— А вы не верите во все те послевоенные истории о том, что Гитлер остался жив и хранит священные реликвии при себе? — спросил Вольфганг.
— Вот видишь, моя милая, — с улыбкой обратился ко мне Дакиан, — сколько всплывает разных историй. Некоторые оказались весьма живучими, надолго пережив своих героев, и практически все их персонажи связаны с этими реликвиями, от Гитлера до Иисуса Христа. Поскольку религиозные и политические движения — а я, признаться, зачастую не вижу между ними различий — прочно основываются на подобных сказках, я не склонен их комментировать. Данная тематика не представляется мне ни важной, ни интересной. А вот что действительно интересно, так это почему такие личности, как Гитлер или Патон, стремились заполучить эти так называемые реликвии. Только один человек способен ответить на этот вопрос.
— Уж не подразумеваете ли вы, что именно вам известно, где можно найти священные реликвии? — спросил Вольфганг.
Естественно, мне тоже хотелось услышать ответ, но Дакиан не клюнул на приманку.
— Как я уже объяснял Ариэль, — терпеливо заметил он, — истинно важен процесс, а не результат такого поиска.
— Но если эти реликвии не являются смыслом поиска, — разочарованно сказал Вольфганг, — то что же составляет его смысл?
Дакиан с мрачным видом укоризненно покачал головой.
— Не что, — опять возразил он. — Кто, как, где, когда — все это неверно поставленные вопросы, а верный вопрос — почему или ради чего. Но раз уж это, видимо, так важно для вас, я расскажу все, что мне известно. Как раз это я и собирался сделать, когда мы выйдем отсюда.
Он слегка коснулся пальцем моего подбородка.
— Узнав от Вольфганга, что именно ты притащила с собой, я сразу воспользовался телефоном в ресторане и зарезервировал для нас одно местечко. Там будут готовы принять нас уже через минуту — с трех часов, и оно всего в нескольких шагах отсюда, на Йозефплатц. В нашем распоряжении будет целый час до закрытия, и мы вполне управимся. Надеюсь, наш друг Вольфганг не будет разочарован моими достаточно нетривиальными сведениями. За свою долгую жизнь эта история обросла множеством слухов, и я поделюсь с вами парой моих личных догадок. Я расскажу вам о них, пока вы оба будете избавляться от этих взрывоопасных бумаг.
— Избавляться от бумаг! — ахнула я и покрепче ухватилась за сумку.
Вольфганг тоже выглядел изумленным.
— Дорогая, будь же благоразумной, — сказал Дакиан. — Ты не можешь взять их в Советский Союз. На таможне их у тебя конфискуют на общих основаниях, как любые непонятные вещи, включая парковочные квитанции. Ты не станешь разбрасывать их по улицам Вены и не можешь доверить их Вольфгангу или мне, поскольку мы оба завтра тоже покидаем Австрию. Поэтому я настаиваю на единственном решении, которое я сам смог придумать за такое короткое время. Надо спрятать их там, где их долго никто не сможет найти: среди редких книг Австрийской государственной библиотеки.
Государственная библиотека, построенная в 1730 году, является одним из самых впечатляющих книгохранилищ в мире — не из-за размеров или великолепия здания, но из-за мистически волшебной красоты и экзотического происхождения ее коллекции редких книг от Авиценны до Зенона, которая уступает пальму первенства разве что Ватикану.
Меня водили туда несколько раз в далеком детстве, но я до сих пор отлично помню великолепную барочную архитектуру библиотечного здания и потрясающие пастельные львиные раструбы, украшающие величественный свод. И наконец, последнее, но самое удивительное в этом мире для ребенка — книжные шкафы, которые на самом деле оказались дверями, заставленными с обеих сторон книгами, которые распахивались, впуская вас в скрытые за ними кабинеты, в каждом из кото-
рых, помимо стенных книжных шкафов, находились большой стол со стульями и большие окна, выходящие во внутренний двор. В таких кабинетах ученые и студенты могли спрятаться от мира и часами работать в уединении. Именно такой кабинет и забронировал для нас Дакиан.
— Хорошая идея, — заверил меня Вольфганг, когда наша троица устроилась в кабинете. — Я не смог бы придумать ничего лучшего за такой короткий срок.
Обдумав ситуацию, я тоже согласилась, что, несмотря на известный риск, этот способ защиты манускриптов вполне внушает доверие. Даже если кто-то узнает, что они спрятаны там, то ему придется быстренько проверить в общей сложности — как сообщало объявление перед входом — около четырех миллионов единиц хранения: книг, фолиантов, манускриптов, карт, периодических изданий и инкунабул. А кроме того, ограниченное время публичного доступа в данное книгохранилище делало поиск и извлечение разрозненных страниц проектом колоссального размаха для любого искателя.
За десять минут мы заполнили формуляры заказов на несколько дюжин изданий, вручили их библиотекарям и дождались доставки заказанных книг. Когда мы остались одни, я начала вставлять листы моего наследства в книги, снимая их с кабинетных полок. Для пущей надежности я предложила после окончания наших трудов уничтожить бланки заказов, чтобы не осталось никакого списка.
— Но как же мы потом отыщем их? — возразил Вольфганг. — Чтобы методом проб и ошибок разыскать твой объемный манускрипт, расплывшийся по морю книг, множеству людей придется трудиться долгие годы!
— Как раз на это я и рассчитываю, — ответила я.
Не стоило упоминать лишний раз о моей фотографической памяти, но в принципе я знала, что способна месяца три помнить список из пятисот названий книг, в которые мы вложим листы манускрипта. Если мне не удастся вернуться сюда в течение этого времени, я запишу названия на бумаге, чтобы освежить память, а потом снова уничтожу список.
Сейчас более важными были знания Дакиана. Он уже сказал в сокровищнице, что скоро улетает обратно в Париж, поэтому наше собрание в библиотеке должно было стать последним на ближайшее время, а мне еще многое хотелось узнать до расставания с ним. Я вынуждена была делать два дела сразу: одной половиной мозга запоминать список книг, а второй — воспринимать рассказ Дакиана. Он присел возле окна, и я подтащила свой стул ближе к нему. Вольфганг стоял у двери, принимая очередные стопки книг. Он подносил их мне, продолжая следить за тем, чтобы нас никто не подслушивал. Начинив первую порцию томов сложенными листами манускрипта, я кивком предложила Дакиану возобновить рассказ.
— Я постараюсь осветить оба ваши вопроса, — начал он. — О тринадцати реликвиях, заинтересовавших Вольфганга, и о значении документов Пандоры, унаследованных Ариэль. Ответ на них покоится далеко отсюда, в уединенной части мира, редко посещаемой в наши дни, да к тому же и трудно постижимой. Когда-то этот регион славился высочайшей культурой. Но сейчас ее останки погребены под пылью веков. За него постоянно сражались великие мира сего, и его границы до сих пор остаются спорными. Однако некоторые на своем горьком опыте узнали, что народ этой необузданной и таинственной страны подобен диким, неприручаемым пантерам.
Он взглянул на меня темными глазами цвета морской волны.
— Я говорю о месте, которое, насколько я понимаю, вы оба посетите во время поездки в Россию. Поэтому очень удачно, что мы с вами сегодня встретились. Я один из немногих, кто может припомнить историю этого края и, что еще более важно, ее глубинное и скрытое значение. Ведь я сам родился там почти столетие назад.
— Вы родом из Центральной Азии? — удивленно сказала я.
— Да. И важной подсказкой является то, что в давние времена языком этого региона был санскрит. Позвольте мне дать вам более ясное представление о моей родине.
Дакиан вытащил из своей сумки кожаный рулончик, перевязанный замшевой тесемкой. Он развернул его и положил передо мной. Кожа выглядела такой хрупкой, что я побоялась трогать ее, и Дакиан сам осторожно расправил кусок кожи на столе. Вольфганг подошел к нам и уставился на странный раритет.
Это была старинная карта, тщательно прорисованная и вручную раскрашенная, но не имевшая никаких современных пограничных линий. На той карте, что я изучала сегодня целое утро, изображалась очень похожая местность, поэтому географически она показалась мне узнаваемой даже без дополнительных названий и пометок: Аральское и Каспийское моря, большие реки Амударья и Инд, горные хребты Гиндукуш, Памир и Гималаи. Непонятные пунктирные линии, возможно, обозначали основные туристические маршруты. Несколько кружочков отмечали географические особенности — парочку из них, типа горы Эверест, еще можно было узнать без дополнительной информации. Но остальные были практически неопознаваемы без привычных нам искусственных пограничных линий, обозначавших границы государств. Осознавая эти трудности, Дакиан развернул лоскут полупрозрачной ткани с отраженными на ней современными границами и наложил поверх старой карты, восстановив таким образом знакомые очертания отдельных стран и областей.
— За многовековую историю этим регионом владело слишком много разных народов, что, естественно, усложняет выявление важных мест, — пояснил он. — Кружочками на этой карте обозначены легендарные места, имеющие магическое значение, стоящее над политическими преобразованиями. Например, вот здесь…
Он показал на точку, где пальцевидный отросток Афганистана, вклиниваясь в горные районы Пакистана и российского Таджикистана, длинным коготком дотягивается до западной границы Китая.
— Разумеется, не случайно, — сказал Дакиан, — первые серьезные перевороты, возвестившие нам о вхождении в новую эру, произошли на этом особом мировом перекрестке. Уже в древности это уникальнейшее место напоминало своеобразный котел, в котором смешались культуры Востока и Запада, Севера и Юга, и поэтому оно заключает в себе великолепный земной микрокосм приближающейся новой эры.
— Но если новая эра будет волной, разрушающей стены и смешивающей культуры, — перебил его Вольфганг, — то я не понимаю ее связи с данной частью мира, особенно с Афганистаном, где кровавая, но несущественная война, развязанная Россией, вряд ли повлияла на какую-то цивилизацию, кроме ее собственной.

— Не такая уж несущественная, — возразил Дакиан. — Поворотный пункт был достигнут. Возможно, вы считаете совпадением, что лишь в феврале нынешнего года Советы отказались от этой злополучной десятилетней войны? Вывод войск пришелся как раз на дни весеннего равноденствия, когда солнце, как я уже говорил раньше, ступило на одну десятую долю градуса в дом Водолея — точно за одиннадцать лет и одиннадцать месяцев до законного начала новой эры, ожидаемого в две тысячи первом году.
— А я согласна с Вольфгангом, — сказала я Дакиану, начиняя листами очередной том. — Трудно представить, что войска, марширующие на родину с войны, которая не привела к победе, знаменуют собой некое эпохальное начало нового двухтысячелетнего цикла. Да и русские, кажется, склонны вернуться к их обычной жизни.
— И опять-таки никто из вас не задался ключевым вопросом: почему Советы вообще ввязались в эту войну? — Дакиан помолчал немного и продолжил: — Ответ прост. Они искали священный город, так же как и Гитлер полсотни лет тому назад.
Мы с Вольфгангом отвлеклись от начинки книг и уставились на Дакиана. В задумчивости постукивая пальцем по карте, он одарил нас еле уловимой улыбкой.
— Этот регион издавна изобиловал магическими городами, — сказал он. — Некоторые из них реально существовали, а другие относились к области домыслов и мифов, как, например, монгольский Шанду Хубилая — а по версии Кольриджа, Занаду Кубла Хана, — описанный Марко Поло. Или таинственный гималайский Шангри-ла: согласно легендам он появляется только однажды в каждом тысячелетии. Далее вспомним о самом западном крае Китая, районе Синьцзян: в двадцатых годах нынешнего столетия русский мистик Николай Рерих записал народные легенды, собранные им в Кашмире, китайском Синьцзяне и Тибете, о мифическом, затонувшем городе Шамбала, восточной версии Атлантиды. Считалось, что этот чудесный город в давние времена был поглощен землей, но что он поднимется вновь совсем скоро, знаменуя рождение новой эры.
Палец Дакиана уверенно скользил по карте, замирая в нужных точках, но глаза его были закрыты, словно он мысленно представлял все эти города. И хотя он признал, что пересказывал в основном мифы, они казались настолько реальными для него, что я тоже была очарована. С большим трудом мне удалось заставить себя сосредоточиться на документах, которые необходимо было спрятать.
— Тысячи лет буддисты верили, что затерянный город Агарти погребен в Непале, под горой Канченджанга — третьей высочайшей вершиной мира, чье название означает «пять священных сокровищ в снегах». Южнее второй высочайшей горной вершины, К2 — в спорной пограничной зоне, на которую претендуют Китай, Индия и Пакистан, — лежит еще один таинственный клад священных сокровищ и манускриптов. Первым на их поиски отправился в тысяча девятьсот первом году Алистер Кроули, собиратель загадочных легенд. Но самыми волшебными легендами в этом краю овеян находящийся на территории Таджикистана Памир с его пиком Сталина, ныне переименованным в пик Коммунизма. Его высота достигает почти семи с половиной тысяч метров, это высочайшая вершина в Советском Союзе. Иранские зороастрийцы считали эту гору главной осью некой энергетической сети, единой энергосистемы, соединяющей священные точки Европы и Средиземноморья, Ближнего Востока и Азии, и многие полагают, что данная ось является своеобразным переключателем, который может быть задействован только в определенных обстоятельствах, подобных тем, что складываются сейчас, на повороте к новой эре. Но самым интересным из всех этих священных мест был город, основанный Александром Македонским около трехсот тридцатого года до нашей эры вблизи нынешней русско-афганской границы. Согласно легенде тысячи лет назад на этом самом месте стоял город величайшей тайны и магии, последний из легендарных семи городов Соломона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85