаги, он поднял голову и увидел Шелли. Быстрым походным шагом она вошла на кухню, неся с собой вещи. Он не мог сдержать улыбки — до того она была складная, ловкая, легкая… И очень женственная — даже в походных ботинках.
— Я вылил остатки лимонада в большую флягу-термос. — Кейн указал рукой на стол. — Но если ты хочешь взять еще что-нибудь из еды, у меня с собой есть свой собственный рюкзачок…
— Лимонад — это здорово, — откликнулась Шелли. — В термосе он останется прохладным всю ночь. Мы ведь не пойдем далеко и нам не понадобится большой запас воды?
— М-м, — промычал себе под нос Кейн и спохватился: — Да, а фонарик ты взяла?
Впрочем, Шелли так и не поняла, были ли его слова про фонарик вопросом или утверждением, что показывало бы, насколько он не считает ее настоящей домоседкой, а напротив, такой же бродягой, как и он сам, вполне способной позаботиться о любой мелочи.
— Я всегда ношу с собой фонарик, — ответила Шелли. — Даже не вынимаю его из карманчика в рюкзаке.
— А нож? Спички? Компас?
— И еще сумочку-аптечку с медикаментами и специальное большое «одеяло путешественника». Оно и жару отражает, и от холода согреть может, — пояснила Шелли достаточно сухо. — Ну как, забыла я что-нибудь, о мой всемогущий господин бродяга?
— Ничего.
Он бросил на нее беглый, но многозначительный взгляд и вновь опустил глаза на доску с хлебом, продолжая заниматься сандвичами — нарезая ветчину тонкими ломтиками и укладывая ее на хлеб.
— У тебя развязался ботинок, — обратилась к нему Шелли.
— Ты уже и это заметила? — Он улыбнулся, Ласка, быстрая моя, проворная, ловкая ласка.
— Да, ласки — зверьки быстрые, — спокойно отозвалась Шелли и добавила: — Ты как будто хочешь мне что-то сказать и не решаешься?
— Ну, если только то, что для заядлой домоседки, каковой ты себя почему-то считаешь, у тебя, судя по всему, большой походный опыт, иначе как бы ты сумела собрать рюкзак так быстро и при этом ничего не забыть?
— Я же рассказывала тебе, — сухо ответила она, — в походах и странствиях прошло все мое детство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47