– Прошу тебя, иди. Ты должна знать, что я не оставлю тебя в беде. Но ты не желаешь меня слушаться, и я не смогу сражаться в полную силу с мыслью о том, что тебе грозит опасность.
– Данте!
Инстинкт воина говорил Данте, что ему нужно немедленно ехать, чтобы защитить ее в схватке. Но увидев, как она прижимает пальцы к своему подбородку, который он только что гладил, он словно прирос к земле.
– Да, Глориана?
– Это же всего лишь ранчо, а не королевство.
– Я начинаю понимать, – медленно проговорил он, – что королевство не единственное, за что можно сражаться.
Глори не знала, что человек способен плакать так, как плакала она. Она молча сидела, опершись спиной о гладкую каменную стену пещеры, и из глаз ее лились слезы; этим ливнем, наверное, можно было бы наполнить ведро, из которого в цирке поили слона.
Перестрелка, казалось, никогда не кончится.
Время тянулось мучительно медленно. Повисшая в воздухе зловещая тишина, казалось, с каждой минутой все более усиливала опасность.
Ждали Данте.
Глори почти не волновалась за Питера, и ей совсем не было стыдно за такую черную неблагодарность. Еще до знакомства с нею он присматривал за ранчо Кэньон-Рок и не задумываясь ринулся в битву за ее землю. Он долгие часы рассказывал ей об ее отце и, как настоящий джентльмен, не надоедал расспросами, почему на этом пикнике ей вдруг пришло в голову отказаться от услуг Данте. Она была обязана Питеру многим, но в эту минуту не могла даже вспомнить, как он выглядел. Песок – вот какое неожиданное объяснение нашлось ее глухому, беспричинному раздражению против Питера. С песком никогда ничего плохого не случится. Вы можете поддавать его ногой, наполнив им снаряд, выстрелить из пушки, набросать его в клетку ко львам для нужд этих крупных кошек, скрести и бить молотком – и каждое мелкое зернышко его останется нетронутым.
Она была полностью поглощена мыслями о Данте, ее мрачном возлюбленном, который несся по долине, низко пригнувшись к гриве черной лошади, выпряженной из тарантаса. Солнце играло бронзовыми бликами в его шевелюре и вспыхивало серебром на висевшем у него на боку старинном мече. Бронзовый и черный – цвета тигра, нападающего на каждого, кто осмелится подойти к его логову. Данте – ее тигр, ее человек-гора. Ей больше ничего не оставалось, как смотреть через отверстие в пещере на расщелину в гряде Мойан-Рим, пытаясь представить себе, что здесь происходило, когда горы противостояли мощной стихии.
Эта пещера и ее спящая тайна не оставляли никаких сомнений в правдивости истории, рассказанной Данте. Только теперь она поняла, что он когда-то был отправлен в путешествие во времени, чтобы привезти ее в эти края и заставить ее полюбить. В этом виделся промысел Божий, вмешательство неких сверхъестественных сил, но она не могла о них думать, поглощенная тревогой о Данте.
Может быть, она так никогда этого и не узнает. Некоторые вещи находятся за пределами человеческого понимания.
– Эй! – послышалось снаружи. – Эй, там, в пещере!
– О Боже, на нас напали бандиты! – Мод вцепилась в Глори.
Потом раздался пронзительный свист, напоминавший свист одного испанского капитана, посылавшего своих собак танцевать на арену. Хотя он прозвучал совсем не угрожающе, Мод от страха зажмурилась.
Секундой позже в пещеру ворвался Питер Хенли.
– Надеюсь, вы слышали мои предупредительные сигналы? Я боялся испугать вас, появившись неожиданно. – Он шагнул к Глориане и, подняв ее, прижал к груди. Он сжал ее так сильно, что она не могла шевельнуться и задать единственный вопрос, который волновал ее: «Где Данте?»
– Было трудно? – спросил мистер Блу.
– Хуже некуда. – Пока Глори тщетно пыталась успокоиться и освободиться из тисков Питера, тот прижал подбородок к макушке ее головы. – Двое убитых, – пробормотал он в ее волосы.
Данте. Горе охватило ее так внезапно, что она совершенно лишилась сил. Удивленный Питер непроизвольно ослабил свои объятия, и она выскользнула из его рук.
– Он обещал мне, что не… что не воспользуется этим, чтобы уйти… он обещал.
– Кто обещал, мисс Глори?
– Данте, – еле вымолвила Глориана.
– О! – В глазах Питера мелькнула боль и обида, что совсем не соответствовало представлениям Глорианы о песке, не поддающемся ударам судьбы. – С Тревани все в порядке. Хотя, возможно, он немного повредил себе руку, отбивая мечом удары… Ладно. Как бы то ни было, он сказал, что вы наняли его для ухода за лошадьми, и поэтому остался присмотреть за кобылой.
– Кристель ранена? – как ни любила она свою кобылу, ей показалось странным услышать, что Данте решил остаться с лошадьми, вместо того чтобы вернуться, успокоить ее и возвратить ей силы. А он остался с лошадьми. Ей больше нечего беспокоиться о нем, переживать. Его отсутствие говорило само за себя.
– Кобыла испугалась, когда эти проклятые парни Ножа Мясника стали стрелять.
– Она боится выстрелов.
– Будь они прокляты! Ваша кобыла ждет жеребенка, мисс Глори, а они подняли такую стрельбу, что у нее может случиться выкидыш.
Глори взглянула на Питера, не говоря ни слова: только сейчас она наконец поняла, что ее любимой кобыле угрожает опасность.
– Скорее всего головорезы Ножа Мясника пронюхали, что вы в отъезде, и решили нагнать на вас страху. Они подожгли амбар. Судя по тому, что рядом с сараем валялась сбруя, они хотели потом спалить и его, но, очевидно, увидели там лошадей и решили их угнать, забыв о поджоге. Отменные лошади, мисс Глори. Жеребец стал отбиваться от них, и наверное, разбудил моих ребят, оставленных охранять ваш дом. Они помогли Близзару и прогнали бандитов. – Питер выглядел смущенным и был зол на своих людей за то, что они так опростоволосились.
– Отвезите меня к нему. Я должна быть с ним. – В глазах Питера снова вспыхнула обида, и хотя Глори не могла взять свои слова обратно, она постаралась смягчить удар по его самолюбию: – Кристель почти не знает Данте. Ей будет гораздо лучше, если я помогу ему ухаживать за нею.
Глава 17
Данте почувствовал легкое движение воздуха, когда Глориана вошла в сарай. Он с трудом сохранил непринужденную позу, сидя на куче мешков с крупой.
– Миссис Кристель, – проговорил он, – прикосновение хозяйки облегчит ваши страдания. Кто-кто, а я-то уж знаю, насколько это помогает.
Он также знал и то, что прикосновение Глорианы могло вызвать безмерное наслаждение, но отогнал эту мысль, обратив все свое внимание на несчастное животное. Кристель стояла, широко расставив ноги, бока ее поднимались и опускались от тяжелого дыхания, а изящная шея повисла до самой земли. Обычно выразительные глаза ее были пустыми. Близзар фыркал, то и дело озабоченно, как-то свистяще постанывая, и непрерывно постукивал копытом по своей подстилке.
Данте чувствовал, что Глориана его рассматривает, сравнивая каждую мелочь с тем образом, который сложился в ее голове. Он не раз видел, как женщины, которые встречали своих мужей, возвращавшихся с поля битвы, так же пристально их рассматривали, а потом радостно бросались в их объятия. Не забывая о ее недавнем раздражении, он решил довольствоваться сознанием того, что ее привела сюда забота о больной кобыле, а вовсе не о нем. Однако это было для него плохим утешением: он жаждал почувствовать всем своим существом прижавшуюся к нему плоть Глорианы.
– Ты… ты не ранен?
Он покачал головой. Раны, от которых он страдал после схватки, не кровоточили – он давно научился скрывать их от тех, кто ценил его холодную голову и руку, твердо державшую меч.
Глориана тихо опустилась на охапку сена рядом с Данте. Она коснулась пальцами его предплечья. Он чувствовал, как они с легкостью пера скользили от его локтя к плечу, ощутил знакомое тепло, когда ее палец через дыру в рубахе коснулся его тела. Он вздрогнул и постарался не выдать отчаянного желания схватить ее в объятия и почувствовать своей грудью биение ее сердца.
– Прости, – извинилась она, уловив его движение, и сделала вид, что что-то смахивает с его руки. – Я просто… просто хотела сбросить соломинку, приставшую к рукаву… Как ты думаешь, Кристель сохранит жеребенка?
– Об этом судить пока рано.
– Я не знала, что она… ты понимаешь, что я хочу сказать. Я-то думала, что она ела слишком много кукурузы и потому располнела.
– Могу заверить, что Близзар оказался бы более внимательным к ней, не сделай он уже свою работу.
Глориана смотрела на свою кобылу:
– А что с Кристель? Что с нею произошло?
– Ты могла потерять и ее. Все в руках Божьих.
В глазах Глорианы заблестели слезы, и он не осудил бы ее, если бы она разразилась рыданиями, потому что сам чувствовал мучительное отчаяние, думая о том, как много потеряно из-за такой малости.
– Утром ты должна уехать, Глориана. Найди себе пристанище в Холбруке. Я останусь здесь, буду приглядывать за Кристелью, пока не прояснится положение.
– Я тоже, черт побери. Я не покину Кристель.
– Понимаю, сейчас страх притупил твои чувства, но если бы ты согласилась сделать выбор…
– Выбор? Какой тут может быть выбор – я убила бы всякого, по чьей вине это произошло.
– Я позаботился об этом ради тебя.
Некоторые мужчины получали удовольствие убивать. Другие упивались пересказами этого со всеми подробностями. И находились женщины, которые цеплялись за каждое слово, задыхаясь от алчного возбуждения, а были и такие, что затыкали себе уши, предпочитая ничего не слышать. Глориана глубоко вздохнула и трепещущими пальцами провела по его напрягшемуся кулаку. Ее целительное прикосновение размягчило его душу и немного растворило чувство горького раскаяния, всегда наполнявшего его, когда проходил боевой запал.
– Мне очень жаль, – прошептала она. В сердце Данте что-то дрогнуло и тут же рухнуло, как будто ее понимание пробило брешь в невидимой стене. – Я не хотела, чтобы ты так дорого платил даже за избавление от опасности. Данте, я могу оставаться здесь столько, сколько захочу.
Данте так резко и неожиданно повернулся к ней, что она непроизвольно откинулась на мешки с крупой. Он не дотронулся до нее, но тем не менее пригвоздил ее к месту, уперевшись обеими руками в мешки.
Его глаза, пылавшие мрачным огнем, выдавали страстное желание, а губы трепетали всего в нескольких дюймах от ее собственных. От него пахло порохом и потом от быстрой езды верхом, и к этим запахам добавлялся знакомый аромат его тела, которым она упивалась, ощущая его на своей коже после его объятий. Прядь его волос выскользнула из-под перехватывавшего их ремешка. Ей ужасно хотелось поправить ему волосы, но она боялась, что, не удовольствовавшись этим, обхватит его голову руками, после чего уже ничто не будет отделять их друг от друга, ощутит эти магические губы и щетку усов на своей коже.
– Ты хочешь остаться здесь? – хрипло выдохнул он с таким недоверием, как будто услышал, что она собирается уйти в монастырь.
Глори пожалела о том, что не могла взять назад свои слова. Как всегда, она произнесла их, не подумав о последствиях. Ни одна женщина в здравом уме не призналась бы в том, что, несмотря на всю опасность, она не испытывает отвращения и страха. От того, что Данте истребил бандитов, сердце ее наполнилось непередаваемой радостью, и она выболтала правду, забыв обо всем на свете.
Но она это сказала. Она хотела остаться. Она хотела спасти Кристель и ее нерожденного жеребенка, перевернуть все вверх дном на этой земле, чтобы выращивать здесь красивых, умных лошадей – и черт с ними, со всеми этими овцами и коровами.
Вопреки всему с момента встречи с Данте она непрерывно убеждала его, что любит цирковую жизнь. К тому же она доказала свою полную неприспособленность к работе с лошадьми и даже не смогла понять, что ее кобыла была на сносях. Если она откроет ему свое сердце и расскажет, что все ее мечты, стремления и желания превратятся в ничто, когда его не будет рядом, то в его глазах она окажется легкомысленной, ветреной, как ей казалось, особой. Этого никак нельзя допустить.
Данте нависал над нею, как тигр, ожидающий момента, когда его жертва шевельнется и выдаст свою уязвимость, чтобы наброситься на нее.
Что произойдет, если она все ему скажет? Он, вероятно, не поверит ей. Или же, возможно, поверит, что еще хуже, потому что тогда его сильно преувеличенное чувство долга вынудит его остаться, пока он не убедится в ее полной безопасности. Ей удастся удержать его так по крайней мере на какое-то время.
Она могла бы удерживать его и дольше, если бы умело пользовалась кипевшей между ними страстью. Бороться с желанием прикасаться к нему, поминутно убеждаясь в том, что он живет и дышит, было выше ее сил. Прислушиваясь к его прерывистому дыханию, глядя в его лихорадочно блестящие глаза, она знала, что он прилагал огромные усилия, чтобы совладать с огнем страсти. Она могла скользнуть рукой за ворот его рубашки, обхватить ладонями его горячий, мускулистый торс и притянуть на себя всю тяжесть его тела. Один поцелуй, еще одно прикосновение, подтверждающее ее ответное желание, и между ними вспыхнуло бы пламя такой страсти, что они, вероятно, привели бы в исполнение замысел парней Ножа Мясника, дотла спалив сарай.
Да, она могла целовать его, прикасаться к нему и этим удерживать Данте рядом с собой, пока он не забыл бы все, связанное с Елизаветой, короной и королевством. Но может быть, он этого не забыл бы никогда. Может быть, он зачах бы и умер, как ее мать, может быть, жил бы в мрачной нищете, как отец, тоскуя по несбыточной мечте. А она провела бы всю жизнь в мучительном сознании того, что украла его мечты. На таких условиях она не хотела строить свое счастье.
– Почему ты думаешь, что я когда-нибудь смогу оставить цирк? – Ее смех, с которым она произнесла эти слова, прозвучал невесело.
Если бы он поцеловал ее, если бы прошептал «Потому что, Глориана» и преодолел разделявшее их тела крошечное расстояние, она отважилась бы сказать ему все.
– Цирк у тебя в крови, – прошептал он словно самому себе. Разочарование обрушилось на нее с такой силой, что она закрыла глаза от боли. – Ты женщина Карлайлов, рожденная быть звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43