Левин проводил его растерянным взглядом, потом пожал плечами и пошел по кругу знакомиться с ребятами. Он приняли его подчеркнуто холодно. Только Мэрион приветливо пожал ему руку.
— Откуда ты, корешок? — спросил кто-то.
— Из Бруклина.
— Я так и думал.
— Ну и потрепало нас, пока добрались сюда.
— Давно из учебки?
— Два месяца. Надеюсь, мы поладим, если уж нас загнали в одну упряжку.
— Что значит, загнали?
— А я призывник, или ты думаешь, что можно по своей воле влезть в это дерьмо?
— Что-то здесь стало пованивать, — заметил Эрдэ.
— Не то слово, — согласился Сияющий Маяк. — Пойдем лучше прогуляемся.
Все, за исключением Левина и Мэриона, вышли из палатки. Я последовал за ними.
— Мак, и мы должны терпеть этого горластого кретина?
— Не кипятись. Новички всегда стараются произвести впечатление.
— Ты слышал, что он сказал? Он призывник и морпехом стал не по своей воле. На хрена нам такой нужен?
— Что поделаешь, война, — вздохнул я.
— Не нравится мне этот еврей, — сплюнул Непоседа.
— А вот это уже лишнее, Непоседа, — отрубил я. — Поживем — увидим. Может, он парень неплохой. Не наезжайте на него и сами увидим.
Когда я вернулся в палатку, Левин распаковывал свой «эрдэ».
— Что это мужики так окрысились? — спросил он. — Что я такого сказал?
— Левин, эти ребята уже давно вместе, и здесь у нас что-то вроде привилегированного клуба, так что сначала придется заслужить право быть его полноправным членом.
— Но я же не виноват, что меня призвали в морскую пехоту.
— Вот как раз об этом трепись поменьше. Эти ребята вместе побывали в бою и теперь, как одна семья, а ты для них пока никто. Так что спусти пар и не высовывайся.
— Как скажете, сержант, — смущенно пробормотал Левин. — Я постараюсь.
— Будем надеяться. И уж можешь не сомневаться, что я найду для тебя уйму работы. Если будешь как следует исполнять свои обязанности, то считай, что один друг в этом подразделении у тебя уже есть, но если окажешься лентяем... — Я выразительно посмотрел на него и вышел из палатки.
— Господи, у меня такое чувство, что я снова в учебке, — простонал Левин.
— Да не волнуйся ты так, — утешил его Мэрион. — Кроме того, считай, что у тебя уже есть один друг.
— Спасибо, капрал.
— Да брось, Ребята пока не приняли тебя, ко это оттого, что ты прибыл на замену парню, который погиб на Гвадалканале. Какой был парень! Остался прикрыть разведгруппу и погиб... Ладно, пойдем, я покажу тебе лагерь. Кстати, ты любишь классическую музыку?
* * *
— Левин!
— Я, сэр!
— Сегодня заступишь на ночное дежурство.
— Есть, сэр.
— И не надейся, что выспишься. С утра полевые учения, и твоя очередь тащить генератор.
— Левин!
— Да, капрал?
— Сегодня пойдешь копать новый гальюн.
— Есть, сэр.
— Мак, у тебя есть человек для работы на кухне?
— Есть... один.
Я делал все, чтобы Левин не знал ни минуты покоя. Он выполнял всю самую грязную и трудную работу. Выполнял молча и безропотно. Поэтому по прошествии времени ребята начали признавать его. Испанец Джо, например, оттаял после того, как получил карточки Левина на пиво. Мне он нравился как отличный радист, и уж, конечно, все с восторгом приняли тот факт, что Левин оказался прекрасным парикмахером.
И только Непоседа по-прежнему враждебно относился к новичку.
Тем не менее все это не освободило Левина от неприятных обязанностей. Он чистил гальюн, копал траншеи, занимался уборкой, растапливал по утрам печь, чтобы до подъема обогреть палатку. Между прочим, последнее послужило причиной для довольно забавного происшествия с Элкью. Разумеется, сам Элкью не считал это забавным, но факт остается фактом.
Однажды за несколько минут до подъема, когда сон особенно сладок, рядовой Джонс вскочил с койки и полусонный поплелся в гальюн, повинуясь неумолимому зову природы. Было еще темно, и палаточный лагерь спал. Поеживаясь от холода и отчаянно зевая, Элкью вошел в гальюн и, приняв традиционную позу, прикрыл глаза. Однако через несколько секунд какое-то смутное беспокойство заставило его окончательно проснуться. Он осторожно повернул голову влево и застыл от ужаса. Рядом с ним, почти плечом к плечу, сидел офицер. В полутьме Элкью разглядел капитанские нашивки. Все еще сомневаясь, он глянул вправо, где его соседом оказался лейтенант. Только сейчас до Джонса дошло, что в темноте он по ошибке зашел в офицерский гальюн. Сами господа офицеры, обнаружив рядового в своих апартаментах, отвернулись и постарались по возможности сохранить холодный и надменный вид. Элкью от смущения издал громкий звук и покраснел. Лейтенант с отвращением отвернулся, а капитан все время нервно постукивал ногой...
Целый день Элкью ждал расправы за свое преступление, но офицеры предпочли не разглашать факт его вторжения в святая святых...
* * *
Шестой полк, одетый в новенькую, выданную накануне форму, стоял в парадной линейке. Все три тысячи морпехов застыли в строю, пока командир дивизии генерал-майор Брайант, его заместитель бригадный генерал Снайпс и командир полка полковник Мэлколм обошли все батальоны. Потом и они вытянулись по стойке «смирно», и под барабанный бой на плац вынесли полковое знамя. Наше полковое знамя, с серебряными кольцами на древке, символизировавшими походы шестого полка: Доминиканская Республика, Шанхай, Гаити, Исландия... Флаг был огромный, с золотыми кистями. В центре красовалось изображение золотистого глобуса с якорем, орлом и надписью: шестой полк, Корпус морской пехоты Соединенных Штатов. Древко флага венчал золотой орел, держащий в когтях боевые ленты, на которых были увековечены названия мест боевой славы полка: Никарагуа, Бель Вуд, Шато-Тьерри, Гуантанамо Бэй... А сегодня к ним добавилась еще одна — Гвадалканал.
— Парад! Равняйсь! Смир-рно!
И началась церемония награждения отличившихся в боях на Гвадалканале.
— Подполковник Сэмуэль Хаксли...
— Фельдшер Педро Рохас...
— Рядовой Константин Звонски, посмертно...
— Полк! Равняйсь! Смир-рно! К церемониальному маршу! Управление полка прямо! Остальные напра-во!
После парада мы вернулись в палатки.
— Пошли, ребята, поздравим Педро, — предложил Сияющий Маяк.
— Пошли, — согласился Энди.
— С каких это дел мы будем его поздравлять? — недовольно спросил Непоседа.
— Он заслужил свою медаль.
— Ну конечно, наградили офицеров и костоправа.
— Что ты кипятишься?
— А почему нет? Чертов мексиканец заслужил медаль не больше, чем Эрдэ. Почему его наградили, а Эрдэ нет?
— Если они будут награждать всех, кто заслужил, то просто медалей не хватит.
— А Рэд Кэссиди? Ему не полагается медаль?
Эрдэ, молча сидевший на койке, поднялся.
— Пошли, Непоседа.
— Куда?
— Хочу поздравить Педро и поставить ему пива.
* * *
Едва улеглось первое радостное волнение, вызванное нашим возвращением обратно в Новую Зеландию, как начали сказываться последствия недель, проведенных в болотах и джунглях Гвадалканала. Чуть ли не каждую ночь меня будили:
— Мак, у испанца жар...
— Мак, индеец в бреду...
— Мак, Эрдэ заболел...
— Мак, с Дэнни беда. Бредит и орет, что не хочет стрелять кроликов.
Ночи бреда и кошмаров, жар и озноб, бледные, изможденные, давно небритые, лица, покрытые испариной. Малярия жестоко терзала всю вторую дивизию. Меня самого схватывало раз десять. Разумеется, в каждом полку существовал небольшой госпиталь, но все было переполнено. Дивизионный госпиталь принимал только самых тяжелых больных. Некоторых удавалось отправлять в большой госпиталь на военно-морской базе, но и там не хватало мест, поэтому в каждом батальоне устроили большую палатку для больных. И в этих палатках, переполненных метающимися в бреду мальчишками, познавалось, что значит слово «друг». Те, кого не зацепила малярия или кто начинал выздоравливать, возились с больными, как с детьми. Мыли, кормили, ухаживали. Мы относились друг к другу с такой любовью, окружали своих боевых друзей такой заботой, на какие не способна ни одна женщина. Сколько ночей я валялся на койке, трясясь от лихорадки, и всегда у моего изголовья сидел Элкью, Дэнни или Эрдэ, которые пытались покормить меня или влить в рот несколько глотков фруктового сока:
— Ну давай же, старый морской пердун, открой свою пасть или я залью тебе сок через задницу.
Они меняли холодные салфетки у меня на лбу, когда жар возвращался. Они укутывали меня одеялами, когда меня знобило. И я делал для них то же самое, когда малярия снова сбивала с ног тех, кто, казалось, уже выздоровел. Время от времени в палатке появлялся Педро или кто-нибудь из санитаров. Они делали все, что могли, чтобы облегчить наши страдания, хотя сами валились с ног от болезни и усталости.
Хинин в таблетках закончился, и нам пришлось принимать его в растворе. Жуткое пойло. Иногда казалось, что легче сдохнуть, чем пить эту дьявольскую микстуру.
День за днем, неделю за неделей малярия кружила над палатками второй дивизии, сбивала с ног сотни и тысячи парней, но всем страданиям когда-то приходит конец, и мы постепенно выздоравливали. Выздоравливали для того, чтобы снова стать в строй.
* * *
Поскольку наша штабная рота по численности меньше, чем линейные роты, то в столовой нам требовалась всего половина помещения. Это и подсказало Элкью просто гениальную идею: перегородить столовую пополам и сделать в ней нечто вроде собственного ротного клуба. Идею с восторгом поддержала вся рота и, не дожидаясь официального разрешения, принялась за дело.
Прежде всего мы отправили в рейд по лагерю и его окрестностям несколько групп, которые подбирали или просто воровали все, что могло пригодиться для клуба. Руководил операцией, конечно же, испанец Джо. Он за целую милю мог унюхать плохо лежащие гвозди и стройматериалы. Впрочем, даже если они были под охраной, то все равно попадали к нам. В этом деле испанцу нет равных. Результатом его умелых действий стала деревянная стена, разделившая столовую на две части. Потом он где-то «позаимствовал» печку-буржуйку и раздобыл доски, из которых мы сделали теннисный стол, десятка два стульев и полдюжины столов.
Френч, вначале косо смотревший на наше мародерство, вскоре махнул рукой и молчаливо благословил затею.
Тут уж мы развернулись как следует, Начали с того, что собрали по фунту с каждого морпеха и таким образом оказались владельцами казны клуба. Казначеями выбрали Мэриона, сержанта Пэриса, Педро Рохеса и меня. После короткого военного совета мы закупили в Веллингтоне дюжину подержанных кресел и диванов, а также большой радиоприемник, который поставили на стойку бара. Проигрыватель и два десятка пластинок с хорошей музыкой, настольные лампы, пишущую машинку, сотню акварельных картинок с обнаженными девицами... Господи, да разве все упомнишь? В общем, с каждой зарплатой наш клуб становился все богаче и уютнее. Очень кстати пришлась посылка Элкью от его дяди, который работал в одной из кинокомпаний в Голливуде, — двести открыток с кинозвездами. Разумеется, они тут же украсили стены нашего клуба.
Сэм Хаксли нарушил все традиции, позволив нам брать положенное по рациону пиво сразу на всю роту. Это сразу дало возможность выделить несколько ящиков для бара, поскольку в роте пиво пили не все, а кое-кто находился в отпуске или в госпитале.
Да уж, клуб у нас получился что надо. Тот, кто служил в армии, поймет, как здорово прийти вечером в такое место, выпить пивка, послушать музыку, перечитать письма из дому, перекинуться в картишки или просто послушать радио. Довольно часто мы ловили «Розу Токио» на английском языке. Помнится, однажды японский диктор ядовито заметила, что часы на здании парламента в Веллингтоне отстают на две минуты... и оказалась права. Мы сами проверяли.
* * *
Каждый день нас снова и снова гоняли на полевые учения, невзирая на погоду, причем моим ребятам доставалось больше всех, поскольку, независимо от того, какая рота проводила учения, всем требовались связисты. Легко догадаться, что чаще всего трудности выпадали на долю Левина, Он безропотно и добросовестно выполнял свои обязанности. Настолько добросовестно, что однажды обморозил себе ноги, когда ему пришлось несколько часов просидеть с радиостанцией в окопе по колено в воде.
Док Кайзер вызвал меня к себе и предложил освободить Левина на пару дней от всех нарядов. Я, разумеется, не возражал, но запротестовал сам Левин.
— Ребятам это не понравится, — грустно сказал он, когда я помогал ему добраться до палатки.
— Да брось, Джейк. Все о'кей. Через месяц-другой станешь капралом, так что держись, старик. Считай, что принят в семью.
— Нет, Мак, еще нет. — Он закурил сигарету и глубоко затянулся дымом. — Пока не побываю в бою, я не могу стать одним из них.
— Это кто же так решил? Ты сам или кто подсказал?
— Иди ты к черту, Мак, я же серьезно так думаю.
— А я тебе говорю, хватит надрываться. Они уже приняли тебя. Постой... я, кажется, понял... Это потому, что ты еврей?
Левин побледнел. Я обнял его за плечи.
— Ты просто спятил, Джейк. Из-за Непоседы, да?
— Я не знаю, почему он невзлюбил меня, Мак. Я делаю все, чтобы подружиться с ним и не хочу неприятностей, но еще немного, и я не выдержу и набью ему морду, а там хоть под трибунал. Ребята тоже часто подначивают меня, но я знаю, что они шутят, а Непоседа...
— Да он в общем неплохой парень и еще образумится, посмотришь.
— Он говорит, что война началась из-за евреев, что все евреи трусы...
— Эх, Джейк, если бы достаточно было набить морду, чтобы вышибить из человека дурь... Ладно, пойдем-ка лучше в клуб, я угощу тебя пивом.
* * *
Испанец Джо облокотился на стойку бара и, окинув взглядом обступившую его толпу восхищенных новозеландцев, горестно вздохнул.
— Да-да, друзья мои, совсем стал плох старый Джо. Теперь даже Джо Луис может обставить меня.
Посетители бара с сыновьим почтением внимали испанцу, уважительно поглядывая на орденские ленточки (которые Джо недавно купил в армейской лавке на базе).
— Смотри-смотри, — говорили они, подталкивая друг друга локтями. — Видал? Вот это парень!
Джо чуть не мурлыкал от удовольствия и не забывал выпячивать грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43