Я готовилась несколько дней! Зная, что Учитель обычно приводит с собой много гостей, я специально наготовила всего побольше на всякий случай. Хотя Пасха начнется только на следующей неделе, у нашей семьи есть особый повод для празднества. И не только потому, Иосиф, что ты благополучно вернулся из плавания, но также в благодарность за то чудо, что совершила всего лишь три месяца назад вера Учителя с нашим младшим братом Лазарем. Ты наверняка уже слышал об этом.
Марфа одарила Учителя сияющей любящей улыбкой, видимо не замечая в нем ничего странного. Удивленный Иосиф тоже взглянул на него, и действительно, прежнее ощущение странной отрешенности от всего земного исчезло. Оно сменилось тем сердечным сочувствием, которое совершенно необъяснимым и неотразимым образом притягивало множество влиятельных последователей, приобретенных Учителем за короткое время его проповедничества. Казалось, Учителю ведомы самые потаенные желания души любого человека, но при этом он обладал способностью все прощать и оправдывать.
— Дорогой Иосиф, — произнес Учитель с такой улыбкой, словно предлагал ему вместе порадоваться хорошей шутке, — пожалуйста, не верь ни слову из того, что сказала тебе эта женщина! На землю Лазаря вернула действительно вера, но верующими были она сама и ее сестра. Возможно, я и помог ему вернуться, но лишь как повитуха, принимающая на свет младенца, ведь один Господь являет нам чудеса рождения и возрождения как из женского, так и из земного лона. И дарит их только истинно верующим.
— Haш брат сможет поделиться с тобой своими переживаниями, — заверила Марфа Иосифа. — Сейчас он гуляет в саду с другими гостями.
— И Мариам с ними? — спросил Иосиф.
— Учитель, тебе и правда надо бы как-нибудь повлиять на нее, — вдруг сказала Марфа, словно вспомнив о чем-то важном. — Все утро ее носило вместе с вами по холмам, а сейчас она опять в саду с твоими учениками и их близкими. Ее интересует только философская болтовня, а жизнь-то проходит, и реальность набрасывается на нас, как тяжелый вьюк на спину осла. Тебе бы нужно усовестить ее.
Учитель пристально посмотрел на Марфу, а потом заговорил с горячностью и страстностью, совершенно ошеломившей Иосифа.
— Я люблю Мариам, — сказал Учитель ее сестре, хотя голос его был скорее сердитым, чем любящим. — Я люблю ее больше, чем родную мать, больше, чем Иосифа, воспитавшего меня. Я люблю ее больше всех моих братьев, даже тех, кто был со мной с самого начала. Существует некий союз, узел, узы взаимопонимания, связывающие Мариам со мной; они сильнее всего, и ничто не сможет разорвать этот узел, даже смерть. Неужели ты воображаешь, что для Мариам важнее суетиться, помогая тебе готовить еду, пусть и на толпу гостей, чем посидеть у моих ног на час дольше, пока я еще с вами?
Иосифа поразила жестокость Учителя. Как мог он упрекать женщину, только что превозносившую его до небес за спасение жизни их брата и три дня готовившую угощения для него самого с учениками и для множества незваных гостей?
Иосиф заметил, как у Марфы задрожал подбородок и глаза наполнились слезами. Но когда он уже собрался вмешаться, настроение Учителя опять вдруг переменилось. Марфа попыталась закрыть руками залитое слезами лицо, но Учитель завладел ими, склонил голову и поцеловал ее натруженные, испачканные тестом и мукой ладони. Вновь заключив ее в свои объятия, он поцеловал ее в голову и, успокаивающе покачивая, начал поглаживать по спине. А когда она перестала плакать и вроде бы успокоилась, он отстранился и внимательно посмотрел на нее.
— Марфа, Мариам выбрала верный путь, — мягко сказал он. — Пусть каждый из нас отдает согласно нашим личным способностям. Никого нельзя порицать за исполнение воли Отца нашего, — добавил он в заключение и решительно направился в сторону террасы, взяв под руку Иосифа, не успевшего даже осознать, что произошло.
На огороженном стенами зеленом участке за домом приглашенные гости толпились вокруг столов, ковров и других приспособлений, устроенных для них под сенью увитого виноградными лозами навеса, протянувшегося к фруктовому саду. А за этими старыми, изрядно побитыми ветром и дождем каменными стенами, на тенистых берегах небольшой речки могли отобедать незваные, но все равно желанные гости.
В беседке под виноградными лозами, уже развернувшими первые листочки, Иосиф увидел рыбаков из Галилеи: Андрей и брат его Симон тихо беседовали о чем-то со своими приятелями из почтенного дома Зеведея, Иоанном и Яковом, которых он обычно называл «гром и молния» за их порывистую вспыльчивость и страстность. Рядом сидел юный Марк, нареченный позже Иоанном; он пришел на сегодняшний праздник из иерусалимского дома своей матери.
Иосиф слегка испугался, видя, как много ближайших учеников и их родственников собрались сегодня все вместе. Тем более здесь, в Иудее, под жестким контролем римского закона и под боком у Каиафы. Если они планировали надолго задержаться в этих краях, то ему следовало перевезти их в свои гефсиманские владения, где слуги всегда надежно охраняли неприкосновенность его жилища.
Отбросив в сторону эти мысли, он мягко остановил Учителя и потянул его за увитые виноградом шпалеры, не дав возможности гостям заметить их.
— Мой возлюбленный сын, — мягко сказал Иосиф, — ты так сильно изменился за короткий год моего отсутствия, что я просто не узнаю тебя.
Учитель обратил свой взор на Иосифа. Его удивительно ясные карие глаза с зеленоватыми и золотистыми крапинками всегда казались нереальными Иосифу. Это были глаза человека, хорошо знакомого с иными, нереальными мирами.
— Я не изменился, — печально сказал Учитель и улыбнулся. — Изменения происходят в окружающем нас мире, Иосиф. И во времена перемен мы, конечно, должны всецело сосредоточиться именно на неизменном и вечном. Грядет день, предсказанный Енохом, Илией и Иеремией. И так же как я помог вернуть юного Лазаря из могилы, так теперь наша задача доставить этот мир в его новую эпоху — такова моя земная миссия. Я надеюсь, что вы присоединитесь ко мне, все вы. Я надеюсь, вы останетесь со мной. Хотя вам не нужно следовать за мной туда, куда я должен пойти.
Иосиф не понял его последнего замечания, но решил пока не отвлекаться от намеченной темы.
— Мы все беспокоимся за тебя, Иисус. Пожалуйста, выслушай меня. Мой друг, один из членов синедриона, рассказал мне о твоем приходе из Галилеи на осенний праздник кущей. Иешуа, ты же понимаешь, что синедрион является твоим самым сильным сторонником. Уезжая в прошлом году, я думал, что все будет хорошо, что ты будешь миропомазан на празднике грядущей осенью. Они собирались сами миропомазать тебя как мессию — нашего помазанника, избранного царя и духовного вождя! Почему же ты отказался от всего этого? Почему стремишься уничтожить все, что так старательно планировалось нашими мудрецами?
Учитель потер руками глаза.
— Синедрион — не самый сильный из моих сторонников, Иосиф, — сказал он. Его голос звучал устало. — Самый сильный сторонник — мой Отец на небесах; я лишь выполняю Его распоряжения. Если Его планы порой не совпадают с планами синедриона, то, боюсь, им придется согласовывать свои дела с Ним. — И добавил, все с той же усмешкой глянув на Иосифа: — А поскольку здесь мы затрагиваем неизменное и вечное, то это узловая проблема.
Учитель любил говорить загадками, и сейчас Иосиф отметил его постоянные упоминания об узлах и узах. Иосиф хотел прояснить эту тему, когда из-за виноградной шпалеры к ним вдруг вышла Мариам, улыбаясь той сердечной, чувственной улыбкой, от которой обычно таяло сердце Иосифа.
Ее роскошные волосы, поблескивая на солнце, свободно рассыпались по плечам, придавая всему ее облику некую безудержную и своевольную чувственность, отчего не только старейшины, но даже и ближайшие ученики относились к ней как к неоправданно дорогой и излишне опасной игрушке в окружении Учителя. Иосифу подумалось, что ей присуща какая-то древняя первоосновная сила, сила природы. Она была подобна древней Лилит, которую старейшие еврейские тексты называли первой женой Адама: спелый плод, налитый неудержимой жаждой жизни.
— Иосиф Аримафейский! — воскликнула она, бросаясь в его раскрытые объятия и сама пылко обнимая его. — Мы все скучали по тебе, но я соскучилась больше всех. — Она отступила на шаг и серьезно взглянула на него большими серыми глазами, опушенными густыми ресницами. — Мы с Учителем часто вспоминали тебя. Ты так отлично умеешь все улаживать, разрешать жалобы и споры. Ты с легкостью решаешь любые проблемы, и жизнь становится простой и понятной.
— Хотелось бы мне самому понять, что же все-таки произошло после моего отъезда, ибо я вижу явные изменения, — сказал ей Иосиф. — Раньше ведь не бывало никаких разногласий.
— Безусловно, он сказал тебе, что ничего не изменилось! — воскликнула Мариам, с дразнящей усмешкой поглядывая на Учителя. — «Спасибо, дела идут превосходно» — так он, наверное, сказал? Ничего подобного. Месяцами он скрывался от всех, даже от своих последователей. И все ради того, чтобы с триумфом войти в город на Пасху в следующее воскресенье, в окружении…
— Ты собираешься идти в Иерусалим при нынешнем положении дел? — встревоженно спросил Иосиф Учителя. — Я не думаю, что это разумно. Синедрион, несомненно, откажется признать тебя помазанником грядущей осенью, если ты устроишь еще какой-нибудь скандал на этом празднике.
Раскинув руки, Учитель обнял Иосифа и Мариам и привлек их к себе, словно малых детей.
— Я не могу ждать до осени. Мое время пришло, — просто сказал Учитель. Потом, слегка прижав к себе Иосифа, он шепнул ему на ухо: — Оставайся со мной, Иосиф.
На закате солнца толпы умиротворенных приверженцев Иисуса поднялись на гору, оставив на прибрежных полянах и в садах белоснежный ковер из цветочных лепестков.
Когда сгустилась тьма, Марфа разожгла огонь в глиняных масляных светильниках на террасе и слуги накрыли легкую вечернюю трапезу перед отходом ко сну. Здесь были двенадцать учеников, а также юный Лазарь, который выглядел бледным и болезненным и целый день почти не раскрывал рта, еще несколько пожилых женщин и сами сестры. Матушка Учителя прислала свои извинения, сообщив, что сможет прийти из Галилеи только к концу пасхального праздника.
Эта небольшая компания уютно расположилась за столом, освещенным мерцающими огнями ламп. Учитель вознес благодарности, и все преломили хлеб над щедрыми порциями горячей похлебки, после чего Мариам поднялась со своего места, взяв стоявший перед ней красивый резной ларец. Она подошла к Иосифу, сидевшему рядом с Учителем, и попросила его подержать эту каменную вещицу. Молча открыв крышку ларца, Мариам окунула в него руки, и все сидевшие за столом вдруг прекратили разговоры, заметив, что она словно парит в этом дрожащем свете, подобно судьбоносному или пророческому ангелу.
Когда она вынула оттуда полные пригоршни благовонного масла, вся терраса, виноградник и сад сразу заполнились ошеломляюще сладостными ароматами нарда. Такая ароматическая смесь, как было известно Иосифу, стоила безумно дорого. Гораздо дороже полновесных пригоршней рубинов и золота.
Один за другим сотрапезники поняли, что должно произойти. Симон оттолкнул свою тарелку и с трудом поднялся с места; Иаков и Иоанн Зеведеи бросились к Мариам, желая остановить ее, Иуда вскочил на ноги… Однако все они опоздали.
Иосиф держал алебастровый ларец и изумленно смотрел, как Мариам с ангельски прекрасным выражением лица позволила благовонному маслу пролиться с ее ладоней на голову Учителя и оно заструилось по его лицу и шее под хитон, — традиционный священный ритуал миропомазания царя. Потом она преклонила перед Учителем колени и развязала ремни на его сандалиях. Сделав знак Иосифу, она зачерпнула еще две пригоршни мира, опять-таки стоившие драгоценной царской короны, и полила им обнаженные ноги Учителя. С полнейшим смирением и обожанием Мариам тряхнула своими роскошными шелковистыми волосами и отерла ими ноги Учителя, как полотенцем.
Все, включая Иосифа, оцепенели, глядя на эту нелепую и ужасающую пародию, некое почти чувственное извращение освященного веками таинства миропомазания, проводимого сейчас на неосвященной земле без священных или государственных полномочий. И проводимого женщиной!
Первым опомнился Иуда, высказав мягкую версию того, что чувствовали все: помимо прочего, ужас вызывало и такое чрезмерно щедрое использование редкого благовония, стоившего целое состояние.
— Мы могли продать это масло, чтобы помочь бедным! — воскликнул он с почерневшим от гнева лицом.
Иосиф обратил на Учителя пытливый взгляд.
В полумраке глаза Учителя горели темно-зеленым огнем. Он взглянул на Мариам, стоящую на коленях между ним и Иосифом. Он смотрел на нее так, будто запечатлевал черты ее лица в памяти, не надеясь увидеть ее вновь.
— Почему ты так переживаешь за бедных, Иуда? — сказал Учитель, не отрывая взгляда от Мариам. — Бедные останутся с тобой. Но я… не останусь.
И вновь Иосифу стало страшно. Он чувствовал себя беспомощным, сидя рядом с Учителем и тупо держа сосуд с благовонием. Словно прочтя мысли Иосифа, Учитель повернулся к нему.
— Позже Мариам объяснит все, что тебе нужно будет узнать, — тихо сказал он, едва шевеля губами. — А сейчас мне хотелось бы, чтобы вы привели мне животное для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье.
— Я умоляю тебя, откажись от этой сумасбродной затеи, — страстно прошептал Иосиф. — Ситуация сложилась крайне опасная… и кроме того, все это полнейшая дьявольщина. Ты оскверняешь древние пророчества. При всей любви к Мариам я должен заметить, что никто из царей иудейских не был миропомазан на неосвященной земле, да еще рукой женщины!
— Мой возлюбленный Иосиф, я пришел сюда не для того, чтобы стать царем Иудеи. Мне принадлежит иное царство, и, как ты верно заметил, у меня также другой способ миропомазания. Но у меня есть к тебе, друг мой, еще одна просьба. Во время пасхального ужина многие будут искать меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85