— Довольно необычная точка зрения, — прокомментировала она.
Кейн пожал плечами.
— Но ее разделяют все настоящие мужчины, — он особо выделил два последних слова, — с которыми я знаком.
Шелли уже открыла было рот, чтобы возразить, но в это время подошел официант, неся заказанный обед.
Их беседа на какое-то время прервалась — трудно было удержаться от того, чтобы сразу не попробовать аппетитно дымящиеся блюда.
В какой-то момент Кейн непринужденно, как ни в чем не бывало предложил Шелли попробовать кусочек креветки прямо с его вилки, и, только откусив, она вполне осознала всю интимность этого жеста. Это напомнило времена ее детства, когда отец и мать, смеясь, угощали друг друга лакомыми кусочками со своих тарелок. И даже если весь их обед состоял не более чем из фиников, инжира и нескольких кусочков хлеба, они все равно не могли удержаться, чтобы не покормить друг друга.
— О чем ты сейчас подумала? — тихо спросил ее Кейн.
— Я вспомнила вдруг Большой Восточный Эрг… (Большой Восточный Эрг — песчаная пустыня в северной части Сахары, в пределах Алжира и Туниса.), Сахару…
— Алжир… — кивнул Кейн.
— Да. — Шелли чуть заметно улыбнулась. — Я привыкла рассуждать в терминах скорее чисто географических, чем геополитических… В конце концов воспитание в семье ученого дает о себе знать…
— И почему же ты вдруг вспомнила об этом море песка, о Сахаре?
— Мне напомнило об этом предложение попробовать еду прямо с твоей вилки. Мои отец и мама все время поступали так.
— Кормили друг друга во время еды? — улыбнулся Кейн.
Шелли кивнула. Глаза ее сейчас были чуть затуманены этими воспоминаниями о прошлом. Она все еще видела перед собой огромные, необъятные песчаные пространства великой пустыни — море, нет, океан песка… Земля, где выживали лишь самые осторожные, самые выносливые и упорные. Это застывшее великолепие то и дело всплывало перед глазами Шелли — порой в самые неподходящие моменты.
«Огромное море песка, до горизонта… покрытое мелкой рябью золотистых дюн, местами расчерченных в неровную полоску темными, сиреневатыми тенями… И тишина. Такая же сильная и величественная, как и сама пустыня. Удивительная тишина, застывшее на века молчание, в котором слышатся лишь шепот ветра да шелест песка, скользящего, рассыпающегося по золотистым дюнам…»
В наступившей тишине Кейн неотрывно следил за Шелли, видя, как легли на ее лицо тени воспоминаний о прожитых днях. И он почувствовал в ней страстную тоску по отдаленным уголкам земного шара, непреодолимое желание вернуться туда — снова и снова, и потом еще раз, и так до бесконечности… Эти чувства были ему очень хорошо знакомы — гораздо лучше, чем кому бы то ни было другому. И его тоже беспрестанно звали, манили отдаленные, дикие, порою опасные, но в то же время и невероятно красивые места.
Шелли заморгала и, кажется, вернулась к окружающей действительности. Она растерянно посмотрела на обеденный столик прямо перед собой.
— Ты любишь Сахару? — негромко спросил ее Кейн.
— Да, — просто ответила ему Шелли. — Она так прекрасна, что… — И замолчала, беспомощно поведя рукой, — описать эту нечеловеческую красоту обычными словами показалось ей совершенно невозможным.
— Да, — в тон ей ответил Кейн, — есть на свете пейзажи твоей души…
И снова Шелли вздрогнула: опять Кейну удалось — прочитать ее тайные мысли! Она изумленно уставилась на него. И только тогда осознала, что ее пальцы лежат на его запястье — видимо, вспоминая о Сахаре, она инстинктивно, сама того не сознавая, потянулась к нему, к его надежности и силе, к теплу его тела…
«Пейзажи души», — повторила она про себя.
И быстро отдернула руку, снова напуганная тем, насколько же глубоко Кейн понимает ее.
«Он ведь бродяга, путешественник, не забывай, — обратилась она к самой себе. — Он будет рад взять все, что ты ему только сможешь дать. А потом, взяв, уйдет… И поминай как звали… И при этом он даже не заметит, что сделал мне больно, когда разрушит в одно мгновение все то, что я терпеливо выстраивала долгие и долгие годы. Бродяги ведь не могут долго жить на одном месте, в одном доме… Они всегда уходят, разрушая пригревший их дом».
А дом — это было все, что имела Шелли.
Поэтому она моментально внутренне собралась и беря в руку вилку, поменяла тему разговора.
— И сколько же тебе было лет, когда ты решил начать путешествовать один, сам по себе? — непринужденно спросила она, спокойная, как никогда.
Кейн все еще смотрел на руку, которой какое-то мгновение назад касались пальцы Шелли. Потом ладонью другой руки он медленно прикрыл это место, словно пытаясь сохранить ее тепло как можно дольше. Однако когда он заговорил, его голос стал таким же, как и у Шелли, — совершенно нейтральным и спокойным. Он не выдавал того, что происходило в глубине его души — чувственное влечение к Шелли, которое он, казалось, сдерживал из последних сил.
— Ну, я уже после колледжа знал, чем буду заниматься, — ответил он. — Я пошел работать в компанию по геологическим исследованиям. А потом женился. Она не хотела, чтобы я много путешествовал, ну вот я и оставался дома.
— И что же, тебе это, конечно, не нравилось? — почти язвительно спросила его Шелли.
— Ну что ты, напротив. Для меня это была очень хорошая школа. Чертовски хорошая.
— Неужели?
— Ага, — подтвердил Кейн. — Я твердо выучил одну простую вещь: некоторые жены нисколько не становятся более верными своим мужьям, если те постоянно находятся дома. Впрочем, правильно, кажется, и другое: есть на свете и другие женщины, которые вовсе не становятся менее верными от того, что их мужья часто бывают в разъездах.
Шелли промолчала, не зная, что на это и ответить.
— В конце концов в жизни любой опыт когда-нибудь да пригодится, — спокойно продолжил Кейн. — И я начал собственное дело.
Шелли хотела было спросить его, чем же он стал заниматься, однако совершенно неожиданно для себя задала другой вопрос.
— А ты любил ее?
— Видишь ли, я тогда был совсем юным, чтобы вполне Я понять разницу между любовью и похотью, влечением только сексуальным… — Кейн посмотрел Шелли прямо в глаза и спросил: — А ты… Ты его любила?
— Кого? — не поняла Шелли.
— Того типа, что научил тебя ненавидеть всех мужчин, которым приходится много путешествовать…
Шелли медленно прожевала кусочек семги. Господи, и зачем она только спросила о его бывшей жене! Она хотела замять эту тему — брака, верных и неверных супругов, вечно путешествующих мужчин, — но теперь не знала, как это сделать. И пришлось отвечать.
— Тогда я думала, что любила. — Она старалась казаться очень спокойной.
— А теперь?
— А теперь я прекрасно понимаю, что только двое могут создать настоящий дом. Он-то думал, что женщине достаточно иметь место, где жить, готовить еду и нянчить детей.
— У вас были дети?
— Нет, — почти резко ответила она. — Тогда я говорила самой себе, что с детьми надо бы подождать. Объясняла это тем, что мне надо сначала хотя бы окончить колледж, получить какое-то образование…
— Думаю, ты просто не доверяла ему, — прямо ответил Кейн.
— Как ты догадался? — улыбнулась Шелли. — Но ты прав.
— Значит, ты не любила его, — так же прямо сказал Кейн. — Без доверия любовь просто невозможна. Сколько тебе тогда было лет?
— Двадцать.
— А ему?
— Двадцать девять. Он был торговым агентом в одной крупной компании.
Она не сказала, но это было понятно и так, что по долгу службы ее мужу приходилось постоянно бывать в разъездах.
Кейн сделал большой глоток вина, отставил бокал в сторону и принялся за еду.
— А сколько лет ты прожила отдельно от родителей до того, как вышла замуж? — снова спросил он ее.
— Два года.
— И ты чувствовала себя очень одинокой?
— Чертовски. — Голос Шелли теперь явно выдавал ее сильное внутреннее напряжение.
— И ты снимала себе жилье, жила в чужих домах, смотрела на чужие жизни и мечтала о своем доме… Собственном, настоящем доме…
Вилка Шелли с сильным звякающим шумом стукнула по тарелке из китайского фарфора.
— Скажи, какого черта ты задаешь вопросы, если заранее знаешь ответы на них? — спросила она почти грубо.
Сильные пальцы Кейна нежно коснулись ее тонкого запястья.
— Понимаешь, я ведь и сам был чертовски одинок до своей женитьбы, — тихо ответил он. — И я сам, как и ты, мечтал о собственном доме… И, как и ты, принял одно за другое — просто ошибся в жизни. Я хотел построить свой дом, но не было той любви, которая помогла бы мне это сделать. — Потом все тем же тихим, спокойным голосом он снова обратился к Шелли; — Можно мне попробовать кусочек семги?
Шелли механически протянула ему кусок рыбы на вилке. Открыв рот, он попробовал, и Шелли почувствовала, как тянет он серебряные зубчики вилки, не желая отдавать ее назад. Потом, все-таки вытащив пустую вилку у него изо рта, Шелли посмотрела ему прямо в глаза.
— Ты знаешь, а ведь твой отец был прав, — хриплым голосом произнес Кейн.
— То есть? — не поняла Шелли.
— Любая еда вкуснее, если есть ее с вилки, которую держит женщина…
— Кейн! — хотела прервать его Шелли, но он продолжал:
— Это, кстати, чертовски деловое замечание, ты даже сама не представляешь, насколько деловое. Оно должно подсказать тебе, что у меня и у твоего отца много общего. Не хочешь записать это в свой знаменитый блокнот?
Шелли вдруг почувствовала себя совершенно сбитой с толку, и, растерявшись, не зная, что и сказать, она рассердилась.
— Если уж учитывать все «кстати», Кейн Ремингтон, — ответила она через несколько мгновений, — то, кстати, я еще не дала согласие работать с твоим домом. У меня и так дел хоть отбавляй.
От гнева его зрачки расширились настолько, что глаза казались теперь почти совершенно темными — скорее со стальным, а не серебряным отливом.
— И тем не менее тебе придется заняться моим домом, — резко ответил он.
— Это, прости, почему же?
— Хотя бы потому, что я — мужчина, которому нужен дом, а ты — женщина, которая должна его ему сделать.
Ни на мгновение Шелли не могла оторвать взгляда от его больших серых глаз — они постоянно менялись, то становясь ясными, почти прозрачными, то вдруг затуманиваясь, подергиваясь поволокой… А уже через мгновение они вспыхивали серебряными искрами для того, чтобы уже в следующий миг сделаться темными, почти черными.
И вдруг, сама того не желая, Шелли осознала, до какой степени ей и в самом деле хочется заняться его домом. Человек, сидящий сейчас с ней за одним столом, был очень непростым, неоднозначным, он так часто менялся прямо у нее на глазах… И дом его невозможно было сделать одинаковым, всюду однородным, просто украсив несколькими стандартными образцами скульптур и несколькими картинами. Всей своей неоднозначностью Кейн словно бросал ей перчатку, разжигая ее профессиональное самолюбие, и это ее необыкновенно возбуждало и захватывало.
«Конечно, судя по всему, у него на уме сначала постель, а потом уж только работа над домом, — резко сказала сама себе Шелли. — Ну и что в конце-то концов? Можно подумать, это мой первый клиент, который полагает, что вместе с кроватью ему удастся снять напрокат и меня саму. Сколько раз меня преследовали подобные типы — точь-в-точь мой бывший муж или Брайан Харрис. Господи, как же я устала от всех этих мужиков, ставящих секс во главу угла. Буквально помешанных на сексе. Как сказал Кейн, это была очень хорошая школа… В жизни любой опыт когда-нибудь да пригодится».
А из прошлого опыта Шелли прекрасно знала, что согласится лечь в одну постель скорее с каким-нибудь каталогом аукционов Сотби, чем с похотливым, вечно потеющим мужиком, которого не любит…
В это мгновение она поняла, что у нее хватит сил не подпускать к себе Кейна достаточно долго, чтобы за это время успеть поработать с его домом — и это будет самая интересная, самая захватывающая ее работа за все последнее время! Обустроить, сделать уютным дом мужчины, который интересуется только тем, что скрыто за горизонтом… И который презирает поверхностность. Во всем.
— Что ж, я сделаю это, — сказала она наконец.
Кейн улыбнулся ей в ответ, и в улыбке этой было столько явного, нескрываемого, почти чувственного удовольствия, что в какое-то мгновение Шелли пожалела о своем согласии. Она чуть было не передумала, но профессиональная гордость и элементарный здравый смысл все же одержали верх.
«Все, теперь я пообещала ему… И все пути назад отрезаны. Но в конце концов, чего мне так уж опасаться? — размышляла Шелли, пытаясь хоть как-то успокоиться. — Он ведь бродяга до мозга костей. И явно не задержится тут надолго. Так что и жизнь мою разрушить вряд ли успеет…»
Однако эти мысли едва ли успокоили ее.
Глава 8
И уже на следующий день Шелли приступила к работе. Кейн жил в роскошной, фешенебельной квартире на самой вершине одного из небоскребов в центральной части города. Из окна открывался удивительный вид — вплоть до линии горизонта обзор не заслоняли никакие другие здания, что, конечно, было редкостью для густонаселенного Лос-Анджелеса. И когда над городом не висела пелена смога, панорама и впрямь была великолепна.
А в это время года как раз дули прохладные ветры, унося смог и дым с собой, и поэтому город был виден сейчас как на ладони. Из окна квартиры Кейна Лос-Анджелес казался чуть смятым бело-зелено-серым ковром, брошенным кем-то невзначай между океаном, искрящимся радужно-голубым светом, и склонами горного массива Сан-Габриель, которые издали казались светло-коричневыми.
Пожалуй, в квартире Кейна Шелли больше всего понравился вид из окна. Что же касается ее внутреннего убранства, то богатый интерьер был довеян дизайнерами до совершенства, абсолютно никак не отражающего индивидуальность владельца этого жилища. Шелли легко угадала стиль работы группы профессиональных, высоко компетентных и напрочь лишенных вдохновения дизайнеров. В цветовой гамме квартиры преобладали ослепительно-белый, угольно-черный и красный — при этом довольно необычных оттенков.
— А кто выбирал цвета стен? — поинтересовалась Шелли, пораженная таким скучным однообразием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47