Теперь мужик продолжал греть своим задом сиденье в кабине, а водитель, ощущая тоску в душе, сделал шаг в сторону шестерочных «жигулей».
И тут случилось невообразимое. Хозяин «шестёрки» вместо того, чтобы наброситься с криками на водителя грузовика, поспешно выскочил из машины, перебежал на правую сторону, вытащил с пассажирского места за руку девочку лет десяти-двенадцати и, не расцепляя рук, они побежали к тротуару, а потом быстро-быстро скрылись во дворах между домами.
«К телефон-автомату, что ли, бросились звонить? — подумал водитель. — Надо хотя бы свидетелей записать, пока не разошлись».
Но в это время к его машине уже шёл, отчаянно свистя, молодой сержант, который регулировал движение на Каменно-островском проспекте у въезда на мост.
Место было напряжённым, и пробка на набережной образовалась мгновенно. По лицу милиционера водитель пытался понять, видел ли он, как «шестёрка» «подрезала» его грузовик и сразу резко остановилась.
— Документы! — коротко приказал сержант и спросил, с раздражением кивнув на «шестёрку»:
— А где этот, с дочкой? Куда они побежали?
И водитель понял, что сержант видел все, поэтому можно надеяться на справедливый протокол.
— Я свидетелей перепишу? — спросил он сержанта, и тот согласно кивнул.
Пока водитель уговаривал стоящую на тротуаре супружескую пару и остриженного наголо парня записаться в свидетели, подъехала машина ГИБДД. И теперь оставалось дождаться владельца «шестёрки», чтобы начать оформление протокола. Сзади уже напирал, нервно сигналя, поток автомобилей, милицейские нервничали, но владелец со своей дочкой не появлялся.
— Может, угонщик? — предположил старлей из группы ГИБДЦ.
— С ребёнком — какой угонщик, — ответил водитель. Он уже объяснил, как что было, и старлей явно был на его стороне.
— Тогда пьяный. Испугался, что на экспертизу повезём, и деру. А проветрится, вернётся к машине и станет качать права.
— Так они даже машину не заперли. Пьяный, он бы все равно машину не бросил.
— Не нравится мне это, — проговорил старлей. — Что там у них может быть в машине?..
Старший лейтенант вспомнил, как их стращали на утреннем инструктаже насчёт терактов и московский полковник дважды предупредил, что террористы опять замыслили серию взрывов и надо быть особенно бдительным к подозрительным машинам. Через час мимо по Каменностровскому проспекту проедет губернатор, за ним — представитель президента. Если, например, в багажник этой задолбанной «шестёрки» положить взрывчатку и поставить на радиоуправление, такой теракт можно устроить! И решил старший лейтенант в соответствии с утренним инструктажем вызвать бригаду сапёров со служебной собакой, ибо, как и сам говорил, за перебдеть, чем недобдеть.
Про водителя грузовика, который маялся поблизости, уже все забыли, и, когда он сунулся со своим вопросом:
— Так я поеду, ладно, а? Я же ничего не нарушил…
От него отмахнулись:
— Давай, катись. — И старлей, секунду подумав, даже вернул ему отобранные было права.
Грузовик ещё не успел отъехать, как примчалась машина с сапёрами. Из неё первым выскочила крупная женщина с фокстерьером. Они обошли вокруг «шестёрки», потом женщина подняла свою собаку, натасканную на взрывчатку, к запертому багажнику, пёсик стал принюхиваться, а потом, прямо на руках у женщину, задрал голову и протяжно завыл.
— Взрывчатки нет, это точно, — проговорила женщина, но что-то подозрительное в багажнике спрятано.
— Вскрываем? — спросили сапёры, стоявшие рядом. Водитель грузовика никогда не видел, как ищут взрывчатку с помощью собаки, и решил понаблюдать.
— Уверены, что не взорвёмся? — переспросил старший лейтенант, вызвавший сапёров.
Ему-то очень хотелось, чтобы сапёры чего-то такое опасное обнаружили. Он даже представил, как перед строем ему объявляют благодарность, а потом показывают по телевизионным новостям.
— Собака — не человек, она не обманет, — сказал весело сапёр, специальным крючочком открыл багажник, заглянул во внутрь и отшатнулся.
— Елы-палы! Там вроде бы это… мясо… человеческое!
— Что за шутки дурацкие! — проговорил старший лейтенант и, отстранив сапёра, заглянул в багажник «шестёрки». Его стало выворачивать тут же, прямо на проезжей части. Наконец, отдышавшись и утеревшись не очень свежим платком, он проговорил:
— Че тут думать, следаков надо вызывать! Я не зря заподозрил!
И в этот момент рядом с ними затормозила машина с телевизионной бригадой новостей.
Кадры были отсняты во всех ужасающих подробностях, водитель так и не успевшего отъехать грузовика в который раз вылез из кабины и с важностью дал показания. Теперь уже получалось, что он едва ли не первым заподозрил неладное, а потому принял меры, чтобы остановить подозрительную машину. Через несколько часов все это, приправленное лихими комментариями о преступной бездеятельности тех, кто отвечает за порядок в городе и стране, превратилось в трехминутную страшилку и было показано сначала по телевизорам города, а потом всей страны.
В результате с раннего утра по властной вертикали сверху вниз пошли звонки, полетели факсы с распоряжениями и указаниями. Все они требовали немедленного отчёта о проделанной работе. И конечным пунктом, где сосредотачивался весь этот руководящий гнев, был маленький темноватый кабинетик Дмитрия Евгеньевича Самарина, начальника следственного отдела прокуратуры Петроградского района. Ниже драить было некого, разве что собственное отражение в зеркале.
А мысли о том, что в городе действует шайка то ли маньяков-каннибалов, то ли сатанистов, и прежде кучковались в усталой голове Дмитрия. Но из подобных мыслей дела не раскрутишь.
НЕ ОБЩАЙТЕСЬ У ОБМЕННИКА С НЕЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ!
Какой журналист не мечтает превратиться в писателя! Да это и понятно — статьи, репортажи живут лишь миг. А через день информационный повод сменяется новым, и автора старого текста не вспомнит никто. Зато книга остаётся навсегда.
Её можно дарить поклонницам и поклонникам, предварительно поставив автограф. Её хранят библиотеки, она значится в каталогах. Следовательно, и фамилия автора остаётся в вечности. И, быть может, кто-то, если не обыкновенный читатель, то студент, аспирант, через сто лет откроет эту книгу и с трепетом станет её изучать. И увлечётся так, что забудет о мелочах собственной жизни. Подобная мечта, иллюзия, даже скорее, живёт в душе многих журналистов, и Агния не была исключением. Но удача выпадает лишь некоторым и зачастую меняет всю их творческую жизнь.
— Счастливая! Гонорар получишь, машину приобретёшь, — сказала Агнии одна из подруг-журналисток, услышав новость.
— Как бы ты ни старалась, тебя все равно обманут, — ставили Агнию под холодный душ более опытные коллеги перед её поездкой в Москву. — Твоя главная забота — подписать в издательстве такой договор, по которому обман будет минимальным.
В Москву она давно уже не ездила и в железнодорожной кассе на канале Грибоедова сделала неприятное открытие: билет в купейный вагон стоил почти в три раза дороже, чем в плацкартный. Конечно, здорово было бы поехать для подписания договора на книгу в «СВ». Но ей хотелось вовсе и не шика, а просто человеческих условий. Все-таки есть разница между пассажиром, который спокойно проспал ночь в купе с элементарными удобствами, и тем, кто вскарабкивается на «верхнюю боковую» возле туалета в общем вагоне, а утром уносит с собой это самое туалетное амбрэ, которое на весь день въедается в одежду и волосы и от которого, брезгливо принюхиваясь, шарахаются в троллейбусе случайные попутчики.
И все же Агния решила сэкономить. Поэтому выбрала поезд, уходящий в тридцать пять минут первого и почти полностью состоящий из дешёвых плацкартных вагонов. И то ли кассирша её пожалела, то ли с билетами было свободно, но ей досталась нижняя полка в середине вагона. Это было уже везением. Правда, номер вагона был первым.
— Придётся брести до него вдоль всего состава, — пожаловалась Агния мужу, разглядывая билет.
— Зато в Москве тебя подвезут к самому вокзалу, — успокоил Глеб.
Никакого багажа Агния с собой не везла. У неё была вполне приличная небольшая сумка для таких поездок, в неё поместились косметичка и полиэтиленовая папка с ксероксами нескольких самых её удачных статей — вдруг в издательстве полюбопытствуют. Так, налегке, она и отправилась.
На подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней — в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками. Некоторые из них размахивали полосатыми флагами. Этот разноголосый ор она услышала, как только поднялась от метро по лестнице туда, откуда отправлялись пригородные электрички.
— Опять «зенитчики» едут, — с неудовольствием проговорил рядом с Агнией пожилой человек с двумя потёртыми чемоданами, грузно ставя их на асфальт. — Вот уж непруха, так непруха!
И точно — это были футбольные фанаты, стриженные коротко мальчишки лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на флагах была одна и та же надпись — «Зенит». Ей даже показалось, что лица у них одинаково туповатые — словно все они вышли из той же экспериментальной установки, где клонировали овечку «Долли». Фанаты штурмовали вагоны именно её поезда — ведь он был самым дешёвым, а порядок на платформе пытались навести десятка полтора омоновцев, но делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу парней, Агния испугалась всерьёз — ещё не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда уж не только не выспишься, потому что они наверняка напьются, едва поезд тронется, но и вообще хлебнёшь неприятностей. Однако «зенитчики» прорывались в конец поезда, а её вагон, находившийся у самого локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи — тихими и вполне приличными людьми. Даже постельное бельё, которое ей выдали, было хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в плацкартном вагоне тоже иногда ехать не так уж страшно, особенно, если дорога занимает всего одну ночь.
Поезд приходил в Москву в девять с небольшим, а встречу в издательстве назначили на час дня. Это время было тоже удобным, она решила, что четырех часов хватит как раз на то, чтобы сделать в вокзальной парикмахерской укладку и не спеша добраться по подробно записанному адресу.
По дороге Агния ещё раз прокручивала предстоящий разговор с директором издательства на случай, если тот спросит о плане будущей книги. Мысли её на этот счёт можно было назвать выношенными. И касались они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой Агнии в частности.
— В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея, — говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со сковороды омлет. — Ты согласен?
— Безусловно! Без этого за неё и браться не стоит. Иначе получится аморфная куча всяческих фактов, — подтверждал муж, сооружая бутерброд.
— Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге, и камень, и облако, и человек, и птица, и цветок — все это едино, потому что все от Бога. Подходит? — спрашивала она через полчаса.
Глеб отрывался от ноутбука, секунду-две соображал и наконец догадывался, о чем жена спрашивает.
— Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого, вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.
— Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы в этом мире — случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни просматривается воля Божья? И с этим вопросом я прослежу за жизнью героя. Такое пойдёт?
— Это лучше, — подтверждал Глеб.
В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант — это чей дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов? Его тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.
Прежде она считала, что искусство всегда имеет божественное происхождение.
И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам он — всего лишь инструмент, который принимает от неба мировую гармонию и переводит её в нотные знаки и звуки, она радовалась: это — моё! Я думаю так же. С другой стороны, ещё на первом курсе университета они с увлечением читали роман Томаса Манна. Тот самый: «Доктор Фаустус», конечно. И примеряли на себя судьбу Леверкюна. Всех их тогда жгло честолюбие, каждый верил, что обязательно станет знаменитым. И ради славы они были готовы на многое — даже на договор с дьяволом, как тот же Леверкюн, достигший немыслимых высот в искусстве и лишившийся всего человеческого.
Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже каким-то иерархом Православной церкви. Зал в ещё не сгоревшем Доме писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах, на подоконниках.
Священника спросили о месте интеллигенции в мире.
— Не порадую вас своим мнением, — ответил священник, — но я так думаю, что интеллигенты, особенно на Руси — это продолжатели дела Каина. Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .
Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой. И неожиданно люди, считавшиеся только что официальными изгоями, превратились для Агнии и её подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику — ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников, умеющих разговаривать с людьми, тогда было немного большинство, мягко говоря, даром красноречия не обладало.
И слова того иерарха не только врезались в память, они постоянно мучили Агнию: как, неужели и она со своими сомнениями, исканиями, любовью к театру — тоже от Каина? а великие мастера, поэты и композиторы, без которых она не представляла своей жизни, и они — Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос, который обожали часто задавать прежние властители: «С кем вы, мастера культуры?» Только ответ на него теперь был известен сразу и ничего хорошего не обещал.
С годами эти терзания ранней молодости поутихли, да и столько с тех пор им всем пришлось пережить разочарований и сложностей, что Агнии стало не до абстрактных размышлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51