– Если ты действительно так беспокоишься об этом, нам надо быстро поесть, а потом вернуться, чтобы не оставлять его надолго одного.
– Не раньше чем я найду себе работника.
Ей не удалось нанять никого ни за какую плату. У нее ушли годы на то, чтобы научиться угадывать чужие слабости и пользоваться ими на арене – вызывать смех, убеждать скептиков, внушать ужас доверчивым. Ей часто приходилось приводить в смущение свои живые мишени, но никогда раньше она не оказывалась в замешательстве сама.
Они прошли еще по двум пассажирским вагонам, прежде чем Глори наткнулась на мужчину, которого не видела раньше.
– Смотри, Мод, я не помню, чтобы предлагала ему работу.
Мод покачала головой:
– Я тоже не говорила с ним об этом. Взгляни на его костюм. И шляпа, и зонт… Он денди, Глори, а не конюх.
– Не следует спешить с выводами. Может быть, это его воскресный костюм.
Он встретил их приветливо и с большой учтивостью выслушал Глори с ее предложениями, а затем столь же вежливо и учтиво попросил оставить его в покое, чтобы он мог вернуться к своим деловым бумагам.
Не больше успеха они имели и у двух других подобных типов. В конце концов Глори признала поражение и позволила Мод отвести себя в вагон-ресторан. А там в углу сидел возможный ответ на ее мольбы. Столы вокруг него были пусты, и Глори поняла почему, когда подошла ближе и почувствовала его запах. Он словно выставлял напоказ все признаки пьяной распущенности, которых ей не удалось обнаружить у Данте. Его рука тряслась, когда он подносил ко рту чашку с кофе. Он хлебал дымящуюся жидкость, и часть ее вытекала из уголков его рта на нечесаную бороду, которая, казалось, была способна впитать содержимое целого кофейника. Он перевел на подошедшую Глори тусклые глаза и с трудом подавил отрыжку, когда она остановилась около его стола.
– О Боже, у меня пропадет аппетит, – простонала Мод. – Только не его, Глори.
– Сэр? – почти шепотом обратилась к нему Глори и тихо откашлялась, прочищая горло. – Вам, случайно, не нужна работа, сэр?
– Не знаю. Позвольте, я проверю. – Он принялся раскачиваться из стороны в сторону, и Глори стала опасаться, как бы он не упал со стула. Потом вытащил из заднего кармана бутылку, поднес ее к окну, чтобы посмотреть на свет, нахмурился и отвинтил пробку. Пристально посмотрев на бутылку, перевернул ее вверх дном и стал языком ловить капли с выражением надежды на лице, которая, впрочем, тут же умерла, так как из бутылки ничего не капало. – Да, мне нужна работа, маленькая леди, – скорбно проговорил он. – Когда я могу начать?
Мод простонала громче.
– Вы даже не спрашиваете, что за работа? И разве вам не хочется знать, сколько я собираюсь за нее платить? – отважно продолжала Глориана.
– Это не важно, главное, чтобы хватило на выпивку. Когда начинать?
Итак, вот оно, решение вопроса. Глори изучала своего будущего работника и не могла отогнать от себя образ другого человека, того, кто никогда не поступится ни каплей достоинства, несмотря на то, что голодает дольше, чем согласился в этом признаться. Данте. Вот теперь-то несносный гордец сможет убедиться, что обойдутся и без него.
Может быть, лучше заранее определить условия найма этого типа, прежде чем он не запросил платы, на которую ей бы не хотелось соглашаться. Она опустилась на сиденье напротив него.
– Предлагаю сразу же обговорить все условия, – проговорила она.
– Как вам угодно.
– Работа состоит в уходе за двумя лошадьми, пока мы едем в поезде, а также во время небольшой поездки, которую я намерена предпринять. Я хочу, чтобы им был обеспечен исключительно хороший уход. Я очень люблю этих лошадей.
Он пожал плечами и бросил жадный взгляд на пустую бутылку, которую поставил рядом с кофейной чашкой.
– Лошади есть лошади. Когда я получу первое жалованье?
– Когда работа будет завершена.
– О дьявол! – Он нахмурился и снова поднял бутылку. – И сколько же на это потребуется времени?
– Неделя. Может быть, две.
– Вы проведете в этом поезде еще две недели? Она точно помнила, что сказала ему о своем намерении предпринять одну поездку.
– Нет. В Холбруке мы отцепим наши вагоны от поезда. Оттуда отправимся на мою ферму в Плезент-Вэлли, а потом…
– Плезент-Вэлли? Долина радости? – Он едва не подпрыгнул на месте, словно его подстегнул кофе.
– Да.
– Плезент-Вэлли, в штате Аризона? В горах, которые называются Моголон-Маунтин?
Глори и сама произносила название этого горного хребта неправильно, пока ее не поправил кондуктор.
– Произносить надо «мой-ан», хотя пишется это название «Моголон».
– Какая разница, как произносить. Нет, мне не подходит работа, ради которой придется уехать за сотню миль от здешних мест. – Он с трудом поднялся на ноги и стоял, нетвердо сохраняя равновесие и держась рукой за крышку стола. – Да и вам лучше держаться подальше от Плезент-Вэлли, маленькая леди, – проговорил он, ткнув в грудь Глори грязным указательным пальцем. – Это проклятое место. Там так свирепствуют бандиты и грабители, устраивающие засады в кустах вдоль дорог, что даже апачи берут у них уроки разбоя.
Глориана смотрела на него, потеряв дар речи – у нее душа ушла в пятки от услышанного. Уже не первый раз готовый наняться работник внезапно отказывался наотрез от своего намерения, узнав, куда ему придется ехать. Одни вдруг вспоминали о неотложных делах где-то далеко, другие заявляли, что не могут надолго уезхать из родных мест. Кто-то даже вспомнил, что ехал отдать последнюю дань уважения и любви умирающей матери, которая не должна покинуть этот мир, не повидав еще раз своего мальчика. Одним словом, каждый придумывал причины, шитые белыми нитками: кому хочется, чтобы его обвинили в трусости.
–Нельзя ли узнать поподробнее об опасностях Плезент-Вэлли, – не сдавалась Глориана.
–Вы что, не читаете газет?
–К сожалению, нет.
Он качнулся назад и уставился на нее с таким недоверием, что она пояснила:
– Я много разъезжаю, и у меня редко выдается свободная минута… По-моему, это просто потеря времени – читать о разных городах и людях, с которыми никогда не придется встретиться.
К удивлению Глорианы, этот сомнительный тип оказался откровеннее других:
– Люди в Плезент-Вэлли погибают, мисс.
– Я знаю. Там был убит мой отец. Но то был несчастный случай.
– Вот то-то и оно, могу поспорить, что несчастный случай подстроил один из ковбоев Ножа Мясника.
– Что за ковбои Ножа Мясника?
– Самые гнусные подонки на свете, вот кто они. Они работают на «Ацтек ленд энд Кэттл компани» – скотоводческую компанию, которая метит своих животных клеймом в виде ножа мясника. Банда Ножа Мясника стремится устраивать зимовку для проклятых овец в котловине Тонто. В этом районе всегда пасли крупный рогатый скот, и скотоводы вовсе не хотят, чтобы проклятые овцы травили их луга. Только в Плезент-Вэлли есть ущелье, по которому можно прогнать скот через хребет. Эти парни делают все для своих хозяев, даже если дело доходит до убийства ни в чем не повинных фермеров из поселенцев, которых только эта земля и кормит. Ваш папаша, наверное, пытался помешать им гнать овец через свои угодья.
– Я… я знаю, что он пытался что-то сделать для примирения скотоводов с овцеводами, но понятия не имела, что там все было так плохо.
Он смягчил свои слова, выказав неожиданную сердечность:
– Вам лучше запрячь своих любимых лошадей и проехаться по Калифорнии. Это было бы для вас лучше, уж поверьте мне на слово.
Он встал, кивнул, подавив отрыжку, и направился к выходу, пошатываясь отнюдь не от качки вагона.
Мод уселась на освободившийся стул. Ни она, ни Глори и не подумали позвать официанта.
Мод нагнулась вперед и взяла Глори за руку:
– Дорогая моя, меня начинает немного беспокоить эта поездка. Может быть, тебе следует изменить свои планы. Сделай так, как посоветовал адвокат, и возвращайся сюда через пару лет.
– Я не могу ждать так долго. Любой охотник до чужой земли может захватить ранчо, если я там не побываю и не дам всем понять, что намерена вступить в права владения.
– Ты говорила, что не станешь заниматься фермерством, Глори.
– Знаю… Я… я просто должна увидеть это ранчо. И должна сделать это теперь. Ковбои Ножа Мясника не тронут меня, когда узнают, что я приехала просто посмотреть, – продолжала упорствовать Глориана.
– Ты прожила на свете уже двадцать четыре года и даже мельком не видела Аризоны. И ничего не случится, если ты сделаешь это немного позднее.
Глори решила попытаться упредить дальнейшее наступление Мод:
– Моя мать всегда говорила, что для нее сидение на месте равносильно смерти. А отец постоянно твердил, что умрет без земли, в которой мог бы пустить корни. Поэтому-то он и поселился на своем драгоценном ранчо и женился на женщине, которую не любил. Мама пристрастилась к спиртному и умерла от разбитого сердца, и теперь мне не даст покоя ранчо, которое убило их обоих.
– Все говорит за то, чтобы подождать, если только не хочешь, чтобы рядом с их могилами появился твой надгробный памятник.
– Мне необходимо увидеть ранчо именно теперь. И если буду каждый раз откладывать поездку, его захватит кто-то другой, и я его никогда не увижу.
– Не увидишь – чего? Как банда убийц – любителей баранины решит отобрать без большого труда отцовскую ферму?
Глори покачала головой, прижала руку к сердцу и с горячностью продолжала:
– В этом ранчо есть что-то такое, что грызет меня изнутри. Увидеть его – мой долг. И изменить свой образ жизни. Вернуться на прежний путь. Или я сама стану одной из тех, кто ищет работу.
Мод плотно сжала губы. Глори понимала, что ее верная подруга категорически протестовать не станет. Великодушие мистера Фонтанеску, предоставившего лошадей, было еще одним примером того, как он баловал своих артистов. Работа в его цирке всегда была более привлекательной, нежели в «Уилд-Вест шоу» полковника Годи с афишами, испещренными именами звезд. Конкуренция заставляла владельца цирка обновлять свои представления в каждом городе, куда приезжала труппа. Мистер Фонтанеску высоко ценил верность и сторицей воздавал за нее своим служащим, но к работе подходил по-деловому, а сентиментальность ему претила. Его артисты знали, что работа им гарантировалась, только пока их искусство принималось публикой.
В последние четыре года после смерти матери выступления Глори постепенно теряли новизну и яркость, что стало еще заметнее после того, как она узнала, что унаследовала отцовское ранчо.
С того самого дня тайный внутренний голос не переставал ей шептать: «Твое место не здесь. Тебе есть куда уехать». Это происходило всегда в самое неподходящее время, например, когда она пыталась преодолеть страх перед публикой, овладевавший ею перед каждым выходом, или же когда костюмеры-мужчины делали комплименты ее красоте и шептали обещания, разумеется, за определенные услуги, подослать в зрительный зал своих людей, которые будут громко аплодировать, восхищаясь ее выступлением и убеждая в этом же публику. «Заходи ко мне, рыжая, я покажу тебе настоящую жизнь!»
Мать Глори, Кэтрин, умела превращать двусмысленные шутки в доброжелательные реплики. Глори никогда не видела, чтобы Кэтрин застывала от отвращения, впадала в панику или же прислушивалась к тайному голосу, который, как казалось Глориане, всегда побуждал ее расстаться с ареной цирка.
– Оставить эту работу, может быть, было бы и не так плохо, – заметила Мод. – Найдем другую.
– О, разумеется. Бьюсь об заклад, что в главном магазине Холбрука можно найти не меньше дюжины объявлений с приглашением цирковых иллюзионистов.
– Я не то имела в виду. Я говорю о том, чтобы поселиться на этом ранчо, доставшемся тебе по наследству. Жить семьей. Работы там будет более чем достаточно для пятерых женщин, судя по тому, что я слышала о фермерском хозяйстве.
– Если ты до сих пор этого не заметила, должна сказать, что у меня нет мужа.
– Так найди его. Позабудь о найме конюха и найди себе суженого.
– Нет. Женщины Карлайлов не оседают на месте, не строят семьи и не пекут хлеб.
– Я говорила тебе, всюду полно мужчин, изголодавшихся по женщине. Любой холостяк на сорок миль вокруг встанет в очередь, чтобы сделать тебя своей миссис. Они будут так бороться за тебя, что позабудут про своих овец и коров.
– Нет.
– Глори, дорогая, ты знаешь, Кэтрин хотела…
– Не пытайся убеждать меня в том, что мама хотела выдать меня замуж. – Глори внезапно охватила ноющая тоска по улыбчивой, энергичной матери.
– Я вовсе не утверждаю, что твоя мама торопилась с твоим замужеством. – Мод говорила со спокойным достоинством, и Глори почувствовала угрызения совести, усомнившись в ее дружеском расположении. – Никто лучше меня не знает, как твоя мама наслаждалась собственной независимостью. И если бы она ею так не дорожила, ты выросла бы на том самом ранчо, куда всеми силами стремишься.
– Так что же бы она тогда одобрила? – как-то надтреснуто прозвучал голос Глори. – Скажи же, Мод, скажи.
Мод притихла: перед ее мысленным взором внезапно прошли день за днем все пятьдесят девять лет ее жизни.
– Она одобрила бы, чтобы ты послушалась этого типа, который только что вышел отсюда. Она хотела бы, чтобы ты бежала отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Но не из-за какой-то опасности, а из-за некоего внутреннего голода, который ей самой так и не удалось утолить.
– Как тебе твой желудок? – пыталась пошутить Глори, но Мод вовсе не шутила.
– Ее устраивала цирковая жизнь. – Глаза Мод подозрительно увлажнились. – О тебе этого не скажешь. Ты вся в отца. Ты была такой с первой минуты, когда улыбнулась акушерке, вместо того чтобы разреветься. Женщине трудно осуждать другую женщину, но я не думаю, чтобы твоя мама поступила правильно, отняв тебя у отца на все эти годы.
– Она не отнимала меня у него, – тихо проговорила Глори. – Просто он построил свою жизнь, в которой не было места для нас.
Но Гарри Трэск знал, где они находились, и каким-то образом ухитрялся по меньшей мере четыре раза в год доставлять по письму Кэтрин, где бы ни находился в данный момент цирк Фонтанеску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43