— Миссис Роджерс, — прогудел Енох. — Будь любезна, принеси-ка нам пива.
— Мистер Роджерс, — отвечала старая леди. — За своим пивом, будь любезен, сходи сам. Ты прекрасно знаешь, что я не переношу этой вони. К тому же сегодня утром взорвалась еще одна бутыль.
— Ох уж эти женщины, — пробурчал мистер Роджерс, поднимаясь из-за стола.
В это время дверь отворилась и в комнату вошли шесть человек. Мужчина, вне сомнения, из клана Роджерсов, его необъятная жена и четверо упитанных отпрысков.
— Дядя Бен! — радостно вскрикнула Пэт.
— Пэтти, девочка моя, сколько же мы не виделись!
— Ну, Энди, приготовься, — прошептала миссис Роджерс, наклонившись к нему. — Сегодня тебе придется выдержать настоящую атаку.
— Эй, Роджерсы, где тут американский морпех, которого вы прячете?
* * *
Миссис Роджерс дремала, покачиваясь в скрипучем кресле-качалке у камина. Енох с огромной кружкой пива сонно смотрел на пламя, изредка отхлебывая из кружки. Энди сидел на низком табурете, а Пэт устроилась на полу у его ног и рассеянно ворошила угли в камине, над которым красовалась надпись «Благослови, Господи, очаг наш».
Энди блаженствовал, положив руку на плечо Пэт. Еще никогда в жизни ему не было так хорошо.
Енох Роджерс очередной раз приложился к своей кружке и смачно рыгнул.
— Мистер Роджерс! — возмутилась миссис Роджерс.
— О Господи, женщина! Неужели мужчина не может рыгнуть в собственном доме? Не обращай внимания, Энди, мы люди простые, не то что у вас в Америке. — Он нагнулся и ласково потрепал собаку, развалившуюся у его ног. — Хорошая земля, хорошая женщина, хорошая собака. Что еще нужно старику, который всю жизнь пахал, как лошадь? Мы, Роджерсы, никогда не понимали тех, кто живет по городам. Здесь, среди этих холмов, и течет настоящая жизнь, а не там, среди суеты, шума и дыма.
— Тебе, наверное, скучно с нами, Энди, — заметила миссис Роджерс. — Извини, что было так много гостей, но ведь Пэт давно уже не приезжала домой, а наши родственники не упустят повода собраться вместе. Женщинам надо поболтать, мужчинам выпить. Сам понимаешь...
— Они прекрасные люди, миссис Роджерс, надеюсь, я им понравился.
— Конечно, понравился, — ухмыльнулся Енох. — Они ведь и шли сюда, чтобы посмотреть на американца, которого заарканила Пэт.
— Папа!!!
— Да еще не просто американца, а морпеха.
— Попридержи язык, мистер Роджерс. Ты доведешь до слез бедную девочку.
— Ничего подобного, миссис Роджерс. Видела бы ты лица Даггера и Бена, когда я рассказал им, как парень свалил дерево. Они все на ус мотают.
— Здесь не так уж весело, Энди, — продолжал Енох, раскурив трубку. — А мужиков не хватает. Наши ребята ушли, и многие никогда не вернутся. Другие разъедутся по разным странам. Они повидали мир и теперь им неохота возвращаться на фермы и кастрировать быков. Так что, как ни крути, а без свежей струи нам не обойтись.
Миссис Роджерс хотела было что-то сказать, но Енох предостерегающе поднял руку и встал.
— Пойдем-ка, старушка, отдыхать. Пусть молодежь посидит вдвоем, пока еще не погас огонь в камине.
Они пожелали спокойной ночи и неторопливо удалились в спальню.
— Бедный Энди, — сказала Пэт. — Представляю, каково тебе пришлось, но я ведь предупреждала...
— Что ты, Пэт, они все замечательные. Надеюсь, что я им понравился.
— Об этом не беспокойся. Раз ты можешь ловко срубить дерево и пить с ними пиво, значит, ты для них уже свой. А на папу с мамой не обращай внимания. Они пытаются побыстрее отдать меня замуж, чтобы я не осталась старой девой.
Энди осторожно обнял ее.
— Пэт... я никогда не думал, что на свете есть такой дом, такие люди... — Он осторожно коснулся ее щеки. — Пэт... можно?
Ее руки обняли его, и горячие сухие губы коснулись его губ.
— Милый, — чуть слышно прошептала она.
— Пэт, родная, — выдохнул он.
Она вдруг отстранила его.
— Мы не должны... не надо...
Он поднялся и помог ей встать.
— Не сердись, Энди.
— Ничего. Я понимаю. Спокойной ночи, Пэт.
* * *
Я вошел в палатку и, подойдя к койке Энди, ткнул его под ребра.
— Эй, придурок, ну-ка вставай и зайди ко мне в офис.
Хуканс молча обулся и последовал за мной. Мы зашли в штабную палатку, и, пока я возился с бумагами, Энди уселся за стол, где стояла радиостанция, и рассеянно отстукивал ключом несколько сигналов: «Пэт Роджерс, Пэт Роджерс...»
Я со вздохом отбросил бумаги и взглянул на него.
— Ну, в чем дело, Мак?
— Ты завалил последние полевые учения. Что за хреновину ты нес в эфире?
— Да брось, Мак.
— Черта с два! Старшина Китс крепко распсиховался на наше отделение и все из-за тебя! После увольнительной на День Благодарения ты не в себе. Что случилось?
— Я уже посетил капеллана и исповедался ему, так что все будет о'кей.
— Ни хрена ты у него не был. Я проверял.
Энди вспыхнул и поднялся, но я уже стоял у выхода, не давая ему пройти. Швед несколько секунд яростно сверлил меня взглядом, потом сник и сел на место.
— У меня появилась девушка, Мак.
— Ну и что, здесь у всех есть девушки.
— Эта не такая.
— Я знаю. Они все не такие.
— Тогда чего разговаривать?
— Я хочу знать, что грызет тебя?
— А ты... ты никому не расскажешь?
— Ты меня знаешь.
— Мак, я с ума схожу по ней. Никогда не думал, что со мной такое может твориться.
— Слушай, Энди, чего ты так настроен против женщин? Что они тебе сделали?
Он закурил сигарету.
— Это длинная история и довольно скучная.
— Ничего, я послушаю. Может, и тебе полегчает.
Он глубоко затянулся и в упор поглядел на меня.
— Ладно, может, ты и прав. Так вот... Мой отец умер, когда мне было три года. Благотворительное общество отняло меня у матери, когда мне исполнилось четыре. Они обнаружили меня и моего брата закрытыми в комнате грязной дешевой гостиницы, где мы сидели голодными двое суток... Там же нашли нашу мать, пьяную до беспамятства. — Энди закрыл глаза и сжал кулаки. — В городе не существовало лесоруба, который бы не трахнул ее. И не только в городе...
— Можешь не продолжать, я понял.
— Ты сам хотел выслушать меня. Из интерната я сбежал в лагерь лесорубов. Тогда мне было уже двенадцать. Я мыл полы, посуду, прислуживал за столом и много слышал о женщинах. Что могут сказать грубые прямые люди о бабах? Это не джентльмены из общества, они не ищут оправдания женским подлостям, а просто констатируют факт. Когда мне стукнуло шестнадцати, я уже вовсю махал топором, а раз в месяц ездил в город, чтобы напиться и трахнуть подвернувшуюся шлюху... Такую же шлюху, какой была моя мать.
Вначале Энди говорил с трудом, подыскивая слова, а потом годами скопившиеся ненависть, ярость и боль прорвались наружу.
— Ты же знаешь, какие они все в постели. Делают вид, что здорово проводят время, а на самом деле только и думают, как наложить лапу на твои деньги, за которые ты, как проклятый, горбатился на лесоповале. Они лежат на спине, закатывают глазки, стонут и сладко поют, какой ты классный мужик... дешевки! Дешевки! Шлюхи! Мой младший брат, который остался в интернате и не знал того, что знал о них я... Мак, какой был парень! Умница, вроде нашего Сестрички Мэри. Ты бы видел, как он разбирал и собирал любые двигатели, чинил какие угодно машины. Я тогда понемногу начал откладывать деньги, чтобы отправить его в колледж... — Голос Энди охрип, и я уже едва слышал, что он говорит. — Он познакомился с этой девкой. Тоже молоденькая совсем, тварь паршивая. Она от кого-то забеременела и все свалила на него, чтобы он женился. А он, дурачок, только обрадовался. Даже если бы я сказал ему, что она шлюха, что и сейчас трахается со всеми, кто подвернется, он все равно бы не поверил. У меня ни хрена не вышло в жизни, я так хотел, чтобы он выучился и жил не хуже других, а теперь что? За тридцатку работает в сушилке! Это с его головой, с его руками... Э-эх!
Я, конечно, понимал его. История была не из веселых.
— Слушай, Энди, ты кто такой? Господь Бог? Кто дал тебе право считать всех женщин свиньями и шлюхами?!
— Нет, нет, я так не считаю, — поспешно возразил он. — Она не такая. Я как-то пытался познакомиться с ней поближе, так она меня так отшила, что до сих пор стыдно.
— Я не могу сказать тебе ничего такого, что поможет тебе забыть, перечеркнуть прошлое, Энди. Ты должен что-то решать. Если любишь ее, то вперед. Если сомневаешься, то поворачивай оглобли и не морочь голову.
— Я хотел сказать ей, как она мне дорога... но не смог.
— Ну почему, черт возьми?
— Я не хочу сходить с ума! Посмотри на Ски! Разве у него была плохая девушка? Она ведь любила его. Мак, я хочу любить ее, всем сердцем хочу, но ведь все проходит, и в конце концов она бросит меня.
— Ты думаешь, Дэнни и Мэрион согласятся с тобой? Их женщины — это часть их самих. Они верят им. Чтобы жить, надо верить, Энди, понял? Верить! Ты ведь в глубине души знаешь, что она не бросит тебя, не причинит тебе боли, но не веришь самому себе.
— Мне страшно, Мак.
— А Пэт не страшно?
— Откуда ты знаешь ее имя?
— По-моему, его знает уже весь полк. Во всяком случае на последних учениях ты отправил его во все роты.
— Да?.. Слушай, Мак, а у тебя самого было такое чувство?
— Нет. То есть я, конечно, встречал много хороших девчонок, но такой старый волк, как я, принадлежит только Корпусу. Моя жена — морская пехота. Может, когда выйду в отставку или когда закончится война...
— Знаешь, Мак, у ее отца есть ферма, и ты бы видел ее семью! Таких людей редко встретишь. Когда я впервые вошел в их дом, то мне показалось, что я всю жизнь шел туда и наконец добрался. Ее отец показал мне участок земли, который раньше принадлежал брату Пэт, а я стоял там, смотрел на всю эту красоту и слышал голос: «Где ты был, Энди, мы так давно ждали тебя...»
Глава 3
Приближался день нашего отбытия в район боевых действий, и весь полк интенсивно занимался рукопашной подготовкой. По нескольку часов в день нас натаскивали до автоматизма, как быстро убить винтовкой, пистолетом, ножом, палкой, штыком, камнем или просто голыми руками. Любое полевое учение включало в себя нападение на часовых. Каждый день назначался взвод, который целые сутки рыскал по расположению батальона, нападая не только на часовых, но и на все, что попадалось на пути. Это должно было держать нас в постоянной боевой готовности и обострить реакцию. Причем нападения совершались и в столовой, и в гальюне, и днем, и среди ночи.
Удары ребром ладони, локтями, коленями, головой — ничего не упускалось из виду. Часто нас строили в круг и завязывали глаза, в то время как сержант-инструктор выбирал очередную жертву и нападал. Приходилось выкручиваться, иначе можно было остаться в полузадушенном состоянии и добрых два часа приходить в себя.
— Ребята, вы сильнее и крупнее, чем любой японец. Используйте вашу футбольную подготовку. Играйте грубо, дайте ему по глазам, потом по яйцам, а когда он упадет, то прикончите его.
Нам даже приказывали неожиданно нападать друг на друга, чтобы поддерживать постоянную бдительность. Мелкие ребята, вроде Ски и Сияющего Маяка, быстро овладели искусством неожиданной атаки и не давали проходу всему взводу.
18 декабря 1942 года.
Лагерь Маккей.
"К сведению всех батальонных командиров. В связи с тем, что шестой полк в ближайшее время отбывает в район боевых действий, интендантская служба просит обратить внимание на следующее:
На складе номер шесть (веллингтонские доки) хранится несколько тысяч ящиков американского пива. Предлагается реализовать пиво среди личного состава, с тем чтобы по отбытии полка на складе не осталось продукции, числящейся за шестым полком..."
В наши палатки, забитые ящиками с пивом, входить можно стало только боком, а до коек приходилось добираться прямо по ящикам. Вечерами мы сидели на пиве, пили пиво и говорили, о чем обычно говорят в армии, — о женщинах и еще раз о женщинах.
В палатку протиснулся Мэрион и, с трудом добравшись до своей койки, уселся чистить автомат.
Элкью подмигнул Непоседе Грэю и Энди, которые сидели рядом с Ходкиссом.
— Мы тут поспорили, — начал Непоседа.
— Могу себе представить о чем, — буркнул Мэрион, не отрываясь от своего занятия.
— Я не позволял им говорить о тебе гадости и поручился своим добрым именем, — вмешался Элкью. — И кстати, поставил свой последний шиллинг, что они ошибаются.
— А мы с Непоседой говорили Элкью, что ты не можешь выпить бутылку пива, — объявил Энди.
— Отдай деньги Элкью, — сказал Мэрион. — Ты же знаешь, что я не пью.
Я оторвался от письма и с интересом наблюдал, как Элкью умолял Мэриона, а Непоседа и Энди время от времени вставляли язвительные замечания.
Мэриону это быстро надоело. Он собрался встать, но Элкью упал на колени и принялся лизать его башмаки. Потом снял с себя ремень и потребовал, чтобы Мэрион повесил его прямо в палатке, но не предавал их дружбы.
— Плати, плати, Элкью, — ехидно поглядывая на Мэриона, торжествовал Непоседа.
Элкью с несчастным видом достал бумажник.
— Вот она дружба! — горько сетовал он. — Быстро же этот свинтус забыл, как я прикрывал его на перекличках, пока он шатался по Сан-Диего. На какие деньги я пойду в увольнительную? Теперь Ольга подумает, что я бросил ее.
— Судя по тому, что я слышал о ней, так будет лучше, — отрезал Мэрион.
— Еще и оскорбляет, — всхлипнул Элкью. — Значит, конец дружбе, да?
Он упал на койку и громко зарыдал, уткнувшись в подушку.
Мэрион отложил в сторону автомат.
— Дайте сюда эту чертову бутылку!
— Дружище! Брата-ан! — заревел Джонс.
— Больше ни для кого я бы этого не сделал, Элкью. Надеюсь, что ты счастлив?
Я достал бутылку и, откупорив ее, передал Мэриону. Того аж передернуло от запаха пива, но мы уже столпились вокруг и дружно подбадривали его. Он хлебнул глоток и закашлялся.
— Нет, мужики, ничего у меня не получится!
— Деньги на бочку!
— Давай, Мэри, ты сможешь!
Мэрион закрыл глаза и, страдальчески скривившись, кое-как выпил пиво, пролив половину себе на колени. Элкью издал победный вопль, а Мэрион, отчаянно кашляя, бросил бутылку в угол палатки и снова занялся своим автоматом.
Непоседа и Энди отдали деньги радостно улыбающемуся Джонсу.
— Слушай, Элкью, только гремучая змея не дает шансов отыграться, — сказал Непоседа, поглядывая на Мэриона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43