У меня на её счёт серьёзные подозрения…
В это время на площадке громыхнули двери лифта.
— Это она, — сказал Дмитрий, — её хлопок. И он не ошибся. Все-таки они жили вместе больше тридцати лет.
— Я все узнала, — проговорила Агния прямо от дверей, нисколько не удивившись присутствию Осафа Александровича. — И могу рассказать, если вам интересно.
Брат и гость немедленно подтвердили, что они только этого и ждут.
— Мне, может быть, лучше уйти, Дмитрий Евгеньевич? нерешительно спросил Глеб, тощая фигура которого смешно маячила за спиной Агнии.
— О чем вы говорите! Раздевайтесь и идите в комнату к Лене, — скомандовал Дмитрий.
Но все же сначала они дали несколько минут поахать самой Елене Штопиной.
Ведь на самом деле — не каждый же день встречаешь человека, которому в сердце должна была влететь пуля.
— Это чудо! Настоящее чудо! — повторяла Штопка.
— Если бы Глеб утром не положил мне в карман ту пластину! — в который раз объясняла Агния. — У меня на груди синячище, знаешь какой!
— И если бы ваш экстрасенс накануне не принёс бы пластину в редакцию! — добавлял Глеб.
Наконец Глеб и Штопка удалились, и Агния села между двумя мужчинами.
— Рассказывайте, — попросил Дубинин. — Причём не стесняйтесь повторяться.
— Сестрёнка, а ты раньше ко мне прорваться не могла? спросил Дмитрий, когда Агния замолчала. — Ведь столько времени упущено! Мы же с тобой и у художника сталкивачись, и у этого, как его, Афиногенова!
— Я же тебе сколько раз звонила и тем ментам пыталась объяснить, помнишь, я рассказывала, как они меня хотели задержать, вместо того чтобы вести следствие. Вы вес со мной говорили, как с дурочкой!
— Честно сказать, Агния Евгеньевна, в эту фантастическую историю действительно поверить трудно, — вступился за коллегу Дубинин. — И если бы в вас сегодня не пальнула циркачка, о которой вы мне говорили…
— Пальнула не она! Это был человек того самого Ивана Ивановича. Он, по всей видимости, или из ФСБ, или из ГРУ.
— Ну это мы по своим каналам проверим, откуда он и как его имя с отчеством. Говорите, он в бассейне на Чкаловском обосновался? Так вот, по моим данным, тоже в каком-то бассейне обитает некая опасная личность по кличке Чеченец. Ваша циркачка о нем ничего не сказала?
— Она только назвала Ивана Ивановича.
— Он такой же Иван Иванович, как я — Рамзес Второй.
— О Чеченце предупреждал моего сотрудника профессор Цагароев, — вставил Дмитрий. Мы уйму людей просеяли, чуть ли не всю чеченскую диаспору. Только время зря потратили…
— Давайте подведём итоги, — предложил Осаф Александрович. — После рассказа Агнии Евгеньевны все улеглось в чёткую схему. Парижская смерть, исчезновение парней и тела самого Шолохова, кстати. Даже смерть Фёдорова вполне укладывается в схему: им нужна была фотография, чтобы искать ребят, а свидетель как раз не нужен. Вопрос, все двенадцать ими уже обработаны, или нам кого-то удастся спасти? У нас ведь, кроме Чкаловского, пока никаких адресов.
— Думаю, надо хотя бы этот Чкаловский немедленно брать, — сказал Дмитрий.
— По идее, лучше бы установить наружку, но если там как раз сегодня с парня снимут кожу?
— Решаем так. Я еду доложиться к начальству, и утром мы берём всю тамошнюю компанию. Трое суток их выдерживаем и что-нибудь там с вашей помощью за это время накопаем. Вы одновременно оформляете бумаги у прокурора. А уж если вытащим оттуда живыми кого-то из парней, тогда будем считать, что нам просто повезло. Все, я откланиваюсь. Агния Евгеньевна, позвольте поцеловать вашу ручку. И постарайтесь завтра отлежаться за весь сегодняшний день. — С этими словами Дубинин поднялся.
* * *
Иван Иванович ворочался в постели и старался заснуть. Он пытался уложить своё тело удобнее, но любая из поз, которую он принимал, через несколько минут оказывалась неловкой. То начинало ломить шею, то руку, то ногу. А все из-за тревожных мыслей.
Последнее время ему катастрофически не везло в делах. Там, где прежде были удачи, теперь зияли провалы. Верных людей с каждым днём становилось меньше — их разобрали по тюрьмам. Часть допрашивалась в Латинской Америке, кого-то взяли в Европе, остальные находились в питерском следственном изоляторе. Он залёг на дно, лишь изредка высовывая какое-нибудь из оставшихся щупалец. Но завершить одно дело Иван Иванович был обязан, хотя бы потому, что получил немалый аванс.
Он всегда был хорошим менеджером — и в комсомоле, и когда работал в обкоме партии, и теперь — в личном бизнесе. Слово «менеджмент» в сочетании с комсомолом и обкомом КПСС звучало чужеродно, тогда было другое слово — «оргработа», однако по сути значило-то же самое. За последний год он отлично организовал несколько крупных дел международного масштаба, но, пожалуй, самым интересным и прибыльным должно было стать дело по отысканию, снятию, обработке и транспортировке кожи с двенадцати человек. В нем тоже на каждом этапе возникали свои сложности, которые надо было преодолевать. Хотя, если бы все было просто, эти кожи гроша ломаного ему не принесли бы, а так лично он рассчитывал заработать не меньше пятидесяти процентов их стоимости. Причём цена их, если бы ему удалось собрать все вместе, вырастала с каждым месяцем и перешагнула за двести миллионов. Двести миллионов «зелёными» за двенадцать татуированных кож и ещё тринадцатую — самого художника. Мир, конечно, сдурел.
Лично он никогда не понимал эти коллекционные страсти. Но если есть несколько сумасшедших, готовых столько платить за подобную коллекцию, то грех было отказываться от этого бизнеса.
Особенно теперь, когда рухнуло другое, хорошо отлаженное, дело с куклами.
А рухнуло оно по причине человеческого фактора, точнее — из-за обыкновенного разгильдяйства. Чего, казалось бы, проще — получить макет грудного ребёнка, внутрь которого помещён запаянный килограммовый контейнер с героином, перевезти через границу, сдать по адресу и положить в карман тысячу баксов. Курьерская служба, которую он наладил, работала как часы, а порушили бизнес два разнополых курьера, которые решили продегустировать в аэропортовском кафе Картахены все коктейли. Они настолько увлеклись этим занятием, что не заметили, как у них украли макет, видимо, приняв за живого ребёнка. И вместо того чтобы немедленно позвонить по телефону тревоги, эти двое идиотов рванули в Штаты, провалив всю курьерскую службу. Теперь все его курьеры сидят в колумбийской тюрьме, а тела той парочки обгладывают рыбы в какой-нибудь Миссисипи. И прибыль, полученную от героинового дела, он вынужден расходовать не на новый бизнес, а на выкуп людей, потому как, если они начнут колоться, с ним ни один серьёзный бизнесмен в Латинской Америке не будет иметь дела. Даже если его самого не вытребуют через Интерпол.
Иван Иванович все ворочался и ворочался в постели, стараясь заснуть.
Нет, конечно, так просто им его не достать. Тем более что в Колумбии он был законспирирован под чеченского правозащитника, и если они все-таки пойдут по следу, то станут искать в Чечне. Хотя и здесь тоже дела пошли не так, как он рассчитывал. Его смычка бывших спецназовских и фээсбэшных офицеров с бандменами стала распадаться, как только конкурентам удалось свалить на выборах человека, которого он проводил в губернаторы. Это был первый случай, когда он переоценил свои силы. Да и то сказать — силы и деньги в той игре с обеих сторон были спущены немерянные. В случае победы его людям простилось бы все. А теперь, правда, по прошествии времени, над проигравшими вершат торжество закона. Так сказать, «кто не спрятался, я не виноват». Поэтому приходится лежать на дне и не слишком светиться…
Сон наконец пришёл. И, уже засыпая, Иван Иванович подумал о том, как неплохо он продумал охрану своих помещений. В невзрачном здании бывшего бассейна установил в узких бетонных коридорах несколько дверей из брони, которую не возьмёт ни автоген, ни гранатомёт, несколько дежурных, которые постоянно сидят у экранов. И последняя придумка, которой он особенно гордился, — люк в потолке, ведущий на крышу, а там — лёгкий перископический трап в соседнее здание, где подготовлена к изолированной жизни в течение месяца квартира, о которой знает один лишь он. Как у серьёзной иностранной валюты — множество степеней защиты.
Он проснулся оттого, что на него сильно повеяло ночной прохладой. Открыл глаза, увидел на подоконнике силуэт человека, и рука сама потянулась под подушку к «тэтэшнику». Но человек длинным бесшумным прыжком пересёк комнату и оказался над ним.
— Привет! А я за тобой! — прошептал он, улыбаясь Ивану Ивановичу, и мгновенным точным движением пальца притронулся к его шее — справа, пониже подбородка.
Иван Иванович вяло прикрыл глаза и почувствовал, как сознание его растворяется в тумане. Незваный гость так же бесшумно и быстро приподнял его голову, кольнул в шею сзади, поставил на заплетающиеся ноги и, полуобняв, повёл к окну. Там он застегнул на его теле несколько ремней, подцепил себя и его к тросу блока, и через минуту они уже плавно спускались на землю вдоль торцевой стены, в которой было только одно окно — то самое, открытое.
ЛЮБОЙ БИЗНЕС ИМЕЕТ СВОЙ КОНЕЦ
Эх, Волчара ты, Волчара! Дурная у тебя жизнь. Все против тебя! Опять сидишь, как мышь в мышеловке.
Когда застрелили Портного, а Волку только пробили лёгкое, его подобрал Амбал. Отвёз его в нужную клинику, отмазал от ментов, платил бабки врачам, а потом взял к себе. Когда застрелили Амбала, Волк стал работать на Спотыкача.
Когда похоронили Спотыкача, Волка привели к Чеченцу.
Под Чеченцем они ещё с Амбалом мечтали уйти, но что-то там сорвалось. Да и Чеченец не имел дела с гопотой. Он отличался от них от всех, как громадный породистый сенбернар от уличных шавок. На него работали чины, которые прежде носили погоны с тремя звёздами. Хотя, как известно, пуля — дура, ей все равно в кого попадать, лишь бы курок был метким. Только Чеченец в курки произвёл Волчару. Он так и сказал, когда перед ним поставили хромающего, с недолеченным после перелома коленом Волка:
— Волк, а ты ведь трижды должен был умереть, почему тогда живой?
Подозрительно, а? Стрелять умеешь?
— Ну! — ответил Волк, удивившись детскому вопросу, — Я тебя не про пальбу спрашиваю, а про одиночный выстрел. Усёк? В курки пойдёшь.
С тех пор прошло уж месяца три. Кроме разных прочих дел Волк исправно стрелял в тире и даже на армейском полигоне. А сегодня прямо перед цирком положил заказанную тётку. Он всадил ей только одну пулю, но точно в сердце, оставил карабин и, выйдя через чёрный ход, ушёл дворами на Фонтанку, где его ждал «мерс».
Чеченец был доволен и спокойно отправился спать. А Волк заступил на дежурство перед его дверью. Однако только что ему доложили, что застреленная тётка воскресла и болтала по телефону с малюткой-циркачкой. И теперь Волчара ломал голову, как быть: сразу сообщать эту новость Чеченцу или подождать до утра.
Но тут подоспела и другая новость: у очередного терпилы сошла тату. Была татуировочка — и не стало! С такой новостью можно было Чеченца и будить.
Ожившая тётка уходила теперь в тень.
Хотя их разделяли стена и дверь, просто так к Чеченцу входить было западло. С недавних пор шеф стал остерегаться всего и своей дверью распоряжался только сам. Если вдуматься, то дела у шефа, видно, были настолько чмовые, что самое время Волку было с них соскочить, пока не настало полное вязалово. Он, Волчара, всегда раньше всех унюхивал капканы, которые расставляла им жизнь.
Потому и спасался. И сегодня он тоже чувствовал знакомый дух мышеловки. Но что там ни говори, а доложить обо всем Чеченцу надо.
На своём сотовом он набрал его номер, пропустил гудков восемь, снова набрал. Чеченец не отзывался, хотя все знали, что сон у него такой, что его шорох пылинки разбудит. Это было странно, потому что шеф всегда отзывался сразу. Приходилось Волку решаться. И он, предчувствуя плохое, нажал на кнопочку в полу, о которой знало только несколько человек.
Двери раздвинулись, Волк шагнул в апартаменты Чеченца, пересёк небольшую промежуточную комнату и, громко кашлянув, но все равно рискуя нарваться на пулю, открыл двери, которые были слева.
На него сразу дунуло холодком. Решётка на окне была спилена, рамы распахнуты, апартаменты можно было не изучать, все и так ясно — в расстеленной кровати шефа не лежало. А за открытым окном раскачивался капроновый трос, на котором он был спущен.
Первой мыслью Волка было поднять тревогу. Вторая мысль перечеркнула первую и приказала немедленно заняться бабками, а потом в темпе исчезнуть. Где Чеченец держал «зеленые», нужные для дневных дел, он приблизительно знал. И не ошибся.
То, что бабки были на месте, тоже говорило о многом. Волк даже примерно предполагал, кому понадобилась жизнь его теперь уже бывшего шефа. Но это имя вслух лучше было не называть. Не зря Чеченец так его боялся, что даже перед дверью поставил пост. И Волк сделал правильно, промолчав, что человек этот встретился ему на днях посреди улицы, когда они с пацанами въехали на «мерсе» в борт какому-то лоху.
Зелёных у Чеченца оказалось немеряно. Волк набил все, какие были, карманы, застегнул на себе куртку и наполнил пространство за пазухой, так что у него раздулся живот. Запрыгнув на подоконник, он подтянул к себе болтающийся капроновый шнур и, стараясь не спешить, чтобы не ободрать ладони, цепляясь подошвами за глухую стену, стал медленно спускаться.
Он успел вовремя. Стоило ему отгрести метров на сто от бассейна, как туда подъехало несколько автобусов, и из них высыпал ОМОН в масках.
Что-то в его мыслях было не так.
* * *
Петя лежал на топчане и пытался сообразить, зачем его тюремщикам понадобилась татуировка. Ну да, в какой-то книге, вроде бы в «Осени патриарха», престарелый диктатор угощал строптивых генералов их фаршированными коллегами.
Может быть, здесь нечто похожее — выживший из ума олигарх любит закусывать фаршированными людьми. Уж если верить в этакое безумие, то нужно идти до конца: олигарх предпочитает людей с татуировкой на теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51