Победа предполагает какие-то трофеи?
– Сердечные битвы вознаграждают победителя счастьем. Этот приз дорогого стоит.
Данте покачал головой:
– Нет, Ди. Счастье в любви привлекает меня меньше, чем желание слышать, как мой отец, обращаясь ко мне, называет меня «милорд». Предлагаю обмен. Я разрешаю вам попытаться сделать так, чтобы я исчез. Но если я докажу, что гожусь в супруги коронованной особе, я вернусь сюда и потребую все, принадлежащее мне по праву.
На лице Ди появилось выражение озабоченности:
– Я вовсе не уверен в возможности этого. Нельзя сбрасывать со счетов само течение времени. Там оно может пронестись быстрее, чем здесь, или наоборот – здесь быстрее, чем там. Ведь день, который пролетит в будущем, может равняться неделе, месяцу, а то и году, или…
– Ди, вы хуже старой бабки, которая никак не может найти свой кошелек.
Ди с упреком посмотрел на итальянца и прошипел ехидно:
– Тогда скорее всего для вас не будет иметь никакого значения, что Елизавета вполне может оказаться старухой к тому времени, когда вы вернетесь. Впрочем, я не взял бы на себя смелость утверждать, что, несмотря на это, вы не захотите вернуться.
– Тогда почему вы боитесь такого уговора?
– Что ж, очень хорошо. – На лице Ди мелькнуло неудовольствие. – Запомните: зеркало унесет вас отсюда. Зеркало же может принести вас и обратно.
– Зеркало. – Данте искоса глянул в него и невольно моргнул: ему почудились стремительно проносившиеся ярком небе облака, но это было невозможно, потому что через едва приоткрытые ставни проникал только узкий куч света.
– Ну а теперь приступим. Сядьте сюда, и как можно прямее! – проворчал Ди. – Не забывайте о том, что, согласно легенде, свет солнца должен упасть прямо на зеркало и лишь на короткое время, не то оно может разлететься на куски. Я поверну его так, чтобы отраженный свет пал на вашу голову.
Ди потянулся к ставням и открыл их. Затем, крепко прижав магическое зеркало к груди, он повернул его к солнцу, нашел нужный угол и стал плавно смещать волшебное стекло, пока отраженный солнечный луч словно в какой-то безумной пляске не метнулся по полу под ноги Данте. Лицо доктора исказила гримаса, он сощурился как от боли:
– Слишком ярко. Я не могу больше смотреть. Не горбитесь!
– Вам трудно открыть глаза, доктор Ди?
– Да, да! Не шевелитесь!
Данте медленно подвигался к двери, едва сдерживаясь от смеха. С него хватит! Сейчас он покинет этот сумасшедший дом, даже если его сторожит, как собака, старый слуга. Он просто оттолкнет его, несмотря ни на его дряхлость, ни на дурацкую увесистую метлу в руках.
– Нестерпимо яркий свет, доктор Ди. Вам лучше подольше не открывать глаз.
К тому времени, как астролог разомкнет веки, от него, Данте, и следа не останется. Вот это будет магическое исчезновение!
Отраженный луч снова дико метнулся и остановился на лице Данте. Озорная веселость тут же оставила его. В голове у молодого человека словно началось какое-то кипение, и он уже ничего не мог слышать, кроме этого мучительного шипящего звука и переполнявшего его глухого стука собственного сердца. Луч света вонзился ему в лоб прямо между бровями. Горячо. Нестерпимо горячо. Этот жар проникал в его дыхание и беспощадно пожирал его, а свет становился все ярче и, казалось, слепил глаза жгучей мучительной болью.
А потом все погрузилось во мрак.
Глава 2
Данте пришел в себя. Никогда еще ему не приходилось испытывать такого кошмара наяву.
Барабаны у него в голове били с такой силой, что никто не смог бы это выдержать. Должно быть, леший, слуга астролога, подкрался к нему сзади и хватил-таки по голове своим орудием. Зажмуренные глаза Данте болели и слезились от дьявольского колдовства доктора Ди. От жгучей нестерпимой боли и полной тьмы ему показалось, что он ослеп.
Слепому рыцарю едва ли удалось бы убедить Генриха Тюдора сдержать свое королевское слово.
И несмолкаемый перестук в ушах, словно подкованными копытами по каменному полу – тук-тук, тук-тук, – казалось, никогда не прекратится.
Будто насмехаясь над ним, в ушах Данте отдавался лязг ударов тысяч мечей о тысячи щитов – эхо былых сражений.
Тук-тук… Тук-тук…
Но солдаты какой армии могли бы обрушивать свои удары с такой быстротой, в таком точном ритме и с такой силой, что даже пол, на котором лежал Данте, гудел не смолкая? Рыцари не знали усталости, удары сыпались без счета, с бесконечным постоянством.
Тук-тук… Тук-тук… К невыносимому звуку добавился приглушенный рев, как будто ветер, свистящий между отвесными скалами, усиливает шум сражения. А потом все было подхвачено каким-то пронзительным металлическим скрежетом. Не иначе как захлопнулась кованая железная дверь темницы за ним, слепым, беспомощным пленником, который никак не может прийти в себя.
– Нет!
Возглас протеста прозвучал в его устах скорее как сдавленный хрип задыхающегося человека, нежели как решительный вызов, а непрестанное «тук-тук» тут же затопило его, словно вырвавшись из его собственных ушей мощным потоком. Он проклинал астролога, проклинал самого себя за то, что так легко попался на бредовые речи колдуна с безумными глазами. Вся эта бессмыслица по поводу королев-девственниц и намерение магическим образом добиться его переноса в будущее притупили бдительность Данте и превратили его в жалкого узника. Тюрьма… Так вот какой выбор ожидал итальянца! Вот на что прозрачно намекал коварный отшельник. Несомненно, человек, запертый в темнице, все равно что живой труп; его ничего не ждет, кроме забвения.
«Не намного хуже навсегда лишиться зрения, чем зрячим изо дня в день до самой смерти видеть злорадство тюремщика, наслаждающегося бессилием узника в пожизненном заточении», – с тоской подумал молодой честолюбец. И все же он заставил себя открыть глаза. Окружавшее его пространство было залито мягким светом. Слава Богу, он мог видеть, но ему показалось, что Да отнял у него не зрение, а рассудок, настолько было лишено смысла то, что представилось его взору.
Данте ожидал увидеть сырой каменный мешок, но вдруг понял, что находится в некоем уютном уголке, где в полумраке мерцали обшитые полированным деревом стены. И под ним была вовсе не покрытая плесенью солома, кишевшая паразитами, вместо кучи мусора его баюкал роскошный восточный ковер, соблазнительной мягкости которого позавидовал бы турецкий паша. Справа от него высилась связка каких-то жердей, скрывавшая от его глаз остальную часть пространства; довольно длинное помещение показалось ему несоразмерно узким. И удивительнее всего было то, что все оно подрагивало от странного движения, хотя это не было похоже на тряску в карете.
– Черт возьми, что же со мной происходит? – пробормотал Данте.
Попытка подняться на ноги ни к чему не привела – скованный рыцарскими доспехами, он снова упал на ковер, прислушиваясь к несмолкаемому «тук-тук». Непонятное движение вызывало дрожь в ногах и лишало его чувства равновесия. Уж не отравил ли его чем-нибудь коварный безумец, чтобы лишить способности управлять своим телом? Что ж, он поползет как ребенок-ползунок, если это единственный способ узнать, что с ним произошло.
Данте стал на четвереньках перелезать через жерди. Он взглянул поверх них, и то, что он увидел, заставило его выпрямиться в полный рост. Он стоял как вкопанный, и никакое «тук-тук» не могло бы свалить его снова.
В дальнем конце комнаты, за столиком, перед стоявшим на нем зеркалом, прислоненным к стене, сидела женщина. Данте едва бросил взгляд на зеркало, хотя и признал в нем дьявольскую игрушку замшелого колдуна. Забыв все на свете, он смотрел, как тонкие руки привычно расчесывали гребнем отливавшие золотом рыжие волосы, волнами струившиеся по плечам до талии. Эти руки… Эти волосы Тюдоров… Ди, честолюбивый, облаченный во все черное безумец, столкнул молодого человека лицом к лицу с Елизаветой Тюдор, несмотря на всю свою болтовню о том, что помолвка никогда не состоится.
Она сидела боком к нему, и Данте смог увидеть роскошную фигуру, ничего общего не имеющую с щуплым тельцем девочки, а судя по профилю, ее когда-то детское личико теперь повзрослело, приняв такой утонченный и приятный вид, о котором он даже и не мечтал.
– Елизавета? – прохрипел Данте, и собственный голос показался ему чужим.
– А? – Удивление с оттенком душевной боли осветило ее лицо, когда она повернула к нему голову. С бессознательной застенчивостью она сжала у горла ворот сиосго платья. – Я никого больше не ждала. Мод давно уже сказала мне, что прием окончен и что все просители эазошлись.
– Все просители?
Данте стиснул зубы. Вероломство Генриха, как видно, превзошло все донесения шпионов Данте. Все просители. Что, целая армия претендентов домогается руки девушки, которая когда-то считала себя ничем не примечательной и лишенной внимания собственного отца? Однако шесть лет назад Елизавета выглядела совсем не так. Шесть лет назад она казалась чуть больше младенца, которого носят на руках. Или тогда ее детский вид был своего рода хитростью?
– Сколько же просителей… к вам обращалось? Она небрежно махнула изящной, красивой ручкой:
– О, я не знаю. Мод насчитала пару дюжин из тех, что собрались на открытии железной дороги в Санта-Фе. – Она повела точеным плечиком, и ее волосы мягко колыхнулись в такт движению. – Далеко не все из них могли бы подойти, тем более что некоторые даже женаты.
Данте недоверчиво присвистнул, на что она ответила серьезным кивком.
– Я знаю, что вы имеете в виду. Не думаю, чтобы они смогли мне надолго пригодиться, но разве я имею право отрывать их от родного дома? Вы, надеюсь, не бежите от жены с детьми?
– Этого мне только не хватало! – возмутился итальянец.
– Просто поразительно, сколько мужчин горят желанием предложить себя! Конечно, все дело в деньгах, в чем же еще. – Она бросила на Данте застенчивый взгляд. – Я готова хорошо платить за верную службу, вы понимаете, что я имею в виду.
– Не вполне, миледи. – Данте молил Бога, чтобы он не дал ему понять Елизавету.
Она откинулась назад, явно встревоженная таким обращением, а он мысленно упрекнул себя в том, что от волнения вместо королевского титула произнес «миледи». Она пожала плечами.
– Да нет, женатыми были не все. Моди постоянно говорит мне, что здесь не хватает женщин, и она, по-видимому, права. Большинство холостяков видят в этом возможность не просто делового соглашения. Скорее всего я с землями моего отца вполне подхожу для этого. На мне многие не прочь жениться, но теряют ко мне всякий интерес, как только узнают, что я вообще не намерена выходить замуж.
Хоть в этом она сохранила постоянство. Он уже открыл было рот, чтобы похвалить ее, но красавица заговорила снова:
– Так что, если вы изъявите желание, мы можем попытаться.
«Я выйду замуж за вас, и ни за кого другого, Данте Альберто Тревани». Ему казалось, что он слышал, как отдается у него в мозгу эхо ее обета. Данте переборол в себе желание напомнить о давней клятве. Молодой человек решил не заставлять красавицу произносить его собственное имя по-новому.
Ее бесхитростное предложение явно не вязалось с клубком противоречий, таящихся в словах женщины, и Данте это понял. С одной стороны, она подтвердила слова Ди о том, что у нее не было желания выходить замуж. С другой же – давала повод предположить, что не без интереса воспринимала домогательства десятков страстных поклонников. И сверх всего предлагала ему пополнить их ряды. От него требовалась мудрость священника, чтобы разобраться в созданной ею неразберихе, над этим можно было голову сломать. Он вдруг почувствовал себя оскорбленным, что его приравняли к десяткам других, в том числе и уже женатых, претендентов на ее руку.
– Вы делаете все это по воле отца? – едва сдерживаясь, спросил молодой человек.
Она не торопилась с ответом. Данте не мог сказать, подыскивала ли она правильные слова или же с трудом пыталась понять его ломаный английский.
Возможно, он какие-то слова перепутал.
– Отец? Боже мой, да нет же! Он совсем не одобрил бы этого. Это моя идея. – Елизавета улыбнулась и скромно опустила ресницы, явно довольная тем, что действовала вопреки планам короля.
Данте уловил вспышку изумрудного пламени в ее глазах и с трудом удержался от очередного вопроса. Он вспомнил, как цвет глаз малышки менялся от серого и ледяной голубизны до черного без всякого намека на проблеск зеленого. Скорее всего его подводила память. Это восхитительное, соблазнительное создание, сидевшее перед магическим зеркалом доктора Ди, ничем не напоминал Елизавету Тюдор, кроме рук и волос, но тогда кем ж^ ^ще оно могло быть? Может быть, посланный астрологом отраженный луч света внес такую сумятицу в его мозги, что итальянцу стало не под силу что-то достоверно припомнить.
– Итак, пошли дальше. – Робкая улыбка мягко тронула ее губы. – Могу поклясться, что меня это смущает так же, как и вас. Я догадываюсь, что каждый мужчина, вынужденный носить вместо рубашки листовое железо, не может жить в бездеятельности, так скажите же мне, почему вы подходите для этой работы.
Данте опустил глаза:
– Да, моя одежда повидала виды, но взгляните на тончайшую ткацкую работу, да и сшито это все по последней моде. Вся Европа берет пример с итальянского стиля.
Она сконфуженно подняла глаза, и Данте понял, что нагрудник его доспехов скрывает вышитую рубашку и прорезной камзол-дублет. Он сбросил с плеча плащ, чтобы остаться во всей красе. Бесспорно, ни один мужчина в Англии не мог бы претендовать на более пышные рукава с буфами или на такие же оборки у манжет.
Данте отказался от налокотников и ножных лат, так как путешествовал верхом, но он знал, что в чулках его ноги выглядели превосходно, а короткие бриджи с раструбами делали его узкие бедра более мощными. Подбитый мехом бархатный плащ с красивой небрежностью спадал тяжелыми складками с широкого плеча. Он украсил свою будничную, но хорошо защищавшую его голову металлическую каеку страусовым пером, позаботился о том, чтобы в ненастье пушистое перо не пострадало от дождя, и теперь чувствовал, как мягкий пух щекотал ему шею над узким круглым воротником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43