В тако»тлуши тебе нечего делать.
Данте с такой легкостью отпрянул от нее и поднялся, что она едва успела осознать его бегство. Разделявшие их несколько дюймов оказались такими же непреодолимыми, как расщелина, расколовшая надвое сплошное кольцо гор. Дрожа от волнения и разочарования, отряхивая рукава, чтобы скрыть страстное желание снова прижаться к нему, она с трудом вернулась в прежнее положение.
– Я сейчас подумала, как было бы хорошо, если бы я смогла приезжать сюда, вместо того чтобы в конце каждого сезона тащиться во Флориду.
– Ты говорила мне, что Флорида тебе нравится. Тебя ведь никто не принуждал проводить там зиму.
– Нет. Это просто вошло в привычку, потому что моя мать любила солнце и прогулки по пляжу. Но после ее смерти мне больше никогда не хотелось туда ехать.
Забил копытом Близзар и, внезапно прыгнув вперед, ударился об ограду стойла. Кристель тревожно заворчала.
– Ее беспокоит присутствие жеребца.
– Пойду прогуляю его. – Она почувствовала необходимость выйти из этого сарая, где неминуемо погибали одна за другой все ее мечты.
– Нет. Я сделаю это во время дозорного объезда. Погоняю Близзара, чтобы утомить его, и Кристель будет спокойнее.
Данте отошел от Глорианы и занялся уздечкой Близзара. Он опять становился недосягаем, и она почувствовала, как по ней прокатилась волна стыда, когда поняла, что не в силах удержать Данте около себя.
– Для чего нужен этот объезд? Я думала, что вы обезвредили бандитов.
Данте положил руки на гладкую спину Близзара и легко взлетел на нее. Одной рукой он взял повод и по-хозяйски плотно обхватил бока Близзара своими длинными ногами.
– Мы рассеяли только одну шайку, Глориана. Могут объявиться другие.
«Нет, это не бегство от страсти, – решила Глори; – просто он, как настоящий воин, должен охранять эти места и делать свое дело». Она внезапно страшно обрадовалась тому, что не выдала ему свои тайны.
– О них позаботится Питер.
– Я…
– Я понимаю, что сегодня дело до фокуса с зеркалом у нас не дойдет, но завтра это будет первое, чем мы займемся.
Данте кивнул, ногами пришпорил своего жеребца и помчался на Близзаре вперед через распахнутую дверь сарая.
Она бросилась к двери и посмотрела ему вслед. Он ездил верхом с исключительным искусством, не хуже профессиональных цирковых наездников, но в его стиле не было и намека ни на желание покрасоваться, ни на ожидание бурного одобрения зрителей, просто человек с величайшей добросовестностью делал свое дело.
Застоявшийся Близзар рвался перейти в галоп, но Данте сдерживал его, не желая рисковать ногами жеребца. Солнце садилось, приближаясь к кромке горной гряды, отчетливо видимой на фоне заката, и в долину уже начинали вползать сумерки. Стараясь держаться в самой густой тени, Данте вглядывался в сумеречную даль, чтобы не упустить признаков появления незваных гостей.
И он обнаружил их в глубоком укрытии, недалеко от входа в ущелье. Данте видел огни костров, и ветер доносил до него запах бобов и бекона, которые они готовили на ужин. Было непохоже, чтобы они оплакивали погибших несколько часов назад товарищей. То и дело раздавались взрывы их скабрезного смеха, и бесцельно тренькала гитара. Слишком уж наглы эти люди Ножа Мясника и бесцеремонны в своей самонадеянности. Да и неудивительно, потому что ни один человек не мог бы приблизиться к их лагерю, оставаясь незамеченным. Разве что сверху на них могли напасть орлы да горные козлы.
За спиной Данте послышался мягкий топот копыт. Обернувшись, он увидел Питера Хенли, последовавшего его примеру. В руках у него была какая-то двойная зрительная труба – он называл ее биноклем, глядя в который он так изощренно ругался, что Данте не мог не восхититься.
– Как видно, мы не произвели на них никакого впечатления. Вот, возьмите, убедитесь сами.
Данте взял бинокль. Несколько мгновений ушло на то, чтобы его глаза приспособились к стеклам, а потом его охватил гнев собственника, когда он увидел, как бандит, прислонившись к большому валуну, стоял с таким видом, как будто он был хозяином на земле Глорианы. И не существовало такой силы, которая могла бы согнать его с этого места. Данте выругался, призывая на голову бандита все муки ада, и снова разразился руганью, когда увидел, что из рук этого типа стали вырываться яркие вспышки света, едва не ослепившие Данте.
– Интересно, кому он сигналит, – пробормотал Питер.
Вспышки подчинялись строгому ритму. Вспышка. Вспышка. Вспышка. Вспышка, пауза, вспышка, вспышка. Данте вспомнил, как Глориана, указывая пальцами вверх, говорила ему о том, что люди научились передавать сообщения, не прибегая к письменному слову.
– Ага, передача телеграмм по проводам, – сообразил Данте.
– Нет. Никаких проводов здесь нет, – коротко возразил Питер.
Мысль о проводах вызвала у Данте раздражение. Он не хотел признаваться Питеру Хенли в том, что не понимал, о чем идет речь.
Питер коротко, но язвительно усмехнулся:
– Эти сукины дети пользуются гелиографической системой армии США. Подумать только, они уносят с собой эти проклятые зеркала, когда снимаются с места.
– Зеркала?
– Ну да, зеркала со шторками для передачи посредством световых сигналов сообщений, зашифрованных азбукой Морзе. Когда-то армия покрыла всю территорию Аризоны сетью зеркал, а потом, года три назад, отказалась от использования большинства этих постов, когда сдался Джеронимо. Солдаты оставались здесь до тех пор, пока проблема сопротивления в Плезент-Вэлли не была снята.
На северной части гряды промелькнула ответная серия вспышек, а затем и третья, на этот раз так далеко, что вспышки были ненамного ярче мерцания какой-нибудь звезды.
– По-видимому, у них не было трудностей с установлением постов вдоль северной части горного кольца.
– За это тоже следует поблагодарить армию. Она построила дорогу вдоль подножия, что сократило время переезда между Форт-Апачи и Форт-Верде. Проклятая тропа идет по верху кольца, отходит назад на несколько миль, огибая верхний конец ущелья, и возвращается обратно с другой стороны, образуя линию, подобную перевернутой букве U. Люди Ножа Мясника северную часть дороги даже не охраняют в расчете на то, что пройти верхний конец ущелья, не оказавшись у них в засаде, невозможно.
Питер вглядывался в световые вспышки, не переставая ругаться.
– Вы умеете читать эти сигналы? – Питер кивнул, и Данте поспешил с вопросом: – О чем они говорят?
Губы Питера зашевелились, словно он повторял про себя передававшееся зеркалами послание.
– Хвастаются. Говорят, что налет прошел как надо. Они намерены отсидеться пару дней, а потом снести с лица земли ранчо Кэньон-Рок.
– Мы должны им помешать. – Кровь закипела в жилах Данте.
Питер фыркнул:
– Отец Глори был последним, кто попытался выбить их из этого лагеря. Они поставили своих людей у обоих выходов из ущелья. Всякий, кто пойдет через долину, станет легкой добычей для стрелков, укрывшихся внизу. Если вы попытаетесь подобраться к ним поверху, они тут же пристрелят вас как чужака. Пока проход находится в их ведении, никто не сможет помешать им с приходом зимы прогнать через него своих овец.
– Если бы мы перекрыли нижнюю часть прохода, им пришлось бы искать другую дорогу, – не отступал Данте.
– Перекрыть ее невозможно. Они не стали бы, сидя у костров, дожидаться, пока мы построим заграждение. Можно устроить взрыв, и он обрушит достаточно породы, которая завалит проход, – раздумывал Питер.
– Да. Это можно было бы сделать с помощью того динамита, который хранится в сарае у Глори.
Питер потер подбородок – ему пришла в голову мысль, заставившая его изменить свое мнение:
– Нет. Вам пришлось бы подорвать стены прохода с обеих сторон, чтобы отколоть достаточное количество породы.
– Разве, имея динамит, нельзя сделать двойной взрыв?
– Черт побери, да им можно взорвать хоть целую гору, если правильно заложить заряды. В этом-то вся соль. Чтобы взорвать южную сторону, вы можете воспользоваться армейской тропой. Но к северной стороне ущелья не подобраться иначе как по дороге, огибающей верхний конец. Однако там не миновать засады Ножа Мясника. Да и забраться по склону наверх тоже невозможно, это отвесная каменная стена.
Данте снова взял у Питера бинокль, чтобы проверить его доводы.
– Я мог бы встать на доступной стороне и перебросить динамит через ущелье.
Питер недоверчиво фыркнул:
– Расстояние там побольше, чем кажется отсюда.
– У меня сильная рука.
– Так-то оно так, но как вам удастся попасть точно в нужное место? Если вы не сможете бросить заряд с абсолютной точностью, взрыв не достигнет цели. Кроме того, еще вопрос, как вы это сделаете. Он может взорваться у вас в руках или же на лету в воздухе. В обоих случаях вы погибнете. И даже если вас не убьет при взрыве, этим головорезам станет ясно, в чем дело. Не думаю, что они оставят это без последствий.
– Тогда должен быть другой выход, до которого я пока не додумался.
– Не понимаю, вам-то что до всего этого? Вы же уезжаете. А я намерен завтра же увезти мисс Глориану отсюда, хочет она того или нет.
– У нее могут быть другие желания.
– Она может желать все что угодно. Впрочем, у нее будет небольшой выбор, если эти парни Ножа Мясника устроят засады еще в нескольких местах.
Глориана твердила, что не собиралась долго быть на ранчо, и поэтому, узнай Данте о том, что она еще скорее уедет отсюда, ему не на что было бы сердиться.
Не на что, кроме того, что решение поскорее убраться было бы принято не ею. Глориана давно привыкла смирять свои желания, если этого требовали обстоятельства: жила в цирке ради осуществления материнской мечты; проводила зиму во Флориде, потому что ехать ей было больше некуда. И возможно, теперь она выйдет замуж за Питера, потому что без его поддержки не сможет удержать за собой это ранчо.
И тогда Данте осенило, что у него был для нее подарок, нечто такое, чего ей никогда не подарили бы за всю жизнь. И чтобы преподнести его, не требовалось ни богатства, ни могущества, а одна лишь решимость мужчины, любившего женщину.
Он мог предоставить Глориане выбор.
Глава 18
Глориана пошевелилась, полупроснувшись от щебетания за окном какой-то назойливой птицы. Спросонья она что-то пробормотала, чуть приоткрыв глаза. Царила полная тьма, а это означало, что прошло не больше часа или двух с того момента, когда мистер Блу буквально силой вывел ее из сарая, пообещав, что присмотрит за Кристель. «Не стоило просыпаться в такую рань, – корила она себя, – напуганная птица могла бы немного подождать со своим чириканьем, поскольку в это время года рассвет наступает здесь ужасно рано».
Она закрыла глаза, хотя понимала, что это бесполезно. Все равно ей больше не уснуть, так как голова ее была полна многочисленных забот. Кристель. Головорезы Ножа Мясника. И конечно, Данте. Главным образом Данте – и не только потому, что он отправился охранять ее землю, а потому, что он должен был скоро уехать, и спать хоть одну лишнюю минуту, которую она могла бы провести с ним, казалось ей преступлением.
Она попыталась выбраться из постели, но сон еще не совсем оставил ее, и она ударилась коленом о туалетный столик.
– Прости, – прошептала она, подумав, что разбудила Мод.
Но поскольку ответа не последовало, она решила, что шум от удара был не очень сильным. Кроме щебетания птицы, вообще никакого шума не было слышно, в том числе и ритмичного дыхания спящей Мод. Но так было потому, что постель Мод была пуста. Накануне поздно вечером Мод сидела на краю кровати, зажав в руке старую туфлю для хождения по канату, когда Глори вошла в комнату, вернувшись из сарая. Ее не первой свежести щеки казались непривычно розовыми. Она вытащила из угла свой сундук, и теперь крышка его была откинута и не закрывалась, как будто Мод сначала опустошила его, а потом затолкала всю свою одежду обратно как попало. Глори буквально упала на свою кровать, слишком уставшая, чтобы спросить Мод о ее волнении – не случилось ли чего между нею и пастухами Питера, проявлявшими особое внимание к Мод за обедом.
Пустая постель Мод говорила о многом. Что толкнуло женщину перерыть весь свой гардероб, а потом ускользнуть в середине ночи? Она сама боролась с таким же желанием, думая о Данте, спавшем в одиночестве в недостроенном доме, который предназначался для любви. Глори подняла глаза и заметила, что они либо привыкли к темноте, либо испуганная птица все-таки приблизила рассвет. Квадрат неба в рамке окна понемногу светлел, превращаясь из черного в угольно-серый, а затем и вовсе в кусок серого бархата. Мистер Блу думал, что если Кристель сохранит жеребенка до того момента, когда лазурное небо рассеет мрак, мать и младенец будут жить. Протирая сонные глаза, Глори направилась в сарай, надеясь на чудо.
Входя в сарай, она услышала жужжащий напев миссис Блу. Звук этот наполнил ее тоскливой завистью. Миссис Блу, как и Мод, оставила ее ночью, чтобы уйти к своему мужчине. Как прекрасно, должно быть, иметь на это право! Отец и мать Глори никогда так не уединялись. Не судьба, видно, и ей переживать эти минуты простого человеческого счастья, а единственный мужчина, который был ей так дорог, исчезнет скоро навсегда.
Миссис Блу встретила ее улыбкой и показала ладонью на солому рядом с собой.
– Я не хочу занимать место вашего мужа, – шепотом возразила Глори.
Она мельком взглянула на Кристель и облегченно вздохнула, когда поняла, что кобыле стало лучше. Кристель даже приветствовала ее движением ушей и глотнула немного воды из ведра. Стойло Близзара было пустым; это означало, что Данте все еще не вернулся с дозора.
Миссис Блу снова показала на солому.
Глори подумала, что мистер Блу, как и многие пожилые мужчины из цирка, считал для себя обязательной предрассветную прогулку. И не только ради разговора – ведь любой разговор с миссис Блу мог носить только односторонний характер.
Глориана откинулась на сложенные за ее спиной мешки. Жужжание миссис Блу стало как-то мягче и перешло постепенно в какую-то мистическую мелодию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43