Но в пятницу Дмитрий решил: сегодня или никогда. И в девятнадцать часов отправился по этому адресу на метро.
Василию Игнатьевичу Афиногенову было двадцать четыре года, место учёбы или работы неизвестно. На фотографии он выглядел опереточным героем-любовником, и даже это скромное черно-белое изображение было преисполнено энергией мужчины-самца. Несмотря на два заявления о пропаже — одно от соседей, второе из Москвы, от адвоката его покойной родственницы, — поисками никто толком не занимался. А теперь спихнули дело на него, Дмитрия Самарина.
Парень пропал почти полгода назад, и сегодня вряд ли могли найтись какие-нибудь концы. Но нужно было хотя бы выяснить обстоятельства — что-то ведь должно объединять их всех, кроме молодости.
Ветер бил в лицо отвратительной смесью снега с дождём. И если улица ещё кое-как освещалась, то дворы выглядели непроглядными подземельями. И это в центре, на Разъезжей улице! Стараясь идти подальше от края тротуара — одна машина все-таки окатила его грязной жижой, — Дмитрий пытался прочесть номера домов и чуть не столкнулся лоб в лоб с собственной сестрицей, Агнией. Та тоже шла поближе к домам, шарахаясь от брызг, которыми щедро поливали прохожих проезжающие мимо машины, и пытливо всматривалась в номерные знаки.
— Привет! — удивилась она. — Ты что тут делаешь?
— Это я тебя должен спросить, что тут делаешь ты.
— Я? Ищу одного человека, — неуверенно ответила Агния. В руке у неё была визитная карточка, по которой она сверяла адрес.
— Вот и я занимаюсь тем же самым. У тебя какой номер дома?
— Двадцать один.
— Это забавно, но у меня тот же номер.
Так они оказались вместе в том дворе, где жил Василий Афиногенов. А через минуту выяснили, что и квартиру они ищут одну. И тут Агния приостановилась.
Конечно, присутствие брата, да ещё следователя прокуратуры, снимало риск, которому она могла подвергнуться, окажись с Василием в квартире наедине. Но зато возникал другой риск: братец мог вообразить то, чего вовсе и не было.
— Ты знаешь, я передумала, — сказала она. — Я так долго искала, что у меня на это ушло все время. А у меня через полчаса встреча с режиссёром, с Додиным.
Я едва добегу до их театра.
— Иди. — Дмитрий вроде бы об её хитрости не догадался. — Мне-то, собственно, нужны соседи. Это все то же дело — пропавшие молодые люди. Кстати, в этой квартире вместе с Афиногеновым никто больше не жил, ты не знаешь?
— Понятия не имею, я же там никогда не была.
— Ладно, привет Глебу, — устало попрощался Дмитрий. — А я пойду. Вот так — люди исчезают, а ты их ищи.
— Это в каком смысле? — Агния уже шагнула во двор, но снова остановилась.
— Ты хочешь сказать, что Василий исчез?
— Именно в этом смысле. Если ты про Афиногенова. Пропал, как говорится, бесследно. Уж почти полгода. А на меня только сейчас спустили — чтобы я расследовал. Можешь представить идиотизм!
— То есть как?! Его столько времени не было?! Что же ты мне раньше не сказал? Я две недели телефон обрывала.
— А ты меня разве спрашивала?
Под грузом обрушившегося на неё известия Агния даже забыла о том, что минуту назад сказала брату о встрече с Додиным.
— Идём! — И она решительно подошла к лифту. — Расспросим хотя бы соседей, надо же узнать, в чем дело.
— А режиссёр?
— При чем тут режиссёр, если стоит вопрос о жизни и смерти?!
Лифт был сломан, и на четвёртый этаж они поднялись по лестнице.
Дверь квартиры, где жил Василий Афиногенов, была опечатана. На пожелтевшей бумажной ленте — дата пятимесячной давности.
— Удивительно, что не сорвали! — сказал Дмитрий и стал звонить к соседям — сначала в одну квартиру, потом сразу — в другую: обычно, услышав несколько голосов на площадке, соседи выглядывают охотнее. Из одной двери вышел длинный тощий мужчина лет сорока пяти, из соседней — молодая женщина с ребёнком лет полутора на руках. Дмитрий продемонстрировал удостоверение, но мужчина в долгую беседу вступать не захотел, только махнул рукой и сказал:
— Дерьмовый был пацан. Как родители погибли, так и пошло-поехало.
— А что поехало? — вклинилась Агния. Мужчина посмотрел на неё и криво усмехнулся:
— А это вы у его баб спросите, которые ему платили, если, конечно, их найдёте… Зрелые женщины, высокопоставленные, на дорогих машинах…
Агнии показалось, что мужчина знает её тайну и смотрит на неё в упор с особенным намёком. Она даже покраснела от его слов. Но тут заговорила молодая мама:
— А вы что, видели, как они расплачивались? Или вам завидно стало, что к нему приезжали на лимузинах? К вам-то никто даже пешком не ходит. Потому что вы доброго слова женщине не скажете, а он каждой комплимент говорил.
Видимо, этот спор у них продолжался уже давно.
Дмитрий выяснил, что писала заявление о пропаже именно эта молодая соседка. Она видела в окно, как Василия сажали в машину друзья. Может, и не друзья, а просто знакомые. Не в его машину, в чужую. Его слегка шатало, совсем немного, а друзья поддерживали с боков. Он и прежде исчезал, иногда даже на несколько месяцев. Но всегда запирал за собой квартиру. А тут она пошла гулять с ребёнком, смотрит — а дверь не заперта. Ей стало страшно, она решила, что к соседу залез вор, и вызвала милицию.
Милиционеры никаких следов ограбления не увидели, заперли своими ключами дверь и ушли. А уже через месяц вызвали её снова. Оказывается, у Василия Афиногенова умерла родственница, и он должен был поехать в Москву на похороны и за наследством. Однако адвокатша родственницы, которая его знала, так Василия и не дождалась, хотя тот звонил ей сообщить, что едет. И соседка Афиногенова написала в милицию заявление. Тогда в отделении вспомнили, что она их вызывала, и решили взять заявление и у неё.
Явно напоказ, догадался Самарин: мол, мы работаем по этому делу. На его вопросы о друзьях, об особых приметах пропавшего, о каких-нибудь странных обстоятельствах соседка ничего ответить не смогла.
— Но женщин у него, значит, было много? — уточнил Дмитрий.
Тут мужчина раздражённо пожал плечами и, видимо, считая свою миссию выполненной, удалился к себе в квартиру. Но дверь для вежливости не прихлопнул.
— Любили они его. Иногда приедет на лимузине, стоит полчаса у дверей и все звонит, звонит. Не догадывается, что он уже с другой. Что было, то было, — признала соседка. — Так ведь он был киноартистом. Ему даже визитную карточку напечатали особую — там так и сказано: «красавец». Сейчас я вам её покажу. — И она принесла точно такую визитку, какая была у Агнии.
— Интересная профессия, — согласился Дмитрий, взглянув на карточку. Он протянул соседке свою, где была указана его должность и служебные телефоны. И распрощался обычной в таких случаях фразой:
— Если что вспомните или увидите, очень прошу вас, сразу поставьте нас в известность.
ЖУРНАЛ У ПАССАЖИРА МЕТРО
Ольга Васильевна резво стучала мелком по доске. До конца урока оставалось десять минут, ей надо было успеть закончить изложение материала. Она так увлеклась, рассказывая о новейших исследованиях в области клеточных мембран, что, не заметив, потратила на это в два раза больше запланированного времени.
В классе стоял рабочий шум. Это значило, что две трети класса, человек двадцать, были вовлечены в её рассказ и слушали, глядя на неё во все глаза.
Остальная треть, утомлённая предыдущими уроками, тихо перешёптывалась, изредка перебрасываясь записками.
Ольга вроде бы слышала приближение быстрых шагов к кабинету, но внимания на это не обратила. Неожиданно дверь класса с грохотом открылась, и в проёме её возникла пожилая учительница литературы.
— Ольга Васильевна! Быстрей в учительскую! Там такое!
В классе немедленно повскакали с мест, и Ольге с трудом удалось их усадить на место. Ещё не хватает, чтобы порядок в учительской наводили школьники. Она быстро вышла вслед за пожилой словесницей, ещё не догадываясь о том, что там могло произойти.
— Быстрей, быстрей, — торопила её коллега. Они почти бежали к лестнице, учительская была этажом ниже.
— Да что хоть там?
— Захарьянц!
Добежав до учительской, словесница резко остановилась и пропустила Ольгу вперёд. Там происходила невообразимая сцена.
Неразбочиво выкрикивая армянские и русские слова, размахивая указкой, как оружием, перед тяжёлым высоким шкафом стояла разгорячённая Ева Захарьянц. А на шкафу — как она только туда забралась?! — стояла испуганная Аллочка.
— У меня отец — Герой Советского Союза! — плача, с акцентом, явно усиленным волнением, выкрикивала Ева. — Мой прадед был полковник царской армии!
Я тебе покажу — воровка! Мы честные люди! Мой сын чужая копейка не притронется!
Зачем ему твоя паршивая копейка, он сам молодой, может заработать!
— Ужас! Ужас! Какой ужас! — приговаривала пожилая учительница из-за дверей.
А на шкафу, почти под потолком, испуганно всхлипывала Аллочка. Увидев Ольгу, она сразу приободрилась.
— Да не у меня он украл! Вот, — показала она рукой на Ольгу, — у Ольги Васильевны украл! Спросите у неё! — выкрикнула она визгливо.
— Алла! — попыталась одёрнуть её Ольга. Но было поздно.
— Ольга-а-а?! — гортанно выкрикнула Ева, обернувшись к ней. — У тебя украл? — переспросила она с ужасом.
— Нет! Нет! — теперь уже кричала сама Ольга. — Никто этого не знает!
Но Ева уже ничего не слышала. Она закрыла лицо ладонями, обрушилась на пол и, сидя посреди учительской, принялась раскачиваться.
— О, горе! О, какой позор! — с тоской в голосе стонала она. — Ольга впервые видела картину такой безудержной восточной страсти. — Какой позор! Какой позор!
— повторяла Ева, она захватывала пучки волос, рвала их, бросала в стороны.
— Мамаша, мамаша, успокойтесь! — суетилась перед ней Аллочка.
Ольга даже не заметила, когда она успела сползти со шкафа.
Быстрее всех сообразила, что надо делать, пожилая учительница. Она подбежала к столу, который стоял в углу, выплеснула из графина в стакан воды и поднесла его Еве:
— Выпейте, выпейте, вас никто не хотел унизить!
Уже прозвенел звонок, уже учителя толпились в дверях учительской, с недоумением глядя на странную женщину, которая сидела на полу, обхватив руками голову, и негромко стонала, медленно раскачиваясь. Нагнувшись к ней со стаканом в руках, стояла пожилая учительница. Наконец Ева вцепилась губами в край стакана и, расплёскивая воду, отпила.
— Я за директором… — начала было Аллочка.
— Не смейте! — остановила её словесница. — Не хватает нам ещё второго действия!
Вдвоём с Ольгой они подняли Еву под локти и медленно перевели её в медкабинет рядом с учительской. Медсестра быстро накапала успокоительного, Ева уже не стонала, а молча тупо смотрела в пол.
— Это не правда! Не правду она вам сказала! — повторила Ольга несколько раз, но так и не поняла, услышала ли её Ева.
Потом начался новый урок, и Ольге надо было мчаться в кабинет, где уже собрался другой класс. Она так и оставила Еву у медсёстры, а когда пришла в следующую перемену, дверь в медкабйнет была закрыта.
— Ушла, только что ушла, — сказала медсестра, которую Ольга застала в вестибюле. — Я уговаривала её подождать вас, но она встала и пошла.
Ева Захарьянц едва втиснулась в вагон метро. Справа и чуть сзади она была зажата шумно дышащим толстяком, слева молодой парень, возможно, студент, держал на весу старенький кейс-дипломат, угол которого больно упирался ей в бок.
Парень это понимал и пытался убрать свой кейс, но все они были так зажаты, что у него это никак не получалось. К тому же левой рукой он держал над головами рулон чертежей. И Ева, глядя на него, скорбно подумала, что и Гоша сейчас мог бы так же ехать в метро в свой университет.
С той ночи, когда сын не вернулся, прошло уже два месяца. В университете Ева узнала, что Гоша, успешно сдав курсовую работу, отправился домой, это слышали его товарищи. Потом Ева обошла все городское начальство, какое могло помочь в поисках сына. Пробиться к начальству ей, до сих пор не имеющей российского гражданства, было непросто, но ради сына она сумела это сделать.
Где только она ни была: и в УВД, и в медицинском управлении, даже там, где ведали моргами. Начальники разговаривали с ней сочувственно, кое-кто пытался помочь, но следов сына так и не обнаружили. Словно его инопланетяне выкрали.
Эту мысль высказал ей экстрасенс, к которому она обратилась, прочитав его объявление в газете.
— Я его чувствую, слышу, он переместился в параллельный мир, — сообщил ей главный епископ Академии магических наук, получивший за консультацию пятьсот рублей.
На просьбу вернуть сына прямо сегодня домой он оценивающе оглядел её и сказал, что готов это осуществить, но такое воздействие на космос требует мощного заряда психологической энергии и стоит не меньше пятидесяти тысяч долларов, причём авансом.
Пятидесяти тысяч у Евы не было. Не было даже и пяти. А было только пятьсот — пять стодолларовых бумажек. Деньги она откладывала постепенно, когда работала на нового русского, а если точнее — на нового армянина. Ева учила тогда его детей русскому языку, как-никак она была кандидатом педагогических наук, и он платил ей по двести долларов в месяц. Но потом армянина убили, и его вдова, быстро собрав детей, улетела во Францию. Доллары были зашиты в подушку на самый чёрный день, но теперь чёрные дни у неё шли бессменной чередой.
— Пятьсот долларов возьмёте? — спросила она экстрасенса на всякий случай: вдруг согласится.
Тот не обиделся и серьёзно объяснил, что этих денег хватит на такую энергию, которая способна вернуть только ноготь сына. Почему именно ноготь, а не другую часть тела, Ева узнавать не стала.
Сейчас она тоскливо обдумывала, что скажет в Комитете солдатских матерей, потому что добрые люди посоветовали ей обратиться ещё и туда.
— Газеты же писали: в армию сейчас большой недобор призывников, поэтому в городе проводят тайные облавы, — объясняли ей. — Милиция останавливает юношей призывного возраста, заводит их в отделение, а там люди из военкоматов без слов отбирают у них паспорта, одевают в военную форму и увозят в часть. Только солдатские матери и могут помочь, — советовали Еве доброжелатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51