— Возможно, парк и закрыт на зиму, но у меня там есть друзья, работающие в любую погоду.
Когда мы подъехали к парку, стало заметно холоднее. Все вокруг выглядело ужасно голым и пустынным, наглухо закрытым до весны. Шлагбаум в воротах не позволил нашему экипажу проехать внутрь, туда, где находились обещанные механические аттракционы. Зоя жутко расстроилась.
— Немного прогуляемся пешком, — утешила нас Пандора. — Лафкадио, ты перенесешь Зою на плечах через эти сугробы. А по парковым аллеям идти будет легче.
Кучер отогнал карету под специальный навес. Пандора приподняла свои длинные юбки, а я подсадил Зою себе на плечи, и мы по сугробам обошли все преграды, пробираясь к безмолвным белым галереям парка. Когда мы вышли на широкую, обрамленную подстриженными деревьями главную аллею, от которой ответвлялись расчищенные дорожки, я спустил Зою на землю.
— Теперь, Лафкадио, мы расскажем тебе то, что не могли рассказать вчера вечером, — сказал Эрнест. — Понимаешь, отец совсем не хотел, чтобы ты приезжал в Вену. Из-за этого были ужасные споры. И ты сейчас с нами только благодаря Пандоре.
Споры из-за меня? Я непонимающе глянул на Пандору.
— Много ли ты знаешь о своем отчиме? — спросила она.
— Практически ничего. Почти восемь лет я не видел ни его, ни мою мать, — сказал я, стараясь подавить горькие чувства.
Меня тошнило от одной мысли о том, я стал теперь законным сыном Иеронима Бена, но мне неловко было говорить об этом с его родными детьми, идущими рядом со мной.
— Мы с Зоей тоже мало что знаем о нашем отце, — сообщил мне Эрнест, взбивая снег начищенным до блеска сапожком. — Он вечно разъезжает по каким-то собраниям или важным делам. Даже с матерью нам никогда не удавалось побыть наедине: мой гувернер, няня Зои или слуги постоянно крутятся вокруг нас, прямо как вчера вечером.
— Да, собственный дом был для вашей матери ненамного лучше, чем тюрьма, — признала Пандора. Увидев мое недоумение, она добавила: — Я не имею в виду, что ее заковали в цепи и не разрешали покидать спальню. Но с тех пор, как восемь лет назад семья переехала в Вену, ей никогда не давали побыть в одиночестве. Ее почта неизменно проверялась, и за ней следил целый штат слуг. У нее не было ни друзей, ни гостей, и она ни разу не выходила из дома без сопровождающих.
— Однако вы сказали, что вы ее подруга, — заметил я.
За эти годы я множество раз размышлял о своей судьбе, пытаясь понять, почему мать бросила меня, и чувство заброшенности обострялось тем, что другие ее дети жили вместе с ней. Я верил — вернее, мне хотелось верить, — что во всем виноват мой отчим. Неужели он действительно был тем зловредным подлецом, каким я воображал его? Но Пандора уже начала свои откровения.
— Как ты знаешь, двенадцать лет назад твоя мать вышла замуж за Иеронима Бена, — сказала она. — Выгодно использовав состояние твоего отца и месторождения, завещанные твоей матери, он создал для добычи полезных ископаемых международный промышленный консорциум с такими обширными связями, что им уже стало невозможно руководить из провинциальной Африки. Поэтому потребовался переезд в такую мировую столицу, как Вена. Твой отчим вскоре понял, что в Вене ему уже не удастся безнаказанно пользоваться имуществом богатой и красивой жены. Для получения доступа в высшее общество необходима была безупречная репутация. В процветающей католической Австрии про бедные корни голландских кальвинистов следовало сразу забыть, как и про неизвестных родителей и сиротское воспитание твоей матери. Кроме того, от женщины в положении Гермионы ожидали разносторонней образованности, а она пока не могла похвастаться знанием изящных искусств и музыкальным образованием. Но такая ситуация оказалась весьма кстати. При неизменной домашней слежке Гермионе разрешили участвовать в выборе домашних репетиторов, на чьих уроках она впервые получила возможность хоть на короткое время избавиться от соглядатаев, полностью подчинявшихся приказам ее мужа. Именно так я и познакомилась с твоей матерью. До меня она успела пообщаться с множеством претендентов, но после нескольких минут собеседования обнаруживалось, что никто из них не отвечает одному тайному критерию.
— Тайному? — удивленно спросил я.
Пандора как-то странно посмотрела на меня и сказала:
— Видишь ли, твоя мать была убеждена, что ей нужен репетитор, приехавший из Зальцбурга.
— Из Зальцбурга! — воскликнул я, вдруг сообразив, в чем тут дело. — Моя мать хотела найти меня, а он не разрешал ей?
Пандора кивнула и продолжила:
— У меня был друг по имени Огастус, сокращенно Гастл, молодой альтист. Он учился в Венской консерватории и подрабатывал, давая частные уроки. Гастл родился в небольшом городке по соседству с Зальцбургом и знал, что моя семья жила там. Беседуя с учителями, твоя мать заводила разговор о Зальцбурге, и вскоре после того, как Гастл упомянул обо мне, я стала учителем музыки в семье Бена.
— А еще Пандора смогла найти тебя в Зальцбурге, — вставила Зоя, — и тогда мама, Эрнест и я многое узнали о тебе.
— Но вы ни разу не навещали меня в Зальцбурге, — возразил я.
— Ты так думаешь? — приподняв брови, спросила Пандора.
Мы пришли в центр парка, туда, где множество дорог сходилось к гигантскому колесу Ферриса, о котором говорил Эрнест. Украшенное подвесными серебристыми креслицами, оно было таким огромным, что его верхний край исчезал в низких облаках. Я был уверен, что, поднявшись на нем в ясный день, можно увидеть всю Ringstrasse, кольцевую улицу, проходившую по Вене магическим кругом. А чуть дальше виднелась карусель: ее танцующие страусы, жирафы и олени казались экзотически неуместными в сумрачном пустынном мире снежных сугробов. В тишине эта карусель таинственно кружилась без всякой посторонней помощи, а ее зверинец словно специально поджидал нас.
Неподалеку на каменной скамейке спиной к нам сидел человек в бушлате и вязаной морской шапке. Похоже, поджидая нас, он начал поворачиваться в нашу сторону. Не останавливаясь, я схватил Пандору за руку.
— Но почему мой отчим так много лет держал меня вдали от матери? — воскликнул я. — Какая мать согласилась бы на такое? Пусть за ней постоянно следили, как вы говорите, но наверняка она могла бы тайно отправить мне хоть пару писем за все эти годы…
— Тише, — раздраженно оборвала меня Пандора. — Я же сказала тебе вчера вечером, что ты был в огромной опасности. Всем нам грозит опасность даже здесь, в этом уединенном месте, если нас кто-то услышит. Все это из-за наследства, Лафкадио. Наследство твоего отца, Кристиана Александра, составляет около пятидесяти миллионов фунтов стерлингов, не считая доходов от месторождений, о которых я уже говорила. Они были оставлены в доверительную собственность твоей матери, и она могла пожизненно получать с них доходы, но после ее смерти все состояние должно перейти к тебе. Разве ты не понимаешь, что она при смерти! Он распоряжается всем ее состоянием, заставил ее подписать документы на твое усыновление, угрожая, что в ином случае лишит наследства всех ее детей. Бедняжка, она терзалась жуткими угрызениями совести, не представляя, какая судьба может ожидать всех вас.
— Поэтому мы с Эрнестом хотим убежать с тобой, — подытожила Зоя.
— Со мной? — с изумлением переспросил я. — Но я не собираюсь никуда бежать. И куда мне бежать? Что я смогу сделать?
— Я думала, ты умеешь хранить секреты, — строго сказала Пандора Зое, поправив локон, выбившийся из-под ее отделанной мехом шапочки. Потом обратилась ко мне: — Я хочу, чтобы ты встретился с моим кузеном Дакианом Бассаридесом, он объяснит тебе, какой план мы придумали. Зимой он работает парковым охранником в Пратере. А летом…
Но я уже ничего не соображал. Подошедший молодой парень в бушлате сжал ладонями мою руку в перчатке и доброжелательно улыбнулся, словно напоминая о некой сокровенной тайне. А намекать действительно было на что! Я был совершенно ошеломлен. Но постепенно туман в лесу моих мыслей начал рассеиваться, и все встало на свои места.
Я никому еще не признавался в моих тайных увлечениях, которые вынашивал в одиночестве моего детства. После поступления в школу Зальцбурга я каждый день после занятий убегал в ближайшую рощицу и часами играл на маленькой, почти игрушечной скрипке, которую мне подарили в раннем детстве. Даже учителя в школе не знали об этом.
Увы, мои самые горячие желания ограничивались возможностями этого плохонького инструмента, а мое музыкальное образование сводилось к тайным вылазкам из школы на концерты в Моцартеум. Но однажды все изменилось. Почти год назад в роще моих тайных занятий из-за дерева вдруг появился загадочный красивый парень. Он играл на собственной скрипке такие приятные и одновременно такие странные мелодии, словно они порождались вовсе не скрипкой, — казалось, пела сама его душа, сливаясь с ветром в страстном объятии. Он любил ветер.
И с того самого дня этот молодой парень — его имени я не знал до нынешнего дня, и только что мне его представили как кузена Пандоры, Дакиана Бассаридеса — стал моим учителем. Несколько раз в неделю мы встречались с ним в рощице, и без особых разговоров он учил меня играть. Значит, он и был посредником, посланным Пандорой и моей матерью, чтобы найти меня в Зальцбурге.
— Это и есть последнее желание твоей матери для тебя, Лафкадио, — сказала Пандора, подсаживая малышку Зою на кружащуюся карусель. — Как только она узнала о твоем даре, она страстно захотела, чтобы ты стал великим скрипачом, величайшим в этом мире. Для этой цели она сохранила в тайне наследство, завещанное тебе твоим крестным отцом, мистером Родесом. Об этих деньгах твоему отчиму ничего не известно. Там не бог весть какая сумма, но ее будет вполне достаточно для оплаты твоего музыкального образования. За несколько лет Дакиан согласился подготовить тебя к поступлению в консерваторию. Если отчим прекратит оплачивать твое обучение, то мы не дадим тебе пропасть. По душе ли тебе такой план твоей матери?
По душе ли мне этот план? За один день весь мой мир дважды перевернулся, и теперь мое будущее перенеслось из некого тюремного лагеря, с отцом в качестве тюремщика, в сад, благоухающий розами и нарциссами, где исполнятся все мои заветные мечты.
Дальнейшее вспоминается мне как краткий миг, хотя мы больше часа кружились на этой заснеженной карусели. Дакиан замерзшими пальцами играл на скрипке — он пояснил, что сейчас не было пара, чтобы запустить каллиопу, а Пандора подпевала ему на разные голоса через свою муфту, из которой вылетало ее туманное дыхание. Зоя танцевала и прыгала по вертевшейся карусели, а мы с Эрнестом гарцевали на выбранных скакунах: я — на волке, а он — на раскинувшем крылья орле. Между делом мои брат и сестра шепотом говорили мне, какое будущее может ждать нас без матери, и, на мой взгляд, их предположения были интересны уже тем, что они отражали всю мою прошлую жизнь.
Пока оставалось тайной, какова роль Пандоры во всем этом деле и почему она решила одарить нашу семью своей волшебной магией. Но тогда я пребывал в полнейшей эйфории от сознания того, что исполнится моя самая заветная мечта, и поэтому лишь спустя много лет узнал ответы на столь важные вопросы.
Мою первую прогулку с семьей нарушило появление новой личности, приближавшейся к нам по аллее откуда-то из глубины сада.
— Силы небесные, вот и Везунчик, — сказала Пандора, опуская муфту и беря под руку своего кузена. — Как же ему удалось найти нас здесь?
Я лично не считал, что мне повезет, если этот незнакомец вторгнется в мир моих мечтаний. Может, он идет сюда, чтобы забрать и отвезти нас домой. Со спины волка я следил за его приближением.
Этот мужчина хрупкого телосложения, с узким, бледным, чисто выбритым лицом выглядел старше Пандоры — вероятно, ему было лет двадцать или даже больше. Поверх его поношенного, но хорошо отглаженного костюма был накинут длинный, как носят художники, шарф с кисточками, однако ника-
кого пальто или куртки в такую холодину! Копна шелковистых каштановых волос являла собой модную в то время «романтическую» стрижку, поэтому ему приходилось порой откидывать их назад. Парок его дыхания уносился назад, а он шел вперед, для согрева похлопывая себя по груди руками в перчатках. Когда он приблизился, я заметил, что его потрясающе синие глаза словно притягивают мой взгляд. Он обратился к Пандоре:
— Я так долго искал вас, фрейлейн, что едва не превратился в ледышку на таком морозе.
Зоя заверещала тонким голоском:
— Везунчик, пожалуйста, ну пожалуйста, залезай сюда на карусель и потанцуй со мной.
Тут я понял, что Везунчиком называли этого парня. Он взглянул на Зою с насмешливой улыбочкой.
— Liebchen, настоящие мужчины не танцуют, — сообщил он ей. — А кроме того, мне необходимо показать вам всем нечто интересное. И непременно сегодня. На следующей неделе дворцовый музей Хофбурга закрывается на уборку и ремонт, а жители Вены такие gemiitlich, что неизвестно, когда его вновь откроют. Может, я не доживу до того времени. Но на сегодня я уже купил всем нам входные билеты в этот музей, понятно?
— Мне жаль, Везунчик, что тебе пришлось померзнуть, — сказала Пандора. — Но я обещала фрау Бен, что сегодня покажу ее сыну Вену. Очень скоро ему придется вернуться в школу.
— Так этот парнишка — второй сын Бена, англичанин с примесью бурской крови? — спросил Везунчик.
Я не стал поправлять его насчет моих бурских корней, но удивился, как такому бедняку, у которого даже не было пальто или хотя бы бушлата, как у Дакиана, удалось познакомиться с моей семьей здесь, в Вене.
— Везунчик снимал комнату вместе с Гастлом, Лафкадио, — объяснила мне Пандора. — Помнишь, я говорила тебе о Гастле, Учителе музыке, который познакомил меня с твоей мамой? Они с Везунчиком знают друг друга со школьных времен и даже сочинили вместе оперу.
— О, я сто лет не видел Гастла, — с улыбкой сказал Везунчик. Запрыгнув на вертевшуюся карусель, он подошел к моему волку и добавил еле слышно, словно делился со мной секретом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85