– Эта машина едет в Туле, лейтенант. Забирайтесь в кабину.
Был уже девятый час вечера, когда Питер подходил к усадьбе Буайе. Чувствуя себя преступником, он украдкой огляделся, остановился у двери и позвонил два раза. Джильберта тотчас открыла ему.
– Мой дорогой, я думала, что ты никогда не попадешь сюда, – задыхаясь, проговорила она.
– Я всю неделю от нетерпения не находил себе места, – ответил Питер.
Джильберта бросилась в его объятия, и они, тесно прижимаясь друг к другу, раскачивались взад и вперед на лестничной площадке.
– Я больше не могу ни секунды ждать, – прошептала она, часто и тяжело дыша. – Идем быстрее. – И повела его наверх.
– Мы одни? – спросил Питер. Джильберта засмеялась.
– Неужели ты думаешь, что я привела бы тебя к себе в спальню, если бы мы были не одни? – Она захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.
– Бог мой! – воскликнул Питер. – Ты ведь не думаешь, что кто-нибудь помешает нам?
– Нет, глупый, это просто рефлекс. Ну... кто начнет первым?
– Начнет первым? – переспросил он.
– Да. Мы ведь не сможем заниматься любовью в одежде, – объяснила Джильберта.
– Конечно. – Питер смущенно переступал с ноги на ногу.
– Если ты такой застенчивый, тогда начну я. – Джильберта расстегнула строгую накрахмаленную блузку и сняла ее.
Ее обнаженные плечи и выпуклости, выступающие в вырезе над розовой сорочкой, опьянили Питера. Он будто залпом проглотил бокал вина. Машинально раздеваясь, Питер пожирал глазами Джильберту, которая стояла уже в сорочке и соблазнительно улыбалась. На Питере остались лишь трусы. Он чувствовал, что ее взгляд прикован к передней части трусов, где беззастенчиво утверждало себя его напряженное мужское естество.
Джильберта застенчиво спустила одну лямку, затем другую и, опустив сорочку на тонкую талию, открыла свои небольшие прекрасные груди.
– Они выглядят так, будто высечены из алебастра, – сказал Питер.
– О нет, алебастр холодный и твердый, – возразила она, поддерживая снизу упругие выпуклости и приподнимая их. – А это трепещущая плоть, горячая плоть, жаждущая плоть. О мой любимый, мое тело страстно желает тебя, твоих прикосновений и поцелуев. – Джильберта замолчала и спустила сорочку с бедер, та легко упала вокруг ее ног. – Жаждет твоей плоти, – закончила Джильберта. – О, пожалуйста, позволь мне увидеть тебя! – В один миг она спустила его трусы. – Ты знаешь, я никогда прежде не видела обнаженного мужчину.
Питер сглотнул, его лицо пылало.
– Я...я... дело в том, что я тоже никогда прежде не видел голую девушку.
Ее взгляд выражал недоверие.
– О мой горячо любимый, ты не должен это говорить ради меня. Ты мужчина и солдат. Я и не ожидала, что ты окажешься девственником, как я.
– Ты девственница?..
Питер был счастлив от сознания, что станет ее первым мужчиной. Единственным мужчиной, которого узнает любимая.
Джильберта робко протянула руку и сжала его напряженный пенис. К ее изумлению, он начал извергать семя.
– Дорогой, любимый Питер, – шептала она и ласкала его до тех пор, пока не прекратились спазмы.
Питеру было стыдно встретиться с Джильбертой взглядом.
– Прости, – прошептал он, – но я не шутил, когда сказал, что ты первая женщина, с которой я... с которой я когда-либо был. Это правда. Я тоже девственник. На самом деле я моложе, чем выгляжу. Мне только шестнадцать.
Джильберта была изумлена. Ее охватил восторг оттого, что они входят в зрелый мир любви и секса вместе и оба невинны. Она нежно взяла Питера за руку и повела в постель.
Его губы нашли ее губы, задержались там, затем передвинулись к шее, где в ложбинке неистово билась голубая жилка. Питер накрыл ртом ее сосок, и он затвердел под его языком.
Джильберте казалось, что у Питера сто рук. Создавалось такое впечатление, что тысяча пальцев прикасается к ней, ласкает и дразнит. Он играл на ее нервных окончаниях так же умело, как скрипач обращается с чувствительными струнами нежно любимого, драгоценного инструмента. Удар поднявшегося пениса в болезненно-напряженный низ ее живота вызвал у Джильберты необыкновенный трепет. И сейчас ей не терпелось перейти последнюю черту и стать женщиной точно так же, как бабочке не терпится покинуть сковывающий ее кокон.
– Скорее, любимый, скорее! – подгоняла она Питера.
Испытывая такую же дрожь, как и в то мгновение, когда впервые взял в руки рычаг управления истребителем, Питер вошел в нее. Джильберта едва сдерживала себя от страстного желания, однако Питер не смог проникнуть глубоко, поскольку не имел никакого опыта.
– Ничего не получится. Или я слишком большой, или ты слишком маленькая. – Он был обескуражен.
Но Джильберта не хотела сдаваться:
– Не паникуй, Питер. В первый раз трудно с любой девушкой. Если мы будем упорны, все прекрасно получится.
И они действительно продолжали. Питер был в холодном поту и уже был готов отказаться, когда ее плева лопнула. Однако как он ни старался, после трех ударов не мог больше сдерживаться. К счастью, Джильберта тоже была близка к кульминации, и в исступлении они достигли пика вместе.
Подобно всем молодым влюбленным, впервые познающим друг друга, они думали, что половой акт задуман исключительно для их личного наслаждения.
– Я бы никогда не могла пережить то же самое ни с одним другим мужчиной, – выдохнула счастливая Джильберта.
– А я – ни с одной другой женщиной, – ответил Питер.
– Неужели будет всегда так же хорошо, дорогой?
– Даже лучше. Говорят, практика ведет к совершенству.
– Это было совершенством и в первый раз! – воскликнула Джильберта.
– Моя дорогая, любимая жена!.. Я так говорю, потому что ты действительно моя жена во всех отношениях, за исключением формальностей, таких, как разрешение на брак и благословение священника.
Они поцеловались, и Джильберта погладила Питера по щеке.
– Думаю, тебе лучше сейчас уйти. Месса, должно быть, уже закончилась.
– Боже праведный! Я и забыл, что мы в твоей девичьей спальне.
– Уже не в девичьей, – заметила Джильберта.
Питер выпрыгнул из постели и стал торопливо одеваться. Джильберта набросила халат и повела его к двери. Они обнялись в последний раз, и Питер вышел из дома в кромешную тьму.
На следующий день после счастливого начала их близких отношений Питер обратился к отцу Джильберты с просьбой дать разрешение и благословение на брак с его дочерью. Все были вне себя от радости и решили в сентябре устроить свадьбу.
Две недели Питер и Джильберта были на седьмом небе от счастья. В эти безоблачные дни казалось, что с Питером не может случиться ничего дурного. Молодые самоуверенные летчики эскадрильи быстро стали легендой среди вооруженных сил союзников. Обывателям они казались непобедимыми.
К сожалению, многие, тогда забыли, что госпожа Удача – весьма непостоянная возлюбленная.
Однажды утром Лафбери сообщил Питеру, что его награждают четырехдневным отпуском начиная со следующей субботы.
– Это отличная новость! – воскликнул Питер.
– Поедешь в отпуск в Париж? – дружески поддразнил его Петерсон и заговорщицки подмигнул Лафбери.
– Еще не решил, – ответил Питер.
«Какая удача! Париж может подождать. Я хочу снять комнату в тихой части Туле, и мы с Джильбертой будем блаженствовать на мягкой пуховой перине».
– Между прочим, Пит, не против отправиться в полет вместо Джима Холла сегодня утром? Обычное барражирование.
– Конечно, нет, капитан Лафбери. В какое время?
– Как только позавтракаешь.
На летном поле летчики собрались вокруг нового истребителя, только что сошедшего со сборочного конвейера. Это был тоже «ньюпор», но больших габаритов и более сложной конструкции, чем те небольшие самолеты, на которых они летали.
– Следующие две недели мы будем совершать тренировочные полеты на этом самолете, – объявил Лафбери.
Питер оставил их и пошел к своему самолету, ожидавшему в начале взлетно-посадочной полосы. Механик отдал ему честь.
– Все баки заправлены горючим, и мотор в исправности, лейтенант. Счастливой охоты.
Барражирование оказалось скучным занятием. Когда Питер пролетал над немецкой территорией, по нему дали залп из зенитных орудий, но ни один снаряд даже близко не попал. В небе не было никаких признаков противника, и спустя полчаса Питер взял курс на свою базу.
Он приземлился и уже уходил с поля, когда на переднем крае обороны начали бить зенитные орудия.
Механик закричал:
– Похоже, это «альбатрос»!
Питер повернул назад и бросился к своей машине.
– Эй, лейтенант, вы не можете снова поднять его в воздух. Вы остались без горючего, на заправку потребуется пятнадцать минут.
– Слишком долго. – Взгляд Питера был прикован к новенькому истребителю, который стоял на соседней поносе. – Тот малыш заправлен?
Механик был изумлен:
– Вы шутите, сэр! Вы никогда прежде не летали на той модели.
– Ну и что? Она не может сильно отличаться от старой. Идем. Убери тормозные колодки от колес! – приказал Питер, вскарабкался на крыло и сел в кабину нового самолета. Затем опустил защитные очки и поднял руку. – Контакт! – скомандовал он.
Механик прокрутил пропеллер, и мотор взревел. Питер проверил приборную панель, просмотрел переключатели и измерительные приборы и согласился, что потребуется какое-то время привыкнуть, хотя основные рычаги управления и приборы были такими же, как и в старом «ньюпоре».
– Все идет как по маслу, – пробормотал он задумчиво и прибавил скорость.
Истребитель помчался по взлетно-посадочной полосе. Машина взмыла в воздух, словно сокол в погоне за добычей. Товарищи Питера высыпали из казармы и приветствовали его громкими возгласами. Все, кроме Рикенбакера.
– Молодой дурак! – ругался он. – Нельзя садиться за штурвал самолета, который ты не проверил хотя бы один раз.
Питер догнал «альбатроса» в двух милях от аэродрома, набрал высоту и, оказавшись над ним, спикировал. Затем выпустил очередь из пулемета, которая взорвала дерево и обшивку на левом крыле немецкого истребителя. Питер снова нажал на гашетку, но когда нажал в третий раз, пулемет заклинило.
– Проклятие! – выругался Питер и изо всех сил дернул пулеметную ленту в надежде высвободить ее, но безуспешно.
Питер сразу понял, что неполадка повлекла за собой неисправность пропеллера. К ужасу Питера, мотор стал извергать длинные полосы горящего бензина, которые, словно гирлянды, украсили фюзеляж самолета.
Питер заглушил двигатель и, скользя на крыле, повел самолет на крутое снижение, чтобы сбить пламя с кабины. Однако новый истребитель не слушался, и шквал огня объял кабину.
А на земле его товарищи, парализованные страхом, наблюдали за разыгрывавшейся в небе трагедией. Летчики боялись огня больше, чем любого немецкого аса.
– Держись, Пит, – шептал Рикенбакер. – Милостивый Боже, пусть он справится.
Питер увидел впереди широкий ручей и увеличил скорость, чтобы истребитель продолжал лететь к воде, затем выбросился из кабины и живым факелом полетел к земле. Последнее, что он помнил, был оглушительный всплеск...
К тому времени, когда Лафбери, Рикенбакер и остальные летчики примчались в грузовике на место происшествия, они увидели лежащего на земле Питера и двух французских фермеров, снимавших с него обмундирование, от которого шел пар.
Лафбери обратился по-французски:
– Он жив?
– Думаю, да, сэр, но у него очень сильные ожоги.
– Благодарю вас, месье. Если бы вы не вытащили его из воды, наш летчик утонул бы... Ладно, друзья, давайте отвезем Питера в полевой госпиталь, – сказал майор.
Спустя полчаса Лафбери и Рикенбакер ходили вокруг палатки. Рик затоптал сигарету носком ботинка, когда хирург вышел из палатки, снимая резиновые перчатки.
– Как он?
– Я бы сказал, шансы у него пятьдесят на пятьдесят. Все лицо, шея, руки и нижняя часть ног в ожогах второй и третьей степени, но тяжелая летная куртка защитила его торс. Мы должны как можно быстрее эвакуировать его в Париж.
– Он в сознании? Нам можно его увидеть? – спросил Лафбери.
– Вы можете его увидеть. Ваш друг находится в забытьи, – ответил хирург.
Они вошли вслед за врачом в палатку, где Питера готовились переложить с операционного стола на носилки. Склонившись над ним, майор сказал:
– Как дела, Пит? Это Лаф, а рядом со мной Рик.
Обожженный смотрел на них пустыми, невидящими глазами.
– Он слышит нас, док?
– Я не могу сказать наверняка.
Складывалось впечатление, будто Питеру казалось, что он совсем один в палатке.
– Пойдем, Рик, – смирившись, сказал Лафбери. – Мы не сможем до него достучаться. – И в последний раз обратился к Питеру: – Ты поправишься, дружище. Черт возьми, ты очень скоро вернешься в эскадрилью!
Возвращаясь в грузовике на аэродром, пилоты молчали, и вдруг Петерсон воскликнул:
– Джильберта! Кто скажет ей?
С мрачным видом Лафбери ответил:
– Полагаю, что сообщить должен я. – Он глубоко вздохнул. – Ей придется отказаться от свадебных хлопот. Питер еще долго-долго не сможет пройти между рядами в церкви.
В тот же самый день майор Лафбери в парадной форме заставлял себя подняться по каменным ступенькам дома мэра. Дверь открыла Джильберта. Увидев Лафбери, она побледнела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.
– Что... что случилось с Питером?
– Он жив, Джильберта, но... – Лафбери умолк, с трудом выдерживая взгляд Джильберты, в котором отразился охвативший ее ужас. – Мы можем поговорить?
Она молча кивнула. Мадам Буайе вышла из кухни, вытирая руки о фартук, и спросила:
– Что такое, Джильберта?
– Мама, это... это майор Лафбери, командир Питера. Он... ранен.
– Боже мой! – воскликнула мадам Буайе и разрыдалась.
Обняв обеих женщин, майор Лафбери повел их в гостиную. Стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, он объяснил, что произошло, и заверил их, что Питер получит лучшую медицинскую помощь.
– В какой госпиталь его отправляют? – спросила Джильберта. – Я поеду следующим поездом в Париж. Я должна быть рядом с ним.
– Нет никакой спешки, моя дорогая, – сказал Лафбери. – Возможно, еще много дней он не будет вас узнавать.
– Тем не менее, я должна быть рядом с ним, буду держать его за руку и ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38