Во всем остальном я была честна.
К концу моего исчерпывающего, но краткого изложения я сама начала наконец понимать, какую важную роль играет Вольфганг Хаузер во всей нашей истории. Но возможно, это лишь потому, что пока интрига разворачивалась вокруг непонятного рунического манускрипта. А настоящие документы, отправленные Сэмом, все еще болтались неизвестно где. Надо было только выяснить, что в них такого опасного.
— Я не могу поверить, что посылка пропала, — мрачно сказал Сэм, читая мои мысли. — По-моему, тут просто возникла какая-то путаница.
Я спросила Сэма, почему содержимое этой пропавшей посылки считается таким драгоценным, что весь мир мечтает завладеть им, включая членов нашей милой семейки, которые не общались друг с другом долгие годы, — и таким опасным, что ему пришлось устроить собственную смерть.
— Если бы я знал все ответы, — с горькой усмешкой сказал Сэм, — нам не нужно было бы забираться в эту уединенную лачугу, чтобы поговорить друг с другом после недели нашей дурацкой возни с организацией шифровок.
— Нашей дурацкой возни! — обиженно воскликнула я. — Нет, это именно ты занимался дурацкой возней со всеми фальшивыми похоронами, библейскими анаграммами и тайными свиданиями! Но после всего, что случилось со мной на прошлой неделе, я хочу знать ответы, и хочу знать их прямо сейчас. Что это за таинственная посылка и почему ты отправил ее мне?
— Это мое наследство, — сказал Сэм так, словно это все объясняло. — Пожалуйста, выслушай меня, Ариэль. Ты должна понять все, что мне придется сообщить тебе. Семь лет назад, перед самой смертью, мой отец впервые рассказал мне о том, что Пандора завещала ему. Раньше он никогда не говорил об этом, поскольку по условиям завещания Пандоры обязан был хранить все в секрете. И он сразу положил унаследованный сундук в банковский сейф в Сан-Франциско, где находилась адвокатская контора нашего семейства. Когда отец умер, я забрал содержимое этого сейфа и, вернувшись в Айдахо, взялся изучать его. В сундуке лежала целая куча старых и редких манускриптов, собранных Пандорой за всю ее долгую жизнь. В той посылке, что я отправил тебе, были копии тех…
— Копии? — воскликнула я. — Тебе пришлось подстроить собственную смерть и нашей жизни угрожает опасность из-за какой-то пачки дубликатов?
— Это единственные копии, — произнес Сэм с легким раздражением, не слишком уместным, на мой взгляд, для того, кто так долго держал все в секрете. — Когда я сказал, что оригиналы были старыми и редкими, мне следовало сказать, древними. Они хранились в герметично закрытом сундуке для сохранности их состояния. Там имелись свитки, сделанные из папируса и полотна, а также из металла, вроде бы из меди или олова. Часть текстов вырезана на дощечках или на металлических пластинках. Насколько я понял, исходя из содержания и использованных там языков — греческого, еврейского, латинского, санскрита, аккадского, арамейского и даже угаритского, — эти манускрипты созданы в самых разных странах мира в незапамятные времена. Я сразу осознал, что мне в руки попали бесценные материалы. Но еще я почувствовал, как, возможно, и мой отец до меня, что в них таится какая-то опасность. Многие древние раритеты были в бедственном состоянии, едва не рассыпались в пыль, и с них невозможно было снять фотокопии без применения профессионального оборудования и каких-то высоконаучных приемов. Поэтому я скопировал все их от руки — та еще работка, я трудился над этим несколько лет! — чтобы можно было попробовать перевести их. Потом я положил копии в банковский сейф, а оригиналы спрятал там, где их никто не сможет найти — по крайней мере до тех пор, пока я не завершу перевод всех документов на английский язык.
— А много тебе уже удалось перевести? — спросила я.
— Пока немного, — ответил Сэм. — Но среди них полно каких-то странных обрывочных текстов, на первый взгляд совершенно не связанных между собой. Письма, истории, подтверждения, сообщения. Руководящие директивы имперского Рима. Кельтские и тевтонские легенды. Описания фракийских празднеств и пиров в Иудее, мифы о языческих богах и богинях Северной Греции — и никакой ниточки, которая могла бы связать их все между собой. Однако что-то такое определенно должно быть, иначе Пандора не стала бы собирать их.
В голове у меня роилось множество мыслей, но все они носились по какому-то замкнутому кругу. Не могли ли подобные документы быть связаны с неонацистской тайной организацией, о которой я подумала после рассказов Лафа и Бэмби? Все описанные ими события произошли в этом веке, а на языках типа угаритского никто не изъясняется, наверное, уже тысячу лет. Я вспомнила о норнах, притаившихся в пещере горы в Нюрнберге, о том, что они пряли нити и вплетали их в судьбоносный план игры последних дней мира. Но удалось ли кому-нибудь найти и прочесть их пророчества?
Пока Сэм пил тепловатый кофе, я вдруг почувствовала такое разочарование, какое мог бы испытать дешифровщик, снявший шкурку с луковицы и обнаруживший, как много еще слоев скрывают от взгляда сердцевину.
— Если тебе за столько лет не удалось найти никакой связи во всех этих Пандориных манускриптах, — сказала я, — то почему их считают такими ценными или опасными? Может, они связаны с теми реликвиями из Хофбурга, которые, по слухам, пытался собрать Гитлер?
— Хороший вопрос, я уже тоже думал об этом. Но мне казалось более важным выяснить для начала происхождение этих документов и то, как они попали к Пандоре, а главное — зачем они ей понадобились. Возможно даже, важнее всего понять, почему из всех родственников она завещала их именно моему отцу.
— Я думаю о том же, с тех пор как узнала о существовании наших документов, — призналась я. — И как, ты понял это?
— Возможно, — сказал Сэм. — Но мне хотелось бы знать и твои мысли по этому поводу. До сих пор мне не с кем было обсудить мою версию. Итак, вернемся к завещанию Пандоры. После ее смерти моего отца пригласили в Европу на оглашение завещания как основного наследника. Он удивился. Ведь она совсем недолго исполняла роль его приемной матери, пока была замужем за Иеронимом. Он не виделся с ней со времен «семейного раскола». И знаешь, Ариэль, я уверен, что ты со мной согласишься в том, что историю нашей семьи, рассказанную дядей Лафом, следовало бы пропустить через своеобразные фильтры, которыми могли бы послужить мнения на сей счет наших с тобой отцов, Эрнеста и Огастуса. Конечно, они едва ли сохранили о Пандоре высокое мнение, поскольку она бросила их в Вене на попечение их отца.
Sacree merde, подумала я, в очередной раз сталкиваясь с нашей чертовски запутанной семейной историей. Но вдруг у меня мелькнула одна мысль: возможно, Пандора как раз и рассчитывала на эти глубинные разногласия и раскол наших семейных отношений. Я сказала об этом Сэму.
— Да, у меня определенно возникло такое ощущение, — сказал Сэм. — Но после твоего сегодняшнего рассказа все сошлось. По-моему, тут и кроются истоки всех проблем — в семейном расколе. Давай разберемся. Инициатором раскола стала именно Пандора, она сбежала к Лафу, захватив с собой Зою. Ее бегство крепко ударило по нашей семейной ветви, поскольку она бросила твоего отца в младенческом возрасте, — такой поступок сегодня можно было бы объяснить лишь жестокостью и эгоизмом. Всю жизнь она всячески старалась поддерживать этот раскол. А потом вдруг мы узнаем, что она оставила моему отцу описанные мною редкие древние манускрипты. И по словам твоего приятеля Хаузера, у Зои есть оригиналы какого-то рунического манускрипта, копия которого теперь попала к тебе. Нам неизвестно, что Лаф мог унаследовать от Пандоры помимо квартиры с видом на Хофбург — это само по себе уже достаточно значимо, — но мы знаем, что ему известно о существовании рунического манускрипта, хотя он, видимо, не знал, что манускрипт хранится у Зои.
Сэм помолчал и улыбнулся мне.
— Итак, ты понимаешь, Умница, все сводится к одному вопросу: если бы тебе понадобилось спрятать какие-то вещи и ты
хотела бы, чтобы они оставались скрытыми даже после твоей смерти, можно ли было бы придумать для этого лучшую гарантию, чем разделение их между четырьмя такими наследниками, как Лафкадио, Зоя, Эрнест и Огастус, чья враждебность друг к другу зародилась едва ли не с колыбели?
В самую точку. Как только выяснилось, что я стала «наследницей», все наши родственнички со всех сторон отправили ко мне эмиссаров: одни прибыли сами из Европы, а другие звонили посреди ночи, чтобы допросить меня. Даже Оливер заметил необычность их поведения. Учитывая, что старые раны поддерживают в нашей семье обстановку подозрительности и обиды, Пандора отлично рассчитала, разделив свои трофеи так, чтобы никто не догадался, кому что досталось.
Но кое-что по-прежнему тревожило меня.
— Но чего ради ты вообще так круто прикинулся покойничком? — спросила я Сэма. — И не просто покойничком, а с похоронами по высшему разряду: семья, вооруженные силы, важные сановники, пресса — чего ради вся эта шумиха? Каким образом сюда замешано правительство? И зачем, в конце концов, ты поставил под угрозу мою жизнь, послав мне документы да еще сообщив в завещании, что они принадлежат именно мне?
— Ариэль, пожалуйста, — сказал Сэм, завладев моей рукой. — Клянусь жизнью, я не стал бы подвергать тебя такой опасности, если бы у меня был выбор. Но около года назад я заметил, что за мной кто-то следит. А в прошлом месяце кто-то пытался убить меня в Сан-Франциско. Тут не может быть никакой ошибки. В мою машину заложили взрывное устройство…
— Взрывное устройство?! — воскликнула я.
Но при всем ужасе такого известия кое-что ужаснуло меня еще больше. Я уже спрашивала себя, что же похоронено в гробу на кладбище в Сан-Франциско, если Сэм не умер. Но для начала я спросила Сэма дрожащим голосом:
— О боже, ты имеешь в виду, что вместо тебя убили кого-то другого? Так?
— Да, — помедлив, сказал он. — И это убийство произошло в китайском квартале, в арендованной мной машине.
Взгляд Сэма затуманился, и голос его зазвучал как-то отстраненно, словно воспоминания проступали через некий затемненный экран.
— Ты должна понять, Ариэль, что хотя я никогда не работал непосредственно ни на правительство, ни на военных, но за последние годы в качестве независимого советника обучил много их внутриведомственных шифровальщиков и даже помогал в отдельных случаях государственному департаменту. Мне приходилось также частенько помогать разным государственным конторам в расшифровке секретных сведений. Такая работа требовала быстроты, четкости и соблюдения секретности, чтобы все было шито-крыто. И в итоге я знаю очень много важных шишек и очень много секретов. Человек, погибший от взрыва в машине, был моим другом, важным правительственным чиновником, с которым я сотрудничал много лет. Его звали Терон Вейн. Год назад по моей просьбе Терон дал задание одному своему агенту выяснить, кто следит за мной и почему. В прошлом месяце Терон попросил меня немедленно приехать в Сан-Франциско: произошло загадочное убийство агента, работавшего над моим делом. Его агентство помещалось в арендованной квартирке, которую он использовал как секретный офис. Представители правительственных служб в любом случае обычно очищают такие места, забирая или уничтожая все имеющиеся там документы, чтобы они не попали в чужие руки. Но в данном случае Терон подумал, что мы сможем выяснить что-то связанное не только со смертью агента, но и с моей слежкой. Мы тщательно перерыли все в этом офисе. Я взломал все возможное, включая и компьютерные файлы, а потом мы уничтожили все данные. На основании обнаруженной информации мы выработали план действий и пришли к выводу, что будет более надежно и менее подозрительно, если мы с ним разделимся и я пройду пешком до следующей остановки, а он проедет квартал на моей машине и подберет меня по дороге. Но когда мы вышли из агентурной квартиры, я слегка задержался, поскольку еще на лестнице Терон велел мне проверить почтовый ящик и убедиться, не появилось ли там новых посланий, пока мы копались внутри. Я не успел даже выйти из дверей дома, когда Терон завел машину и она взорвалась…
Сэм умолк, закрыл глаза рукой и потер виски. Я не знала, что и сказать. Просто сидела, не двигаясь. Наконец он опустил руки и с болью взглянул на меня.
— Ариэль, мне не передать, какой ужас я пережил, — сказал он. — Я знал Терона Вейна почти десять лет, он был настоящим другом. Но я понял, что эта бомба предназначалась мне, и поэтому оставил его там, словно это я, разнесенный на куски вместе с машиной, лежу на мостовой, — оставил его, чтобы другие смогли собрать его останки. Ты не представляешь, что я пережил.
Я представила это так живо, что сама задрожала как осиновый лист. Мне вдруг впервые во всей полноте представилась угрожающая нам обоим опасность, впервые с того времени, как две недели назад мне сообщили, что Сэм умер. Ведь сейчас мы говорили не о поддельных похоронах и даже не о взрыве, но о реальном убийстве, о жестокой смерти, предназначенной для Сэма. И если покойный покровитель Сэма был важной шишкой, очевидно из разведывательных служб, то уж ему-то гораздо лучше, чем мне, должны были быть известны методы самозащиты. Теперь стало ясно, что все предпринятые Сэмом предосторожности были, скажем так, далеко не лишними.
— А почему ты убежден, что бомба предназначалась именно тебе? — спросила я.
— Я нашел в компьютере того агентства один номер, который, как мне казалось до этого, был известен только мне: номер моего сейфа в банке, расположенном всего в паре кварталов оттуда, — сказал Сэм. — Очевидно, что кто-то, узнав, где я спрятал копии документов, попытался убить меня, решив, что после моей смерти легко сможет завладеть ими. После взрыва моей машины я сразу пошел в тот самый банк, чтобы забрать документы, уж слишком подозрительной показалась мне вся эта ситуация. В общем, заскочив в банк, я забрал копии манускриптов, упаковал в большой почтовый конверт, оформил отправку и сунул посылку в ближайший почтовый ящик, адресовав тому единственному человеку, которому я полностью доверял, — тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85