– Ну, я вижу, вас не остановить. Но по крайней мере подождите денька два, пока не пройдет шок от всего случившегося, – посоветовал Лафбери.
– Майор прав, дорогая, – согласилась ее мать. – Мы поедем вместе. Тебе в ближайшее время понадобится кто-нибудь, на кого бы ты могла опереться.
Лафбери встал.
– Мне очень жаль, что я принес такое горькое известие. Когда Питер придет в себя, скажите ему, что вся эскадрилья переживает за него.
...Не пройдет и недели, как майор Лафбери погибнет в аварии, очень похожей на ту, что произошла с Питером Пайком.
Два дня спустя Джильберту с матерью встретил на парижском вокзале капитан авиационного корпуса армии.
– Я – капитан Джеймс Меллон, – представился он. – Майор Лафбери позвонил и попросил вас встретить. На улице ждет машина. Сначала поедем в отель, а после того как вы там устроитесь, я повезу вас в госпиталь навестить лейтенанта Пайка.
Джильберта поблагодарила его и спросила о Питере.
– Я, право, не могу сказать ничего определенного, мэм. Сейчас еще слишком рано что-либо говорить. – У двери их номера капитан дал Джильберте визитную карточку: – Меня можно застать по этому телефону. Просто дайте знать, когда вы будете готовы ехать в госпиталь.
– Как мы сможем когда-нибудь отблагодарить вас, капитан?
Он улыбнулся и дотронулся пальцами до своей фуражки.
– Только посмотреть на вас уже вознаграждение.
В тот же вечер они навестили Питера. Главный хирург побеседовал с Джильбертой, прежде чем проводить ее в палату, в которой, кроме кровати Питера, стояло еще восемь других.
– Я знаю, что вы – невеста лейтенанта Пайка, мадемуазель Буайе. Он все еще очень плох и, возможно, не узнает вас. По-видимому, у Питера периодически случаются приступы амнезии. Надеемся, что они пройдут, когда стабилизируется его состояние. Между прочим, как только он будет в состоянии путешествовать, мы отправим его на пароходе домой. В Соединенных Штатах возможности медицины намного превосходят те, что мы имеем здесь, в армейском госпитале. Прежде всего ему потребуется пластическая операция...
Слезы хлынули из глаз Джильберты, и спазм так сильно сжал горло, что она не смогла ответить. Она лишь кивнула головой и направилась в палату. Было огромным облегчением оказаться рядом с любимым, убедиться, что он жив, находится в сознании, и в то же время Джильберта пришла в уныние от его ужасного вида. Забинтованный в ярды белого перевязочного материала, Питер напоминал египетскую мумию. Были видны только его глаза, нос и рот, но и они были покрыты волдырями.
Собрав все силы, Джильберта заставила себя улыбнуться и сказала:
– Я не могу тебя поцеловать или дотронуться до тебя, мой дорогой, но моя любовь так сильна, я знаю, ты ее чувствуешь, точно так же, как я чувствую твою любовь.
Последние слова были явной ложью, потому что его пустой взгляд ничего не выражал, даже то, что он знает о ее присутствии. Тем не менее, сидя на белом металлическом стуле рядом с его кроватью, отгороженной ширмой, Джильберта улыбалась и непринужденно болтала, как будто Питер понимал, что она говорит.
– Конечно, нам придется отложить свадьбу, пока ты не поправишься, но это не так уж важно. Главное для тебя – полностью поправиться, а затем мы подумаем о новых планах.
Для самой Джильберты эти слова звучали невразумительно, неискренне, неубедительно, а глубоко внутри ее зрело зернышко страха, которое в последующие дни так разрастется, что начнет душить ее.
В этой метафоре содержалась горькая ирония. В Джильберте действительно росло семя, но совсем иное – семя Питера Пайка.
К счастью, Джильберта пока не подозревала об этом, потому что позднее, когда поймет, что произошло, она слишком хорошо запомнит отчаяние, охватившее ее душу.

Книга вторая
Глава 1
Выздоровление Питера Пайка протекало очень медленно и трудно. Потребовалось пять лет, чтобы сделать десять сложнейших операций. Были приглашены ведущие специалисты мира по пластической хирургии, и все же физические раны куда меньше беспокоили Тару и Дона, чем душевные страдания Питера.
Об аварии он не помнил. Нечто вроде воспоминания приходило к Питеру по ночам в его снах – без конца повторяющихся, мучительных видениях, от которых он просыпался весь в поту, находясь на грани истерики. Его мать и отчим потратили целое состояние на непрерывную череду психиатров, ни один из которых не смог найти дорогу в сложном лабиринте больного рассудка. Питер Пайк изолировал себя от реального мира.
Доктор Энтони Блюхер, выдающийся ученик знаменитого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, добился наибольшего прогресса.
– Ваш сын страдает психическим заболеванием в форме истерического раздвоения личности. Ужас, пережитый им во время войны, физическая боль, кровопролитие, узаконенное убийство, тяжелая, почти фатальная авария, чуть не стоившая ему жизни, – все это невыносимо для такого восприимчивого и гуманного человека, чтобы противостоять этому второй раз. Позвольте мне привести пример. У меня был пациент, у которого во время катания на лодке погибли жена и двое маленьких детей. Его реакцией было неприятие всего, что могло ему напоминать о его тяжелой утрате. Он стремился избавиться от фотографий, одежды, игрушек, он отказывался обсуждать этот несчастный случай или говорить о своей погибшей семье.
Ваш сын таким же образом реагирует на свою травму. Он заблокировал доступ в прошлое, по крайней мере в те его периоды, которые вызывают у него слишком сильную боль. И только во сне, когда его сопротивление ослабевает, воспоминания проскальзывают через порог его подсознания и мучают его в виде кошмаров. Эти сны очень разнятся.
Он окружен кольцом пламени, которое становится все меньше и меньше и сжимается вокруг, пока его тело не воспламеняется, будто сухая лучина. Затем внезапно огонь исчезает, и он, как пробка, качается на волнах посреди огромного океана. Волны с шумом накрывают его, ударами загоняют его все глубже и глубже. И как раз в то мгновение, когда Питер чувствует, что легкие разрываются, он слышит голос женщины и поднимается на поверхность. Как будто по волшебству появляется земля, и он изо всех сил плывет к берегу. Затем ваш сын видит девушку, красивую девушку с длинными черными волосами до талии. Она кивает ему, но как бы быстро Питер ни плыл, земля и девушка не приближаются. Наоборот, начинают удаляться: отлив тянет его назад, в жестокое море.
Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?
Тара печально покачала головой:
– Нет, Питер никогда не упоминал о девушке в своих письмах.
– Он вообще о многом не говорил, – уточнил Девайн. – Его письма были короткими, о том, что он здоров и в безопасности.
– А как насчет военного департамента? У них должно быть досье на вашего сына.
– Это был один из первых шагов, которые мы предприняли, доктор, – сказал Девайн, – но я уверен, что вы знакомы с бюрократическими штабными работниками, особенно в военное время. Были какие-то неопределенные ссылки на двух женщин, которые навещали Питера в Париже, но это всего лишь заметки на полях, сделанные хирургом.
– А как насчет его товарищей по эскадрилье? Вы с кем-нибудь из них разговаривали после войны? – спросил доктор.
– Да. Несколько человек навещали его здесь, в госпитале, сразу после прекращения военных действий – вежливые, застенчивые молодые люди, не очень общительные. Питер их не узнал, и, казалось, это их смутило, они почувствовали себя неловко. – Тень пробежала по лицу Девайна. – Однажды, когда я ждал в коридоре, двое приятелей Питера вышли из палаты с подавленным видом, и я нечаянно услышал» как один сказал: «Принимая все во внимание, лучше не будить спящую собаку». По непонятной причине эти слова вызвали у меня беспокойство, хотя, безусловно, они могли быть о чем-то, что не имело никакого отношения к Питеру...
– Наверняка, – быстро согласился доктор Блюхер, однако тоже нашел это замечание странно тревожным.
Первые семь лет после аварии Питер Пайк следил за тем, что творилось в стране и в мире, по газетным заголовкам, которые видел мельком, полулежа в кровати или сидя в инвалидном кресле в бесчисленных госпиталях и санаториях. Он с таким же успехом мог читать художественную литературу, потому что имена и события ни о чем ему не говорили.
Но все изменилось однажды утром, в последнюю неделю мая 1927 года, когда Питер Пайк одержал поразительную победу, от которой потеряли дар речи его психиатры и терапевты.
Он завтракал со своей матерью и отчимом во внутреннем дворике роскошного особняка Де Бирсов недалеко от Силвер-Сити.
Дональд пил кофе, читал денверскую «Трибюн».
– Вы следите за подвигами капитана Чарлза Линдберга? – спросил он.
– Первый человек, который в одиночку пролетел над Атлантическим океаном. – Тара сказала это для Питера, но он никак не отреагировал.
– Вот, взгляни на эти фотографии, сделанные в аэропорту Ле Бурже, сразу после того как он приземлился.
Тара посмотрела и передала газету Питеру.
– Дорогой, взгляни на фотографию внизу страницы. У капитана Линдберга поразительное сходство с тобой.
– Неужели, мама? – безразлично спросил Питер, мельком взглянув на фото, сделанное на приеме, который состоялся через день после знаменательного перелета.
Питер уже собирался было вернуть газету Девайну, но вдруг в его сознании всплыл образ. Он мелькнул как вспышка молнии. Рядом с Линдбергом, улыбаясь прямо в камеру, стояла потрясающая брюнетка в облегающем платье с глубоким декольте.
«Она улыбается мне! Лицо, волосы, нос, чувственные губы, глаза... Главное – эти глаза...»
– Я знаю эту женщину, – громко сказал Питер. Тара испуганно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
– Какую женщину, дорогой? – Она наклонилась к сыну.
– Вот здесь. – Питер протянул газету и постучал пальцем по фото.
Девайн встал и подошел, чтобы внимательно рассмотреть фотографию.
– Очень красивая девушка, – сказал он.
– В самом деле. – Тара взволнованно посмотрела на Девайна, а затем обратилась к Питеру: – Откуда ты ее знаешь, дорогой?
На лбу Питера пролегли глубокие складки.
– Проклятие, я не знаю! Но я абсолютно уверен, что мы с ней знакомы.
– Во Франции, во время войны? Именно там ты с ней познакомился? – взволнованно спросила Тара, поймав взгляд Дона: «Может, это?»
Девайн подошел к Питеру и положил руку ему на плечо.
– Именно так, не правда ли, мой мальчик? Это та девушка, которую ты постоянно видишь в своих снах?
Питер ответил не сразу; его взгляд был прикован к фотографии.
– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Может быть. Тогда опять...
Тара почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце. Она подалась вперед и схватила сына за руки.
– Думай, Питер! Ты должен напрячь свой мозг. Думай! Думай! Нам говорили, что сразу после аварии тебя навестили в госпитале в Париже две женщины. Не может эта брюнетка быть одной из них?
Питер так внезапно встал, что опрокинул свой стул. У него был вид человека, который только что увидел привидение.
– Дорогой, ты так бледен! Ты в порядке?
– Да... да, я в порядке, мама. – Питер положил руки ей на плечи и пристально посмотрел матери в глаза. – Это Джильберта.
– Джильберта? Кто это?
– Джильберта Буайе, дочь мэра Туле, по крайней мере, он им был, когда я там находился.
– И ты хорошо ее знал?
– Мы любили друг друга... Мы должны были пожениться в сентябре.
– О Боже! Бедный мой мальчик! Бедная девочка! – Тара прижалась лицом к его груди, чтобы скрыть свои слезы. – Но почему она не связалась с нами после того, как тебя отправили домой?
Девайн коротко усмехнулся.
– Весьма возможно, что она пыталась его найти, дорогая. Но имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление о том, сколько французских девушек осаждали просьбами военное командование дать им сведения об их американских дружках и даже мужьях, которые оставили их и вернулись в Штаты? Армейские власти делали все возможное, чтобы отговорить их наводить такие справки, руководствуясь тем, что если американские солдаты действительно любят этих женщин, то сами приложат все усилия, чтобы после увольнения из армии возобновить с ними отношения.
Воспоминания вдруг нахлынули на Питера, мелькая, будто быстро движущиеся кадры кинофильма.
Джильберта, на ее лице исступленный восторг от их близости, то первое чудесное мгновение, когда они были вместе и телом, и душой и о котором он всегда будет думать как об их первой брачной ночи. Ее лицо и тело виделись ему так же четко и реально, как и на тех документальных фотографиях любимых, которые пилоты обычно носили в своих бумажниках...
Четкие кресты на хвостовом оперении «альбатроса».
Нажатие на гашетку...
Его собственное тело, скорчившееся от нестерпимой боли в адском пламени горящей кабины...
Бесконечное падение вниз, вниз... Шок от ледяной воды...
Забвение...
Питер потряс головой, пытаясь ухватить главное. И внезапно пришла мысль, от которой его глаза утратили присущую им последние годы безжизненность.
– А если еще не слишком поздно? – осторожно спросил он.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Тара.
– Джильберта... Может быть, она меня ждала...
– Мой мальчик, прошло десять лет. – Дональд посмотрел на него с болью и состраданием. – И у надежды, как и у самопожертвования, есть предел. Нельзя исключать, что такая красивая и обаятельная женщина, как Джильберта, смирилась с тем, что ты уже никогда не вернешься к ней, и вышла замуж.
– Нет, нет, она бы этого не сделала! Только не моя Джильберта! – горячо воскликнул Питер.
Тара ласково дотронулась до его руки.
– Питер, дорогой, выслушай меня. Я любила твоего отца так глубоко, как только женщина может любить мужчину. Но судьба забрала его от нас, и со временем я стала понимать, что мы, живые, должны оставить прошлое позади и продолжать жить полной, плодотворной жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38