— Есть тут моё имя? Нигде его не найдёте. Издатель, видите ли, посчитал, что Фриц — это раскрученный брэнд, а мы для читателей никто и покупать нас не станут. Хотя у каждого из нас за плечами литературная премия.
— А теперь он перепродал нас сюда, в «Парнас», — снова заговорила девица.
— Но мы провели юридическую экспертизу договоров. Они были составлены так, что к ним не подкопаешься — издатель их не нарушил. Это каждый из нас по отдельности пролопушил, когда их подписывал. Но с Фрицем-то у нас договора не было. И тут победа будет за нами. Как только мы добудем его адрес, сразу подаём на него в суд за плагиат. И пусть он покрутится…
Агния так и не узнала, что произойдёт дальше, потому что секретарша, сочувственно слушавшая их разговор, неожиданно ей кивнула и показала на едва заметную боковую дверь в стене. Агния, не теряя драгоценных минут, сразу поднялась и очутилась в просторном кабинете, где за т-образном длиннющим столом помещался директор.
Он показался Агнии невероятно молодым. К тому же в ухе у него была серьга.
Но держался директор с привычной уверенностью, словно уже двадцать лет отруководил за этим столом.
— Значит, будем делать книгу об Антоне Шолохове? — сказал он, едва она успела сесть на предложенное место. В его словах был, скорее, не вопрос, а подтверждение. Или форма знакомства, приветствия.
— Да, — стыдясь своей робости в голосе и стараясь не смотреть на его серьгу в ухе, произнесла Агния. Она понимала, что у директора на неё совсем немного минут, что в приёмной сидит десяток человек, а она влезла без очереди, и от этого ощущала себя неловко.
— Парадоксальная судьба… Мне рассказывали, вы были с ним лично знакомы… или даже дружны…
— Нет, — выдавила из себя Агния, теперь уже стыдясь, что выглядит перед директором почти что самозванкой.
. — Как нет? — удивился директор. — Не были знакомы? Что же мы тогда…
И Агнии показалось, что он отодвигает её договоры в сторону.
— Я была рядом с ним в момент его смерти, — успела сказать она.
— Ну вот, видите. — В голосе директора послышалось облегчение. — Быть рядом с умирающим — это даже больше, чем дружба. Это все равно, что душу принять. А вы говорите, не были знакомы. У меня тут авторы, наоборот, стараются нагнать понту. А вы — не были знакомы. Главный редактор предупредила вас о специфике нашей серии?
— Нет. Она сказала, это сделаете вы.
— Понятно, — директор слегка улыбнулся, и Агния почувствовала, что можно немного расслабиться. — Серия наша — массовая, то есть для народа. А народ у нас образованный. В ней не надо пускаться во всякую мутоту, там, искусствоведческие глубины, но у читателя должна остаться иллюзия, что вы это делаете. С другой стороны — не стесняйтесь давать клубничку. А также жареное.
Читатель делает вид, что плюётся, а на самом деле очень даже любит… Можно и говнеца…
— Хорошо, я учту: жареного говнеца, — выговорила, словно заворожённая, Агния.
— Да, — подтвердил директор, потом посмотрел на неё, секунду подумал и громко, с удовольствием, рассмеялся, — жуткий получился каламбур. Ещё то блюдо.
Нет, этим, естественно, кормить людей не надо. Важно, чтобы читатель постоянно испытывал удовольствие. Чтобы, дойдя до конца одной страницы, ему немедленно хотелось читать следующую. Ну да что я вас учу, вы это знаете лучше меня.
Помните, что тираж и, следовательно, гонорар зависят от вашей интонации, от секретов интимной жизни героя, которые вы приоткроете, от ваших умных размышлений.
— Я как раз хотела посоветоваться, — заторопилась Агния. — Не страшно, если я проведу анализ на тему, кем даётся талант: он от Бога или от дьявола?
— А вы что, всерьёз верите в эти глупости? — И директор впервые с интересом на неё посмотрел. — Ну хорошо… проводите этот свой анализ…
Главное, чтоб не скучно было, — согласился он. — Сами-то вы как думаете?
— Я хочу это выяснить в процессе, — теперь уже храбро сказала Агния. — Проанализировав его жизнь. С художником, я имею в виду художника в широком смысле слова — композитора, поэта, живописца, — часто бывает такое ощущение, что его рукой водит то сам Бог, а то — как будто дьявол.
— Но слишком много чернухи тоже не надо, важно, чтобы книга была коммерческой, — вставил директор. — И вообще, слишком этими анализами не увлекайтесь.
Директор поднялся. И, словно её вообще здесь не было, занялся своими бумагами. Агния поняла это как сигнал к немедленному уходу и тоже приподнялась.
— Против наших условий у вас возражений нет? — спросил он, придвигая листки договоров.
— Нет. Только, простите меня за идиотский вопрос. — Она вспомнила разговор, который только что произошёл в приёмной. — Книга выйдет точно под моим именем?
— Не понял? — спросил директор и во второй раз с интересом на неё воззрился.
— Я спрашиваю, на обложке будет моё имя?
— Естественно. За кого вы нас принимаете? Не моё же. Или вы хотите взять псевдоним?
— Нет-нет, пусть будет моё.
— И постарайтесь уложиться в сроки. — Это он говорил, уже ставя закорючку напротив своей фамилии.
Проходя через приёмную, по-прежнему забитую теми же терпеливо ожидающими авторами, Агния взглянула на часы. Весь её разговор занял четыре минуты.
— Теперь уж мы, — произнесла спортивная девица, и «Алогинские» стали радостно подниматься.
НАХОДКА СТАРОГО БОМЖА
— Здравствуйте, Дмитрия Евгеньевича будьте добры.
— Слушает Самарин, — проговорил Дмитрий в телефонную трубку, с трудом отвлекаясь от скорбных мыслей.
— Димка, это в самом деле ты? Что-то у тебя голос больной. Опять у вас совещание? — Называть начальника следственного отдела прокуратуры Петроградского района Димкой и так с ним разговаривать могла только его собственная сестра, Агния.
— Да нет, обычный у меня голос, как всегда, — рассеянно ответил он, одновременно читая разложенные на столе бумаги.
— А я говорю, больной! Слушай, я же из Москвы вернулась! Или ты совсем забыл? Хотя бы обрадовался для приличия! Надеюсь, ты Глебу не успел сказать, что меня ограбили?
— Не успел.
— Ну и хорошо! Пусть он ни о чем не знает, ладно? А мне в Москве заказали писать большую книгу, аванс выдали!
— Как же, помню-помню, — проговорил Дмитрий, по-прежнему глядя в бумаги и стараясь удержать в памяти промелькнувшую подробность, которая объединяла весь этот мрак.
— А то, что у тебя день рождения — ты помнишь?
— Да-да, как же, конечно, помню. — Подробность, едва показавшись, вильнула хвостом и ушла в тёмные глубины сознания. Или подсознания — кто её там найдёт.
— Так вы по какому делу? — рассеянно переспросил он.
— Ты совсем уже заработался! Это я, Агния, твоя сестра! Мы с Глебом сегодня к вам зайдём. Ты слушаешь меня? Хотя бы поздравить. Часиков в восемь.
Сумеешь отбросить свои дела ради родственников?
— В восемь? Ну хорошо, конечно, отброшу. Будем рады. — И Дмитрий Самарин автоматически на листке ежедневника сделал пометку: «Агния — 20-00».
— Слушай, мсье Пуаро, тебе обязательно надо отдохнуть! — недовольно проговорила Агния. — Единственная сестра скоро станет автором знаменитой книги, а он с ней, как с чурбаном!
— Да ладно тебе! — Дмитрий наконец оторвался от своих размышлений и даже невесело рассмеялся. — Тут у нас такие дела!
— Что, опять маньяка ловите?
— Маньяка? Что ж, ты попала в точку. И причём даже не одного, а шайку. Да, именно так: шайку каннибалов! Действуют в нашем районе. Так что ходи по улицам осторожно, сестрёнка, не то кожу снимут. Знать бы ещё, куда они её потом — на барабан или на абажуры.
— Ну знаешь, спасибо! У вас там у всех такой юмор? — И Агния, решив, что шутка брата перешла границы идиотизма, решила было хлопнуть трубкой. Однако в последний момент передумала:
— Значит, до восьми. Торт не покупайте, мы с Глебом принесём.
Возвращаясь домой, Дмитрий Самарин держал в голове тот пасьянс, который раскладывал на столе в своём тесном темноватом кабинетике. Итак, два дня назад старый бомж, а в прошлом — честный труженик и даже ветеран труда завода Полиграфмаш, с вытаращенными от ужасами глазами примчался к ним в следственный отдел, благо помещались они поблизости. Какое-то время он безуспешно пытался рассказать сотрудникам о своей страшной находке на помойке в металлическом баке. Старик смердел на весь их коридор, и Самарин застал беседу в тот момент, когда Катя Калачева, брезгливо отворачиваясь и не желая вдаваться в подробности бомжевского монолога, гнала этого добровольного помощника прочь. Дмитрий, на своё несчастье, вклинился в их разговор, потому что сквозь запах давно немытого тела услышал сочетание «руки, ноги, голова — все есть, а кожи нет».
Дворовая помойка, куда привёл бомж, которого, как сразу выяснилось, звали Николай Николаевич Иванов, была в пяти минутах ходьбы от прокуратуры. А там тонкая натура бомжа не позволила ему снова заглянуть в большую клеёнчатую сумку, точно такую, в каких наши челноки везут в Россию ширпотреб китайского и турецкого производства.
— Сами загляните! В неё, в неё! — сказал бомж, по-прежнему тараща глаза и слегка пятясь.
Бомж совершал свой ежеутренний обход помоек и когда увидел внутри бокса застёгнутую на молнию эту клетчатую сумку, сильно обрадовался. Однако радость его мгновенно перешла в ужас, стоило ему только заглянуть внутрь сумки.
Через десять минут и помойка и сумка были зафиксированы на плёнку, через двадцать минут прибывшая служебная собака Тарас попыталась взять след, но уже у подворотни его потеряла. Через час обнаруженные Николаем Николаевичем части мужского тела, лишённые кожного покрова, были отправлены на экспертизу вместе с клетчатой сумкой, а потом в морозильник морга на длительное хранение. Сам же Николай Николаевич получил в благодарность от ребят чистые, хотя и поношенные трусы с майкой, ковбойку, костюм с носками и был допущен в душ прокуратуры. А потом Катя Калачева поделилась с ним пирожками с капустой, которые как раз напекла накануне и принесла для общественного съедения.
О страшной находке Дмитрий немедленно доложил в город, но дело, естественно, отфутболили к нему. И все понимали, что это — ещё один висяк.
Тело, по данным экспертизы, принадлежало мужчине в возрасте двадцати — двадцати пяти лет, ростом 176 — 180 сантиметров.
Как выяснилось вскоре, с месяц назад похожая находка была обнаружена в Центральном районе. А так как руководство городской прокуратуры не забыло не только об открытии имени бомжа Николая Николаевича, но и о недавней находке в багажнике «шестёрки», то на Дмитрия навесили и это дело, точнее, предложили скоординировать усилия с центральными.
Весна — самое время для обнаружения жмуриков-подснежников. И она принесла двоих, найденных в разных загородных лесочках поблизости от шоссе. Точнее, трупов разного пола и возраста было обнаружено больше, но на двух кожный покров полностью отсутствовал. Тут и ежу стало бы ясно: в городе работает группа то ли особо изощрённых в жестоких пытках бандитов, то ли серийных маньяков, то ли каких-нибудь сектантов-сатанистов с новым не известным прежде смертельным ритуалом.
До поры материалы расследования сосредоточивались только в голове и сейфе Дмитрия Самарина. В городской прокуратуре на улице Якубовича он время от времени докладывал о проводимых следственных мероприятиях, его поругивали, и караван шёл. Но теперь, когда последняя находка была показана по всем телеканалам, ситуация сразу обострилась. И уклониться от скандала стало невозможно.
— Пусть заберут другие дела, укрепят следственную бригаду ещё хотя бы тремя сотрудниками, и мы этих маньяков голенькими приведём! — в который раз твердил Никита Панков, когда Дмитрий устроил экстренный общий сбор в конце рабочего дня.
Подобные мечтания время от времени выдавал каждый из них. Однако все понимали, что лучше они жить не станут, а стружку с них начнут снимать по полной программе.
Тот же Никита уверенно напирал на чеченскую версию.
— Вы сами знаете, Дмитрий Евгеньевич, я к любым нациям одинаково отношусь, но это — точно чеченцы. Так только они могут мстить каким-нибудь своим злодеям.
Их разборки.
Может быть, поэтому Дмитрий и поручил Никите встретиться с авторитетным человеком из питерско-чеченской диаспоры Аскером Цагароевым. Тем более что тот, судя по данным, которые Дмитрий вынес из Интернета, был доктором наук, этнографом и мировым светилой — специалистом по современным аномальным культовым ритуалам. Так что его в любом случае полагалось привлечь в качестве консультанта.
— Побеседуй с ним спокойно, уважительно, может, что-то и прояснится, — наставлял он Никиту Панкова.
* * *
Сколько раз Дмитрий Самарин ни видел эту женщину издалека, он мгновенно ощущал ускоренное биение своего сердца, мир вокруг него словно светлел, а душа внутри тела — согревалась. Её звали Еленой Штопиной, и уже два с небольшим года она была его женой, хотя влюблён он был в неё со школьных лет. В школе она носила прозвище Штопка. В этом прозвище ничего обидного никто не видел. Как и в прозвище Дмитрия Самарина, которого до сих пор одноклассники зовут Жигули, в честь географической близости с городом Самарой. Одноклассники встречались редко, и поэтому детские прозвища стали для Дмитрия и Елены знаком особой интимной близости.
Штопка пересекала двор, а вокруг неё с лаем бегал ещё один член их семьи — Чак Норрис Второй, золотистый ретривер, в просторечии Чак. Первым заметил хозяина, конечно, пёс. Он перевернулся в прыжке и с бешеной скоростью помчался навстречу хозяину. Коричневые уши-лопухи взлетали при каждом его прыжке, хвост крутился, как пропеллер, а собачье лицо — его никак мордой не назовёшь! — при этом выражало смесь нетерпения со счастьем. Счастьем быть рядом с Дмитрием.
Лицо Штопки тоже немедленно озарилось улыбкой. И Дмитрий в который раз ощутил, как он любит эту её улыбку.
Пока Чак, отпраздновав встречу с хозяином, вынюхивал вокруг них дворовое пространство, узнавая все собачьи новости, которые произошли с часа последней прогулки, они стояли рядом, касаясь друг друга руками, а потом медленно пошли в свой подъезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51