В сражении за Бельведере были большие потери в Четвертом полку тунисских стрелков, мне пришлось вести на поле боя весь батальон, и мы смогли поехать в одной машине. Забавно, она не только для меня значила так много, но была кем-то вроде ангела-хранителя для всего батальона, словно моя любовь к ней делала ее неуязвимой…Она нервно провела рукой по волосам.— Прости, что так страстно рассказываю тебе о своих чувствах… Тем более что я даже не знаю, смогу ли их сохранить… Знаешь, мне кажется, что я не перенесу, если увижу ее изуродованной. Должно быть, я недостаточно сильно люблю ее, потому что, мне кажется, я бы предпочла, чтобы она умерла… Я боюсь, что отныне в моих глазах она увидит только сострадание, а не восхищение. Я этого не перенесу.Пол понял, что она теряет контроль над собой. Он сжал ее руку, а она взглянула на него с признательностью, как в театре, когда он пришел ей на помощь во время стычки с Макинтайром.— Я не могу бросить тебя в таком состоянии, — сказал он. — Поверь мне, все, наверное, не так уж страшно… Часто кровь пугает и…Сабина произнесла сквозь сдерживаемые рыдания:— Я видела ее… Обнимала… Я видела рану… Ты отдаешь себе отчет в том, что у нее больше нет лица?.. Такой урон красоте… Навсегда… Бедное разбитое личико…— Говорю тебе, сейчас врачи делают чудеса. Я слышал, что в Баньоли служит один из лучших специалистов по пластической хирургии… Я завтра же позабочусь о том, чтобы он связался с четыреста двадцать вторым госпиталем.Она издала вздох, больше похожий на стон, и они молча двинулись к джипу. Было слышно, как в конюшне шумно жуют мулы. Пытаясь ее немного развеселить, Пол начал было рассказывать, что в отместку за грубость посадил на одного такого зверя адъютанта Макинтайра, но умолк, не решившись нарушить ход ее мыслей.— А… — нерешительно начал он, — прости, что говорю о своих чувствах, хотя и понимаю, как это мало сейчас для тебя значит… А что теперь с нами будет?— С нами? — переспросила она, словно речь шла о чем-то невероятном и немного неприличном.— Да, с нами двоими… — уточнил он сдавленным голосом. — Теперь мне трудно тебе в этом признаваться, но я так в нас поверил. Ты должна была сразу сказать мне, что твое сердце занято… Мужчиной или женщиной, какая мне разница? И потом, ты так страстно и радостно отдалась мне!— Когда я встретила тебя, то меньше всего думала о том, что когда-нибудь увижусь с Аньес! Я подумала, что ты станешь тем милым принцем, которого я смогу наконец представить родителям… Я была просто ослеплена — такой соблазн исходил от тебя тем вечером! Ты не только пришел мне на помощь, но увлек меня в необычную прогулку по городу, к этому странному дому, где жил старый ученый со своим дворецким и недоказуемыми утверждениями… Я так не люблю серость будней, что мне показалось, что это доброе предзнаменование, я увидела в этом шанс пережить любовное приключение с мужчиной… Я не представляла себя замужней, но, поверь мне, была честна и готова любить тебя. А потом я встретила Аньес…Она говорила прерывисто, приглушенным голосом, какого он у нее никогда не слышал.— Несколько часов счастья, — сказал он мрачно, — таков мой удел. Ты забудешь эти часы, а я — никогда. Я все время вспоминал о них и думал о том, как мне приехать к тебе, каждый камень на неаполитанской мостовой, по которой ты ходила, стал для меня вехой на нашем зачарованном пути…— Пол! Пожалуйста, не сейчас! Только не после того, что ты видел.— Прости, Сабина…Он тяжело опустился на сиденье машины. Хуже всего было то, что он не мог даже вернуться в Презенцано — он закончил бы свой путь в овраге. «Еще решат, что я выпил у французов слишком много анисового ликера, или спятил от одной мысли о бомбардировке аббатства, или птицы киви сняли с меня шкуру», — подумал он и взглянул на Сабину. В темноте он не мог различить ее лица и видел только светлые распущенные волосы..— Ну что ж, — сказал он, — я поехал.— Мне не хочется, чтобы ты уезжал так, — сказала она. Пол пожал плечами.— О чем это ты? Я в порядке! — воскликнул он. — Я полюбил тебя и хотел сказать это на твоем родном языке александрийским стихом, потому что мой преподаватель бредит Расином!— Ты так и уедешь, ничего мне не прочитав? — недоверчиво произнесла она.Он грустно рассмеялся:— Я хотел почитать тебе эти стихи в Риме… Ладно, прочту в другой раз.Когда машина тронулась с места, она из последних сил, спотыкаясь, подбежала к джипу. Пол затормозил.— Ты на ногах не стоишь, а еще бегаешь! — воскликнул он. — Ты можешь упасть! Хорошо, слушай…«Как мы будем страдать через год, через век?» Произношение хорошее? А стихи подходят?Ему показалось, что она сделала вид, что не расслышала, чтобы избавиться от необходимости отвечать.— Почему ты ничего не рассказываешь мне об аббатстве? — укоризненно спросила она, словно желая сменить тему. — Что будет с ним?— Аббатство? «Там будет веселая вечеринка», как они говорят. Ты со своими генералами будешь завтра при этом присутствовать, а я уеду куда подальше…— Ты забываешь, что я буду рядом с ней, — прошептала Сабина. — А как твой пропавший друг? Ты и о нем мне ничего не сказал…Ему показалось, что она снова ищет общую тему для разговора, которая могла бы сблизить их, словно понимая, что может потерять его навсегда. «Ты не захотела распутывать эту историю вместе со мной», — с горечью подумал Пол.— Представь себе, сегодня я встретился с ним… Это было видение… Можно сказать, призрак.Она непонимающе взглянула на него и повторила:— Призрак? Мы что, мало их повидали в ту ночь?Он не ответил и включил зажигание. Она вздрогнула от шума мотора, понимая, что свершилось непоправимое.— А гуси? — крикнула она, словно используя последнюю возможность его задержать. — Серые гуси, которые так тебя занимали?Он пожал плечами и нажал на газ, потом почувствовал, как она, сняв его куртку, набросила ему на плечи. Выезжая с фермы, он оглянулся, чтобы в последний раз ее увидеть. Она немного постояла, ссутулившись и прикрыв руками грудь — сокровище, которое теперь предназначалось не ему, — неотрывно глядя в землю, и неверной походкой пошла назад, в коровник, и скоро ее фигурка стала такой же размытой и едва различимой на фоне камней, как фигура Ларри на фотографии. 10 15 февраля, полночь — Источник совсем близко, там, внизу, — прошептал Феличе. — Да не шумите вы так, черт побери!— Ось скрипит, надо было смазать ее как следует, — откликнулся человек, держащий оглоблю тележки, на которой стояла цистерна.— Очень своевременное замечание, особенно когда вокруг нас полно всяких непонятных типов.Омытые дождем скалы, окаймлявшие тропинку, казались в темноте прозрачными. Дорожка была такой узкой, что время от времени приходилось приподнимать колеса, чтобы они не соскользнули с размокшей обочины в пропасть. Они прошли мимо изувеченной снарядами оливковой рощи: от деревьев остались одни обрубки. Внезапно цистерна наклонилась, и оглобля вырвалась у него из рук.— Как тебя зовут? — спросил второй носильщик, идущий бок о бок с ним.— Пьетро.— Так вот, Пьетро, было бы неплохо, если бы занялся делом. Если ты не можешь удержать пустую цистерну, то что будет потом!Он почувствовал на себе его осуждающий взгляд.— Откуда ты взялся? — спросил тот.— С чего это ты решил задавать мне вопросы?— Ты говоришь по-итальянски, как янки.— А я и есть янки, представь себе! Ты слышал когда-нибудь об итальянцах в США и об их делишках? Вот так-то. Тащи цистерну и помалкивай.— На обратном пути придется взяться за нее вшестером, — проворчал Пьетро.«Парень прав: даже пустая бочка весит больше, чем портшез Креспи с трупом Амброджио, — подумал он. — Зря я предложил свою помощь».Справа послышался шум падающей воды. Они осторожно подошли, а рослый человек, присоединившийся к ним перед самым выходом, напоминавший «скотовода в Лациуме», из «Георгик» Дидактическая поэма великого римского поэта Публия Вергилия Марона (70 г. до н.э. — 19 г. до н.э.).

, отделился от группы и начал спускаться, чтобы не дать цистерне стукнуться об ограду источника, который, казалось, был врезан в стену заброшенного дома. С навеса слетела черепица, и стропила образовали на фоне неба живописный и беспорядочный узор, что свойственно всем неаполитанским сооружениям. Летом здесь, должно быть, очаровательно, подумал он. Прачки и кипарисы, отражающиеся в воде узкого бассейна. А сейчас Феличе разворачивал длинный шланг, похожий на какого-то легендарного дракона, спящего на берегу Стикса. Он на ощупь отыскал водосток и присоединил к нему шланг. Цистерна начала наполняться, вода заурчала и забулькала так громко, что, казалось, звук этот слышно за несколько километров. Потом шум стал более ритмичным, свежим, почти радостным, словно вода, бившая из источника, была символом новой крови, готовой напоить темную толпу жаждущих беженцев, оставшихся там, наверху. Но его радостное настроение испортили раздавшиеся поблизости голоса.— Что тут происходит? Кто вы? — спросили по-английски. Феличе тут же начал размахивать белым флагом, который он должен был достать в случае нежелательной встречи.— Итальянцы, — крикнул он. — Беженцы из аббатства! Он повернулся к своему спутнику и попытался вытолкнуть его вперед:— Ты, кажется, знаешь английский, поговори с ними!— Ни за что, они начнут выяснять, что я здесь делаю…К счастью, солдаты и без его помощи все поняли. Облегченно вздохнув, Феличе ухватился за оглоблю.— Почему ты не захотел с ними разговаривать? — не унимался он. — Тебе есть что скрывать?— Вероятно.Он ответил таким тоном, что Феличе отстал. Цистерна была полна до краев, но самое трудное было еще впереди, и он понял, наверное, что сейчас не стоит тратить силы на ссору. Тот, кто называл себя Пьетро, с трудом заткнул цистерну, и они вшестером начали толкать ее наверх. Перед ними в вышине, как во сне, на фоне светлого ночного неба возвышалась тяжелая громада аббатства. Как она была далеко!.. Поднять туда огромную бочку с водой казалось невозможным.— Пошли, нас ждут наверху, — сказал Феличе, пытаясь их подбодрить.Ось заскрипела еще сильнее, и казалось, что шаткая упряжка вот-вот потеряет равновесие. Снова послышалась английская речь, словно кустарник кишмя кишел заблудившимися солдатами. На этот раз первым заговорил Пьетро.— Вода для аббатства, — повторял он. — Беженцы.Почти сразу их ослепил яркий свет фонарика. Феличе едва успел развернуть белый флаг, как к ним подошли несколько военных.— Вы кто?— Я уже сказал: мы гражданские беженцы из аббатства. Ходили за водой.— Вы знаете, где находится Альбачета?— Ферма? Конечно! Но погасите свет, наверху полно бошей! — сказал Феличе, делая им знак выключить фонарь.— Не говори так о немцах, еще недавно они были нашими союзниками, — сказал Пьетро.Англичане не уходили и продолжали загораживать им путь. Неожиданно один из них подошел ближе.— Будь я проклят, да это Ларри! — воскликнул он. — Разве вы не Ларри Хьюит?Он собирался ответить по-итальянски, как вдруг вдалеке раздалась пулеметная очередь.— Выключите, ради Бога, — зло повторил Феличе.Ларри увидел в круге света промокшего и грязного английского военного, а когда тот подошел, с тревогой заметил две планки на погонах.— Точно! — воскликнул по-английски командир патруля. — Это ты, Ларри? Мы вместе служили в Королевском сассекском полку!— Не понимаю, — ответил он по-итальянски.— Ты что, не узнаешь меня, Ларри? Я — Стив Биркинсейл! Первый батальон! В Тунисе ты рассказывал мне о книгах, которые я должен прочитать после войны! Все говорят, что ты пропал, тебя ищут. Кое-кто считает тебя дезертиром… Если у тебя проблемы, самое время их решить: позиции нашего старого полка чуть ниже, на высоте пятьсот девяносто три!— Я же вам сказал, что не понимаю, — повторил по-итальянски тот, к кому обращался офицер, и помотал головой.К офицеру приблизился солдат.— Нет, господин лейтенант, я хорошо знал лейтенанта Хьюита, в нем было на тридцать фунтов больше, да и как можно узнать человека, если у него борода, длинные волосы и крестьянский плащ?Офицер, казалось, согласился, но бросил на Ларри злобный взгляд.— Может быть, но постарайся мне больше не попадаться! — проговорил он.Итальянцы стояли в нескольких шагах от них вокруг цистерны, словно защищая ее собой.— Пошли, — нетерпеливо сказал Пьетро. — Скоро рассветет.— Пропустите, — приказал своим людям офицер, отходя в сторону.Солдат, который вмешался в разговор, в недоумении задержался на тропе и прежде, чем последовать за командиром, обратился к Ларри:— Я тоже искал вас. Ну и досталось же нам! Как будто у нас без того забот не хватало! Обещаю вам, что если вдруг… — начал было он, едва сдерживая злость.Видя, что Ларри пожал плечами, солдат сделал непристойный жест рукой и отступил в тень вслед за командиром, словно испугавшись собственной дерзости. Ларри в ярости бросился на своего соотечественника и вырвал у него коробку с сухим пайком. Тот заартачился и попытался вернуть свое добро, но наткнулся на тонкое и острое лезвие кинжала. Несколько секунд мужчины пристально смотрели друг на друга, а потом солдат исчез в ночи.— Нет, это не он, он уехал в Оксфорд, — услышал Ларри, занимая свое место у бочки.Это был голос Биркинсейла. Он смутно помнил этого офицера, у того всегда был такой поучающий вид. Он постарался унять сердцебиение, а когда англичане удалились, залился тихим смехом облегчения. В нескольких шагах от него Феличе стал на колени у оси, словно умоляя ее не скрипеть так громко.— Вот оно что, — произнес вполголоса Пьетро. — Я думал, ты мафиозо, а ты, оказывается, английский солдат!— Мы никому не скажем, но ты отдашь нам половину пайка, — подхватил Феличе угрожающим тоном.Ларри отступил на шаг.— Еще одно слово, и я уйду один, а вы выпутывайтесь сами.— Прекратите, вам что, делать больше нечего? — проворчал «скотовод», оборачиваясь к ним.Проплывавшие мимо луны облака отбрасывали на западный фасад аббатства причудливые тени, и казалось, что монастырь покачивается на своем скалистом фундаменте.«Это от усталости», — подумал Ларри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59