Однако, как ни странно, главные склоны Лысой горы действительно были названы в честь праздничных событий: Рождественский, Пасхальный, Первомайский и Каникулярный. И вероятно, не случайно.
Прищурившись, я вновь уставилась на таблицу. Уже целый час я разгадывала этот хитроумный кроссворд, и моя подживающая рана отчаянно чесалась и зудела. Слова «для нас свят» вроде бы сочетались с несколькими найденными раньше словами, такими как «иди» и «на», но потом след вновь терялся. Черт побери, Сэм! При чем тут какой-то наш святой день и куда именно идти!
От четырех упомянутых мной «праздничных» склонов ответвлялось множество других, не таких высоких и сложных. Глубоко вздохнув, я закрыла слезящиеся от напряжения глаза и попыталась представить общую трехмерную картину этой горы. Например, если выйти с кресельного подъемника к верхней обзорной вышке, то можно увидеть три вышеупомянутых склона — все, кроме Первомайского; а если потом спуститься оттуда своим ходом, то сверху лыжный маршрут пройдет путь, сильно смахивающий на тот, по которому буквы в таблице складываются в слова! Точно, даже если вернуться в самое начало послания, к обнаруженным мной в таблице словам «Солнечная долина», то — если память мне не изменяет — именно по такой трассе взбирается на гору и сам лыжный подъемник!
Я поняла, что нашла верный ход, и опять мысленно представила себе общий вид, открывающийся с горной вершины. От подъемника лыжня сначала резко идет вниз, а потом вновь поднимается, переваливая через небольшую горку, и далее сворачивает на большое кочковатое поле. Открыв глаза, я поискала слово «поле» рядом с тем местом, где в действительности находилось бы это поле, если считать буквенную таблицу своеобразной картой местности. Не сразу, конечно, но я нашла это слово — оно складывалось из букв, следующих друг за другом по кривой в соответствии с реальной лыжней, — и сразу за ним слова «с кочками». Мое сердце учащенно забилось.
Однако я расшифровала еще не все сообщение.
За «кочками» обнаружилось слово «спуск», и я знала, что за кочковатым полем действительно начинается пять разных лыжных маршрутов, но воспоминаний об их названиях у меня было не больше, чем о «святом дне», случайно обнаруженном мной в начале пути. Я могла вспомнить лишь примерные географические очертания, номера подъемников и их трассы, да еще таблички с уровнями сложности в начале каждого маршрута: зеленые, синие или черные, с кругом, квадратом или ромбом. Непонятно только, помогут ли мне такие сведения.
Я напомнила себе, как хорошо Сэм знал меня. Сразу за словом «спуск» я увидела букву «ч» и, пройдя от нее по крючковатой загогулине, получила два слова: «черный ромб». За кочковатым полем от очередного подъемника начинался спуск именно по маршруту с черным ромбом. Если я правильно поняла, то мне надо подняться на вершину следующего склона. Я проверила, какие слова можно найти по соседству. Вот что сложилось: «далее следуй такой тропой через», и еще одно, заворачивающее на север слово: «рощу». Поскольку «роща» заканчивалась в крайнем столбце таблицы, я предположила, что это конец послания. И значит, именно в роще мы должны встретиться с Сэмом в воскресный полдень.
Итак, теперь я четко видела путь, проложенный словами по буквенному лабиринту: я поднимусь на третьем подъемнике к обзорной вышке, прокачусь на лыжах по кочковатому полю и сверну на самый сложный маршрут с черным ромбом. Все было просто, за исключением крутизны этого спуска: мне не хотелось растянуться там с больной рукой. Эта лыжня, как я поняла, приведет меня на другой склон горы, подальше от туристов, на окраину курорта, где Сэм мог чувствовать себя в безопасности, оставляя для меня какие-то знаки на лесных тропинках и заменяя их в любой момент в случае необходимости.
Я очень гордилась, что мне удалось расшифровать эту своеобразную матрицу из 26 строк и 26 столбцов, хотя, конечно, именно Сэм был по-настоящему гениален, привязывая свою шифровку к географии местности, чтобы прочесть ее мог только тот, кому она знакома так же хорошо, как ему.
Я собралась уже закрыть маячившую на экране матрицу, как вдруг вспомнила, что не разгадала еще одного, более глубокого уровня послания.
Я дважды щелкнула мышкой по звездочке, но ничего не произошло. Тогда я повторила ту же процедуру с первой буквой из Солнечной долины и в итоге щелкнула по последней букве в слове «рощу». Матрица сразу исчезла, и вместо нее появилось сообщение:
«Пой сон если морока нот».
И подписано: «Роб ле Окаесо».
Роб ле Окаесо являлось анаграммой Серого Облака — известного только мне тайного имени Сэма. В детстве, загадывая друг другу головоломки, мы придумали несколько подобных анаграмм с нашими именами. Так у Сэма появилось еще несколько имен: Лао Б. Соереко и О. С. Обелаокер. А это означало, что первая часть этой строчки тоже была некой анаграммой, содержавшей закодированное послание от Сэма, Похоже, мне предстоял долгий вечерок.
Но оказалось, что не такой уж долгий. Я весьма преуспела в загадочных анаграммах, на что Сэм, видимо, и рассчитывал.
Первые два слова в этой анаграмме — «пой сон» — могли означать, что речь в сообщении идет о нереальном певце. Учитывая, что Сэм был формально мертв, весьма возможно также, что он намекал на какие-то духовные песнопения.
Другие два слова — «морока нот», — возможно, указывали на то, чтобы я не заморачивалась с поисками реальных мелодий или песен, связанных с одаренностью всего нашего семейства музыкальными талантами. А еще слово «морока» вполне соответствовало роду моей деятельности и нынешней ситуации, когда я сидела за компьютером с совершенно замороченной головой.
Самым легким и быстрым способом расшифровки анаграмм является выделение всех одинаковых букв в группы и последующая проверка возможных новых слов из данного буквенного набора. Например, в состоящем из девятнадцати букв послании Сэма «Пой сон если морока нот» выделялись следующие группы гласных и согласных: а — 1, е — 1, и — 1, о — 5, й — 1, к — 1, л — 1, м — 1, н — 2, п — 1, р — 1, с — 2, т — 1. Не так уж много фраз можно придумать из такого ограниченного набора. Чтобы упростить даже эту задачу, Сэм дал две подсказки в словах «пой сон» и «морока нот».
Если все-таки имелось в виду пение, то, возможно, речь шла о необычном исполнении. А учитывая, что моя мать и бабушка были в свое время известными певицами, вполне могло быть, что Сэм намекал на какие-то особые ноты или речитативное исполнение.
Из набора имевшихся у меня букв сложились слова «песни» и «Соломона», которые, в общем-то, подходили под разряд духовных или нереальных песен. Из оставшихся букв мне быстро удалось сложить слово «открой». Следовательно, нужно было открыть библейскую книгу Песни Песней Соломона и поискать в ней дальнейшие указания.
Что ж, можно попробовать.
В верхнем ящике стола Оливера Священное Писание было представлено лишь Библией мормонов. Но слава богу, в нашей конторе хватало религиозных фанатиков, почитывающих Библию даже в обеденный перерыв, когда все подкрепляются принесенными из дома бутербродами. Наверняка они оставляют здесь свои Библии. Заглянув в соседние комнаты, я нашла один экземпляр и открыла на соответствующей странице.
Заглавие гласило: Книга Песни Песней Соломона.
От моего внимания не ускользнуло, что Сэм уже не первый раз обращается к помощи Соломона. Для начала он завязал соломонов узел на зеркале заднего вида моей машины, послав мне первую весточку после своего чудесного «возрождения». Осознав, что сегодня вечером мне не хватит никакого времени на поиск скрытых значений в этих восьми древних песнях, и поныне имевших множество восторженных почитателей, я погасила вспыхнувший на мгновение интерес, просто глянув на последний стих этой книги:
«Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических».
И я поняла, что должна, образно говоря, бежать в горы.
КАРУСЕЛЬ
Горе Ариилу, Ариилу... Но Я стесню Ариил, и будет плач и сетование...
Ибо гнев Господа на все народы, и ярость Его на
все воинство их. Он предал их заклятию, отдал их на заклание.
Книга Исаии, 29, 1-2; 34, 2

Трудно сказать, что больше радует взор — круговерть битвы или веселой карусели, но совершенно очевидно, куда больше влечет зрителей.
Джордж Бернард Шоу

Солнечный свет озарял сверкающие, подобно черным алмазам, островерхие вулканические кратеры этого своеобразного памятника лунной природы. Причудливыми потоками стекала когда-то лава по склонам на дно долины, и по одной из проложенных с ее помощью пустынных дорог быстро спускалась наша машина, направляясь в Солнечную долину.
Мы поехали на моей «хонде», поскольку машина Оливера еще не вернулась из ремонта, но зато я использовала его в качестве водителя. А Ясон сидел или, вернее, стоял, упершись передними лапами в приборную панель, и обозревал панорамный вид, строго проверяя курс следования. Моя рука уже вполне зажила, и я могла бы сама вести машину, поэтому Оливер удивился, когда я попросила его сесть за руль и проехать весь этот стопятидесятимильный путь, а сама спокойно уселась на заднем сиденье, почитывая Библию. Возможно, он подумал, что последние жизненные передряги склонили меня к поиску утешения в Священном Писании, но не его я искала в Песне Песней, лежавшей сейчас открытой на моих коленях, — вряд ли подобная история могла принести реальное утешение.
Мне вдруг показалось странным, что Сэм решил спрятать свое послание именно в Библии. Мы с ним никогда особо не интересовались религиозными вопросами, а конкретно эта книга Библии, которую я, честно говоря, до сих пор никогда не читала, казалась такой же эротичной, как дешевый любовный роман. Я бы отнесла пылкое и страстное описание любовной истории царя Соломона и Суламиты, красотки с виноградника, к категории книг типа Камасутры. В главе седьмой, к примеру, он даже пьет вино из ее пупка. Говорю вам, он настоящий извращенец!
Трудно представить, как такие стихи читались вслух с церковной кафедры, особенно если сохранять библейскую последовательность, ведь перед песнями Соломона Екклесиаст сообщает о суете сует, а после них пророк Исайя грозит грешникам всепожирающим огнем и потоками серы. Обе эти книги я тоже просмотрела на всякий случай, надеясь, что они подскажут мне, где именно искать очередное сообщение Сэма. Но без всякой пользы.
Когда мы доехали до Солнечной долины, Оливер выгрузил наши сумки и лыжи, и мы зарегистрировались и получили ключи от номеров. Я отнесла Ясона в свой номер и позвонила Лафу, чтобы сообщить о нашем прибытии. На этой неделе я уже отправила на его имя сообщение в «Приют», извещая, что, возможно, привезу с собой на выходные пару приятелей. Лаф перезвонил мне, сказав, что будет ждать нашего приезда и приглашает нас на ланч. Но, судя по последним сведениям, поступившим от Вольфганга, ему пришлось задержаться в Неваде, поэтому сегодня нам предстояло позавтракать только втроем: дядя Лафкадио, Оливер и я… по крайней мере, так я предполагала. Оставив наши пожитки на верхнем этаже, соответственно в разных номерах, мы с Оливером направились в ресторанчик «Приюта» на встречу с дядей Лафом.
Зал ресторана выглядел весьма впечатляюще: внушительных размеров камин, покрытые дорогими панелями стены, высокие потолки с хрустальными люстрами, столы с чистейшими скатертями из камчатного полотна, сервированные изысканным столовым серебром и дымящимися кофейниками, и отличный вид на снежную долину из огромных окон. Все здесь напоминало о периоде той спокойной изысканности между двумя мировыми войнами, когда сюда, в Солнечную долину, проложили железную дорогу для привлечения богатых и знаменитых в неизведанную и, следовательно, экзотическую девственную страну Скалистых гор штата Айдахо.
Метрдотель проводил нас с Оливером к заказанному для нашей компании круглому столу, удачно расположенному как раз перед самыми окнами. В центре стола пылала ваза с кроваво-красными розами, подчеркивая его превосходство над всеми прочими столами. Малочисленные посетители скромно поглядывали в нашу сторону. Едва мы успели устроиться на своих местах, как перед нами возникли наполненные минералкой бокалы и волшебным образом появилась корзинка с теплым свежим хлебом. Метрдотель извлек бутылку «Дом Периньон» из ледяного ведерка, стоявшего поблизости, и наполнил шампанским конические хрустальные фужеры с высокими раструбами.
— Так меня здесь еще никогда не обслуживали, — сказал Оливер, когда мы остались одни. — Обычно здесь практикуют пренебрежительное обхождение, холодный прием с еще более холодной пищей.
— Ты имеешь в виду розы и мгновенное появление вина? — спросила я. — Это все происки дядюшки Лафкадио; он король помпезной роскоши и щегольства. И это пока всего лишь прелюдия аудиенции.
Именно тогда, с безупречной своевременностью, в распахнутых дверях дальнего конца зала появилась величавая фигура Лафа. Его антураж, помимо мгновенно подскочившего метрдотеля и нескольких официантов, дополнялся личным камердинером и неизвестной женщиной. Вступив в зал, он медленно — палец за пальцем — снял перчатки и лишь потом направился к нам; его коронный, ниспадающий волнами до самого пола плащ провожали внимательные взгляды всех посетителей. Дядя Лаф не боялся затеряться в толпе — такое вряд ли было возможно: он наслаждался неким фирменным признанием, усиленным тем, что его персона мелькала на обложках альбомов так же часто, как и портрет Ференца Листа.
Лаф прошествовал по залу, изящно взмахивая перед собой тростью с золотым набалдашником, словно распугивал со своего пути пернатую дичь. Я встала из-за стола, чтобы приветствовать его. Он раскрыл мне свои объятия, не обращая внимания на соскользнувший плащ, который ловко подхватил сзади, не позволив ему коснуться пола, Вольга Драгонов. Безупречный трансильванский камердинер Лафа эффектно крутанул плащ в воздухе и повесил себе на руку. Судя по тому, как мастерски была исполнена сия хореографическая миниатюра, я поняла, что ее тщательно отрепетировали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85