Выбор порадовал, доставка мгновенная
— Нет, пожалуйста, не начинай снова говорить о Шелли! — воскликнул Пол.— Напротив, сейчас самое время. И может быть, мы говорим о нем в последний раз, потому что говорить о Шелли — значит говорить обо мне. Представь себе, я был в таком жутком, болезненном состоянии, что убедил себя в том, что Шелли протянет мне в моем горе руку помощи.— Как это?— Передаст какое-нибудь послание, что ли. Впрочем, я не знал, в какой форме…— Вот они, радости дружбы! Ему можно было передавать тебе послания, а мне нет! Мне кажется, — продолжал Пол, подумав немного, — что именно поэтому ты так искал — или, лучше сказать, отчаянно преследовал — этот рисунок.— Тот документ, который на поверку оказался рисунком, — уточнил Ларри.— Это было нечто большее, чем научное исследование…— Конечно, — ответил Ларри. — И именно поэтому я немного разочарован.Пол повернулся к телу дона Этторе.— Ты спрашиваешь его мнение? — спросил Ларри с иронией.— Не забывай, он был знатоком, прожившим жизнь в окружении прекрасных картин. А он говорил, что рисунок очень хорош.Мимо них прошел какой-то крестьянин. Его заинтриговала сцена у дороги, но он все равно крикнул: «Да здравствуют союзники!» — словно извиняясь за то, что застал их врасплох.— Дон Этторе не говорил «союзники», — заметил Ларри. — Он сказал: помирившиеся. «Наконец-то помирившиеся».— Нет, он сказал: «Вновь обретенные».— Подумать только, он так огорчился, что расстроил тебя!— Ты мало его знал, но я к нему очень привязался именно потому, что в моей памяти он навсегда будет связан с воспоминанием о Сабине. Он был изысканным даже в быту, несмотря на все лишения! Не много таких людей встретилось нам за последние четыре года. У тебя, конечно, есть семейство Шелли, но у меня… Я уже говорил тебе о хрустале и фарфоре, на которых нам подавали тот обед, а вот совсем свежий пример. Не далее как сегодня утром я заехал за ним, и мы уже были на углу площади Витториа, как вдруг он заставил меня повернуть обратно, потому что забыл баночку с зубным порошком на случай, если ему придется ночевать не дома!— Я бы не вернулся! — воскликнул Ларри.— Он был просто болен от огорчения, и я послушался. Он объяснил мне, что этот порошок делают специально для него в какой-то аптеке в Вомеро, потому что он любит, чтобы в нем был абразив… Наверное, он заботился о том, чтобы его зубы были белы так же, как была очаровательна его улыбка.— Во Франции говорят: зубы, похожие на клавиши рояля.— Он бы сказал: белые, как костяшки его любимого домино. Я так и слышу голос Джанни: «Его сиятельство играет в домино». Страшно подумать, что нам придется ему сообщить…— Господи, — сказал вдруг Ларри, — а эта баночка с порошком все еще у дона Этторе?Пол удивленно посмотрел на него.— Конечно… Мы же вернулись за ней, ..Но Ларри уже вышел из машины, осторожно приподнял одеяло и дрожащими руками, словно совершая святотатство, шарил по карманам шерстяного пальто дона Этторе. Наконец он нащупал маленькую баночку и достал ее,— «Зубной порошок для блестящих зубов», — прочел он вслух.— Ты меня тревожишь, — сказал Пол. — Покажи-ка мне лучше еще раз рисунок, мне хочется на него посмотреть.— Сейчас, — ответил Ларри.Он осторожно вытащил сверток, достал рисунок и разложил его на капоте автомобиля.— Дай мне твой носовой платок, если только он чистый, — попросил он.— Он не слишком чистый, но чесотки у меня нет!Ларри взял платок, насыпал немного зубного порошка на тонкий батист и осторожно потер уголок пергамента, на котором сразу же появилось светлое пятно.— Вот так! — пробормотал он.Пол молча и удивленно смотрел на приятеля. С величайшими предосторожностями Ларри принялся за центральную часть рисунка, осторожно тер, а потом сдувал почерневший порошок. Сначала из мрака появилась одна птица, потом вторая, а потом и весь рисунок. Шесть гусей летели, плавно взмахивая крыльями, на фоне светлого, почти прозрачного неба.— Ну и ну, — произнес Пол, наклоняясь над рисунком. — Фокус с зубным порошком.— Я вспомнил, что один археолог из музея Ашмола Музей и библиотека древней истории, изящных искусств и археологии при Оксфордском университете. Основан в 1683 г. Назван по имени основателя Э. Ашмола (1617—1692).
в Оксфорде дал мне этот рецепт: он пользовался на раскопках похожим препаратом, чтобы счищать с папирусов тысячелетние слои пыли. Правда, я не гарантирую, что специалисты по древним рукописям будут в восторге!— Пусть говорят что хотят, а рисунок и вправду чертовски хорош, — сказал Пол. — Как тонко прорисованы птичьи перья… Знаешь что? — добавил он, внимательно рассматривая пергамент. — Мне кажется, это Пизанелло Пизано, Аптонио, по прозвищу Пизанелло (1395 — ок. 1450) — итальянский живописец, рисовальщик и медальер эпохи Возрождения. Автор портретов и изображений животных.
. Во-первых, он часто рисовал птиц. Во-вторых, ты мне напомнил об Оксфорде: там в музее я видел один из его рисунков тушью на пергаменте точно такой же фактуры. Я уверен, потому что держал его в руках.— На рисунке тоже были изображены птицы?— Нет… Дама в роскошном наряде, стоящая боком к зрителю, и элегантный кавалер, насколько я помню. Ты сможешь проверить, когда вернешься.— Байрон не мог подарить Шелли такую дорогую вещь.— Ни он, ни антиквар, продавший ему рисунок, не подозревали о его ценности. А Шелли, может статься, знал, раз подарил его Элизе, словно желая облегчить ей жизнь…— Надеюсь, она не продешевила, когда, в свою очередь, продала его — прошептал Ларри.Он продолжал тереть пергамент, расчищая поля, словно желая дать отважным путешественникам немного пространства, которого они так долго были лишены.— Посмотри, это похоже на список имен, — неожиданно произнес Пол.Ларри ласковыми движениями не столько тер, сколько гладил пергамент.— Ты прав! — прошептал он.Он медленно сдул остатки пыли, словно испустил последний вздох. Пол вслух читал имена по мере того, как они выступали из черноты:— «(Без имени), 1815Клара, 1818Уильям, 1819Елена, 1820Аллегра, 1822».Смотри, твой поэт дописал здесь несколько строк своим мелким почерком:Разобьется лампада,Не затеплится луч П. Б. Шелли. «Разобьется лампада…» (перевод Б. Пастернака).
.Пол повернулся к другу:— Посмотри, это его почерк?— Да, все оказалось так просто, — ответил Ларри. — В этом списке имена детей — его и Мэри — с датами их смерти, все они умерли в младенчестве. Первый прожил только две недели, и ему даже не успели дать имя. Клара умерла в Венеции, когда ей исполнился год. Уильям умер в три года. Затем умерла Елена, рождение которой доставило Шелли столько хлопот и имя матери которой я наконец выяснил. К списку он прибавил Аллегру, дочь Байрона и Клер Клермон, которую любил как собственное дитя и пытался вытащить из убогого пансиона, в который ее поместил отец, и вернуть матери…Пол вздохнул:— Жизнь, отмеченная печалями и…Испугавшись, что делает приятелю больно, он неловко замолчал, не зная, как вести себя дальше. Ларри, словно загипнотизированный, смотрел на рисунок и на список.— Дети, как хлопья снега, летят следом за птицами, — шептал он.— Я когда-то читал историю о гусе, который унес маленького мальчика на Крайний Север, — сказал Пол, пытаясь отвлечь приятеля. — Ты обратил внимание: гусей шесть, а детей — только пять?Ларри широко улыбнулся, и эта улыбка словно осветила его заросшее бородой разбойничье лицо.— Дай мне карандаш, — попросил он.Пол протянул ему карандаш, и Ларри, тяжело навалившись на капот джипа, стал писать.«Элис, 1939», — старательно вывел он внизу и прочел вслух весь столбик имен.— Вот так, — удовлетворенно произнес он, как человек, завершивший тяжелый труд. — Вот где ее место. Вот где должно было быть написано ее имя: здесь, а не на могиле. Теперь она летит вместе с ними в открытое чистое небо. Они столько лет ждали ее. Теперь гуси унесут ее далеко-далеко…Пол заметил, что Ларри говорит сам с собой, в задумчивости водя рукой по пергаменту, персиковому, как детская щечка. Ему показалось, что друг забыл о его существовании, но тут Ларри повернулся и сказал:— Знаешь, Элис зовет меня с собой в полет, словно не хочет расставаться… Не смотри на меня так… Я не говорил тебе, но я чуть было не застрелился вчера из пистолета, который Коррадо украл у итальянского солдата. Когда я нашел его, он угрожал мне этим оружием, а потом ухитрился прострелить себе ногу и не смог убежать от лавы. Так вот, желание убить себя вдруг ушло. Ну вот, об этом я тебе рассказал, — сказал он, словно сожалея о том, что сделал. — Постепенно ты узнаешь и остальное.— Пойдем, — сказал Пол, словно говорил с тяжело больным, — тебе надо отдохнуть. Ты много пережил и выстрадал, но постепенно все наладится.Ларри смотрел, словно не слыша, расширив зрачки, как будто вглядывался во что-то у него за спиной.— Несколько минут назад вчерашнее мрачное настроение покинуло меня, — продолжил Ларри. — Теперь, напротив, я испытываю своего рода восторг, потому что — как бы тебе это объяснить так, чтобы ты не счел меня безумным, — чувствую, что связан с Элис так же, как с Шелли и его жизнью, усеянной детскими могилами. Связан со всем, что он, как ты говоришь, пережил и выстрадал… Как будто Перси удочерил моего ребенка, увел вслед за собой в волшебный мир и сочинил, глядя на нее, одну из своих величайших и трогательных поэм, «Адонаис».Видны могилы свежие кругом,Среди лучей возделанное поле…Никто из них пока не исцелен.Неизбывная, тяжкая грусть…Я ждал этого от него. Мне необходимо было вставить имя Элис в этот список. Теперь я словно освободился… Значит, не зря я так интересовался им, не зря чувствовал, что между нами существует особая связь… В конце концов, он передал мне свое послание.— Тебе будет трудно, но ты смиришься, — сказал Пол. Ларри, казалось, не услышал, и Пол понял, что в жизни друга происходит что-то очень важное. Развязался узел, который еще вчера готов был его задушить… Ему показалось, что Ларри приблизился к концу длинного периода страданий, когда он винил себя в гибели дочери, которой теперь хотел найти место, ее собственное место. А для него — и это совершенно очевидно — ее место было в трогательном ряду умерших детей Шелли. Пол подумал, что Ларри посредством этого странного переноса еще больше привяжется к своему любимому поэту, оправдывая тем самым все те усилия, которые он потратил на то, чтобы изучить его творчество стих за стихом и проследить за всеми его метаниями. Странный поступок, подумал он, но какое это имело значение, если лицо друга понемногу светлело и успокаивалось. Он слышал, как тот все еще шепчет: «Они летят очень высоко… высоко в поднебесье… высоко над волнами…», — однако ему показалось, что эти печальные слова были скорее заключительным аккордом, освобождающим от навязчивого состояния тревоги и страдания, чем новой жалобой.— Давай я все-таки покажу тебе документ, из которого я узнал, что ты наверху, — сказал Пол, чтобы сменить тему.Он порылся в сумке и достал фотографию, над которой Ларри торопливо склонился.— Как тебе удалось узнать меня в этой размытой фигуре? — воскликнул он, улыбаясь. — Ротонда Рэдклиффа — это прекрасно, но я усматриваю в этом скорее доказательство… Я пытаюсь подобрать слово, которым можно определить нашу дружбу, старина… Вспомним Ореста и Пилада? Ахилла и Патрокла? Лорела и Харди Лорел и Харди — один из популярных голливудских дуэтов 1920— 1930-х гг. Стэн Лорел (1089-1965) и Оливер Харди (1892-1957). Мастера фарсовой клоунады, создавшие маски двух обаятельных придурков. Большинство их короткометражных фильмов заканчивались коронной фразой: «Ну и влипли же мы опять по твоей милости».
?— Хорошее сравнение, но, кажется, они друг друга терпеть не могут! А для нас надо подобрать пример дружбы втроем, потому что ты, судя по всему, позабыл о своем дорогом Шелли, к которому, признаюсь теперь, я тебя немного ревновал!— Ты прав, у нас было так много поводов расстаться, — заметил Ларри с притворной кротостью.— Может быть, но в нашей ссоре не было бы и десятой части той злости, что бурлила в моей схватке с генералом Макинтайром по поводу бомбардировки аббатства. Именно после этой сцены я и утащил у него фотографию, как это сделал бы Коррадо. Уверяю тебя, мне есть о чем тебе рассказать!— Я предпочел бы начать прямо сейчас, — улыбнулся Ларри. — Да, на этой фотографии я с гордым видом стою посередине Райской лоджии. Но ведь тогда я действительно считал, что попал в рай и вот-вот проникну в святая святых — библиотеку аббатства! Тогда я еще не знал, что, во-первых, библиотека пуста; во-вторых, что лоджия на следующий день будет разрушена…— И разрушена совершенно напрасно, — вздохнул Пол. — Союзники так и не смогли прорвать оборону… Жюэн был прав.— …В-третьих, — продолжал Ларри, — я тогда не знал, что цель снова ускользнет от меня и мне придется пройти еще один этап! Но теперь, когда я ее достиг, торжественно клянусь: Пол, я хочу, чтобы ты был так же счастлив и спокоен, как я в эти последние несколько минут. Забудь о милой Франции, я найду тебе в Бостоне прехорошенькую девушку, которая, если повезет, окажется дочерью какого-нибудь преуспевающего архитектора и обеспечит твое будущее…— Спасибо от меня и от нее также, — насмешливо заметил Пол. — А где ты собираешься искать такую редкую птицу?— После войны я хочу отправиться в Нью-Джерси, чтобы поблагодарить тамошние общественные организации за подаренную ими походную кухню, благодаря которой мне довелось попробовать самый вкусный суп в жизни! Оттуда поеду в Бостон и займусь тобой.— А что ты будешь делать в свободное от решения моих сердечных проблем время? — с любопытством спросил Пол.— Ну, не знаю… Я мог бы прочесть на филологическом факультете Массачусетского университета курс лекций о творчестве… Ну, ты знаешь кого… Мы будем жить втроем, как у Хаверкрофт!— Но прежде тебе придется рассказать мне еще кое-что. Об исчезновении Амброджио, например. Мы с Сабиной обнаружили в квартире очень подозрительные пятна…При этих словах Ларри нервно рассмеялся.— Нельзя смеяться в присутствии покойника!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
в Оксфорде дал мне этот рецепт: он пользовался на раскопках похожим препаратом, чтобы счищать с папирусов тысячелетние слои пыли. Правда, я не гарантирую, что специалисты по древним рукописям будут в восторге!— Пусть говорят что хотят, а рисунок и вправду чертовски хорош, — сказал Пол. — Как тонко прорисованы птичьи перья… Знаешь что? — добавил он, внимательно рассматривая пергамент. — Мне кажется, это Пизанелло Пизано, Аптонио, по прозвищу Пизанелло (1395 — ок. 1450) — итальянский живописец, рисовальщик и медальер эпохи Возрождения. Автор портретов и изображений животных.
. Во-первых, он часто рисовал птиц. Во-вторых, ты мне напомнил об Оксфорде: там в музее я видел один из его рисунков тушью на пергаменте точно такой же фактуры. Я уверен, потому что держал его в руках.— На рисунке тоже были изображены птицы?— Нет… Дама в роскошном наряде, стоящая боком к зрителю, и элегантный кавалер, насколько я помню. Ты сможешь проверить, когда вернешься.— Байрон не мог подарить Шелли такую дорогую вещь.— Ни он, ни антиквар, продавший ему рисунок, не подозревали о его ценности. А Шелли, может статься, знал, раз подарил его Элизе, словно желая облегчить ей жизнь…— Надеюсь, она не продешевила, когда, в свою очередь, продала его — прошептал Ларри.Он продолжал тереть пергамент, расчищая поля, словно желая дать отважным путешественникам немного пространства, которого они так долго были лишены.— Посмотри, это похоже на список имен, — неожиданно произнес Пол.Ларри ласковыми движениями не столько тер, сколько гладил пергамент.— Ты прав! — прошептал он.Он медленно сдул остатки пыли, словно испустил последний вздох. Пол вслух читал имена по мере того, как они выступали из черноты:— «(Без имени), 1815Клара, 1818Уильям, 1819Елена, 1820Аллегра, 1822».Смотри, твой поэт дописал здесь несколько строк своим мелким почерком:Разобьется лампада,Не затеплится луч П. Б. Шелли. «Разобьется лампада…» (перевод Б. Пастернака).
.Пол повернулся к другу:— Посмотри, это его почерк?— Да, все оказалось так просто, — ответил Ларри. — В этом списке имена детей — его и Мэри — с датами их смерти, все они умерли в младенчестве. Первый прожил только две недели, и ему даже не успели дать имя. Клара умерла в Венеции, когда ей исполнился год. Уильям умер в три года. Затем умерла Елена, рождение которой доставило Шелли столько хлопот и имя матери которой я наконец выяснил. К списку он прибавил Аллегру, дочь Байрона и Клер Клермон, которую любил как собственное дитя и пытался вытащить из убогого пансиона, в который ее поместил отец, и вернуть матери…Пол вздохнул:— Жизнь, отмеченная печалями и…Испугавшись, что делает приятелю больно, он неловко замолчал, не зная, как вести себя дальше. Ларри, словно загипнотизированный, смотрел на рисунок и на список.— Дети, как хлопья снега, летят следом за птицами, — шептал он.— Я когда-то читал историю о гусе, который унес маленького мальчика на Крайний Север, — сказал Пол, пытаясь отвлечь приятеля. — Ты обратил внимание: гусей шесть, а детей — только пять?Ларри широко улыбнулся, и эта улыбка словно осветила его заросшее бородой разбойничье лицо.— Дай мне карандаш, — попросил он.Пол протянул ему карандаш, и Ларри, тяжело навалившись на капот джипа, стал писать.«Элис, 1939», — старательно вывел он внизу и прочел вслух весь столбик имен.— Вот так, — удовлетворенно произнес он, как человек, завершивший тяжелый труд. — Вот где ее место. Вот где должно было быть написано ее имя: здесь, а не на могиле. Теперь она летит вместе с ними в открытое чистое небо. Они столько лет ждали ее. Теперь гуси унесут ее далеко-далеко…Пол заметил, что Ларри говорит сам с собой, в задумчивости водя рукой по пергаменту, персиковому, как детская щечка. Ему показалось, что друг забыл о его существовании, но тут Ларри повернулся и сказал:— Знаешь, Элис зовет меня с собой в полет, словно не хочет расставаться… Не смотри на меня так… Я не говорил тебе, но я чуть было не застрелился вчера из пистолета, который Коррадо украл у итальянского солдата. Когда я нашел его, он угрожал мне этим оружием, а потом ухитрился прострелить себе ногу и не смог убежать от лавы. Так вот, желание убить себя вдруг ушло. Ну вот, об этом я тебе рассказал, — сказал он, словно сожалея о том, что сделал. — Постепенно ты узнаешь и остальное.— Пойдем, — сказал Пол, словно говорил с тяжело больным, — тебе надо отдохнуть. Ты много пережил и выстрадал, но постепенно все наладится.Ларри смотрел, словно не слыша, расширив зрачки, как будто вглядывался во что-то у него за спиной.— Несколько минут назад вчерашнее мрачное настроение покинуло меня, — продолжил Ларри. — Теперь, напротив, я испытываю своего рода восторг, потому что — как бы тебе это объяснить так, чтобы ты не счел меня безумным, — чувствую, что связан с Элис так же, как с Шелли и его жизнью, усеянной детскими могилами. Связан со всем, что он, как ты говоришь, пережил и выстрадал… Как будто Перси удочерил моего ребенка, увел вслед за собой в волшебный мир и сочинил, глядя на нее, одну из своих величайших и трогательных поэм, «Адонаис».Видны могилы свежие кругом,Среди лучей возделанное поле…Никто из них пока не исцелен.Неизбывная, тяжкая грусть…Я ждал этого от него. Мне необходимо было вставить имя Элис в этот список. Теперь я словно освободился… Значит, не зря я так интересовался им, не зря чувствовал, что между нами существует особая связь… В конце концов, он передал мне свое послание.— Тебе будет трудно, но ты смиришься, — сказал Пол. Ларри, казалось, не услышал, и Пол понял, что в жизни друга происходит что-то очень важное. Развязался узел, который еще вчера готов был его задушить… Ему показалось, что Ларри приблизился к концу длинного периода страданий, когда он винил себя в гибели дочери, которой теперь хотел найти место, ее собственное место. А для него — и это совершенно очевидно — ее место было в трогательном ряду умерших детей Шелли. Пол подумал, что Ларри посредством этого странного переноса еще больше привяжется к своему любимому поэту, оправдывая тем самым все те усилия, которые он потратил на то, чтобы изучить его творчество стих за стихом и проследить за всеми его метаниями. Странный поступок, подумал он, но какое это имело значение, если лицо друга понемногу светлело и успокаивалось. Он слышал, как тот все еще шепчет: «Они летят очень высоко… высоко в поднебесье… высоко над волнами…», — однако ему показалось, что эти печальные слова были скорее заключительным аккордом, освобождающим от навязчивого состояния тревоги и страдания, чем новой жалобой.— Давай я все-таки покажу тебе документ, из которого я узнал, что ты наверху, — сказал Пол, чтобы сменить тему.Он порылся в сумке и достал фотографию, над которой Ларри торопливо склонился.— Как тебе удалось узнать меня в этой размытой фигуре? — воскликнул он, улыбаясь. — Ротонда Рэдклиффа — это прекрасно, но я усматриваю в этом скорее доказательство… Я пытаюсь подобрать слово, которым можно определить нашу дружбу, старина… Вспомним Ореста и Пилада? Ахилла и Патрокла? Лорела и Харди Лорел и Харди — один из популярных голливудских дуэтов 1920— 1930-х гг. Стэн Лорел (1089-1965) и Оливер Харди (1892-1957). Мастера фарсовой клоунады, создавшие маски двух обаятельных придурков. Большинство их короткометражных фильмов заканчивались коронной фразой: «Ну и влипли же мы опять по твоей милости».
?— Хорошее сравнение, но, кажется, они друг друга терпеть не могут! А для нас надо подобрать пример дружбы втроем, потому что ты, судя по всему, позабыл о своем дорогом Шелли, к которому, признаюсь теперь, я тебя немного ревновал!— Ты прав, у нас было так много поводов расстаться, — заметил Ларри с притворной кротостью.— Может быть, но в нашей ссоре не было бы и десятой части той злости, что бурлила в моей схватке с генералом Макинтайром по поводу бомбардировки аббатства. Именно после этой сцены я и утащил у него фотографию, как это сделал бы Коррадо. Уверяю тебя, мне есть о чем тебе рассказать!— Я предпочел бы начать прямо сейчас, — улыбнулся Ларри. — Да, на этой фотографии я с гордым видом стою посередине Райской лоджии. Но ведь тогда я действительно считал, что попал в рай и вот-вот проникну в святая святых — библиотеку аббатства! Тогда я еще не знал, что, во-первых, библиотека пуста; во-вторых, что лоджия на следующий день будет разрушена…— И разрушена совершенно напрасно, — вздохнул Пол. — Союзники так и не смогли прорвать оборону… Жюэн был прав.— …В-третьих, — продолжал Ларри, — я тогда не знал, что цель снова ускользнет от меня и мне придется пройти еще один этап! Но теперь, когда я ее достиг, торжественно клянусь: Пол, я хочу, чтобы ты был так же счастлив и спокоен, как я в эти последние несколько минут. Забудь о милой Франции, я найду тебе в Бостоне прехорошенькую девушку, которая, если повезет, окажется дочерью какого-нибудь преуспевающего архитектора и обеспечит твое будущее…— Спасибо от меня и от нее также, — насмешливо заметил Пол. — А где ты собираешься искать такую редкую птицу?— После войны я хочу отправиться в Нью-Джерси, чтобы поблагодарить тамошние общественные организации за подаренную ими походную кухню, благодаря которой мне довелось попробовать самый вкусный суп в жизни! Оттуда поеду в Бостон и займусь тобой.— А что ты будешь делать в свободное от решения моих сердечных проблем время? — с любопытством спросил Пол.— Ну, не знаю… Я мог бы прочесть на филологическом факультете Массачусетского университета курс лекций о творчестве… Ну, ты знаешь кого… Мы будем жить втроем, как у Хаверкрофт!— Но прежде тебе придется рассказать мне еще кое-что. Об исчезновении Амброджио, например. Мы с Сабиной обнаружили в квартире очень подозрительные пятна…При этих словах Ларри нервно рассмеялся.— Нельзя смеяться в присутствии покойника!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59