— потребовала она.
С ее стороны это был поистине героический поступок. Поздний вечер, пустынная улица, где за густыми зарослями еле видны огни фонарей… А вдруг бы я оказался насильником или убийцей?
Я вылез из машины, намереваясь объяснить даме, что так рисковать неразумно. Хорошо еще, что за рулем был мирный частный сыщик Яков Семенович. Но ведь жизнь состоит не из одних только приятных сюрпризов, верно?
Впрочем, весь вышеприведенный монолог я смог произнести только про себя.
Вслух — не успел. Женщина в красном платье, недолго думая, хлобыстнула меня ладонью по щеке. И это был, к вашему сведению, не легкий дружеский шлепок, а настоящая полновесная плюха.
«Вот повезло, — грустно подумал я, держась за щеку. — Наверное, на карте Москвы существуют районы, особо неблагоприятные для Я.С. Штерна. Всего каких-то несколько дней назад в павильоне ВВЦ, в пяти минутах отсюда, меня попытались взорвать бомбой. Теперь вот — бьют по физиономии».
— Подонок! — с ненавистью произнесла женщина. — Как же я вас ненавижу!
— Меня? — кротко удивился я. Я был уверен, что раньше, до банкета в Государственном Кремлевском дворце, я эту даму никогда не встречал. На такое-то у Якова Семеновича глаз наметанный.
— Вас всех! — уточнила женщина в красном и попыталась повторить свой номер с пощечиной. Но я был к этому готов и вовремя отшатнулся.
— Кого «нас»? — переспросил я. — Попробуйте не драться, а сказать внятно.
Всех мужчин? Всех владельцев «Жигулей»? Или, может, всех Штернов?
Женщина язвительно рассмеялась. Смех у нее был резковатый, но вполне мелодичный.
— Он еще спрашивает! — зло проговорила она. — Передайте вашему Сухареву, чтобы он оставил, наконец, нас в покое. Меня и Гену. Хватит! И еще скажите ему…
— Скажите лучше сами, — спокойно посоветовал я. — Я у Сухарева не служу…
— Врете! — убежденно сказала дама в красном. — И врете-то глупо… Вас сегодня награждали орденом, правда? Вы еще улыбались, как полный идиот, и чуть не отдавили ногу Главе Администрации.
Я почувствовал, что краснею. Всегда неприятно сознавать, что кому-то со стороны ты кажешься идиотом. Но насчет ноги — это ерунда. Никому я на сцене ничего не отдавливал… По-моему.
— Награждали, — подтвердил я. — Но я не понимаю…
— Он не понимает! — издевательским тоном передразнила женщина. —Да будет вам известно, что раздел «особые заслуги» в наградной ведомости формируют только два человека. Гена и ваш Сухарев Анатолий Васильевич. А Гена никаких ваших «особых заслуг» и знать не знает!
«Да-а, — озадаченно подумал я, — вот это я влип». Как-то я не просек, что генерал-полковник орденок мне выписал не только с целью экономии казенных денежных средств. Но и чтобы намекнуть кое-кому: Штерн, дескать, мой человек. И если вдруг Штерн надумает пообщаться с конкурентом, то веры Штерну никакой не будет. Человек Сухарева. Помечен раз и навсегда. Умно, ничего не скажешь.
Женщина-то права: я болван.
— Вы ошибаетесь, — грустно произнес я. —То есть орден я получил. Но на Службу ПБ не работаю. Я — частный детектив, одинокий волк. Исполняю разовые поручения… Ну, не виноват я, что генерал-полковник расплатился со мной не деньгами, а «Дружбой народов».
Мои объяснения нисколько не рассеяли враждебности дамы в красном.
— Вот это как у вас называется, — иронически усмехнулась она. — Преследовать меня по пятам, следить — это разовое поручение. Поздравляю, частный детектив. С поручением вы справились отвратительно.
— Нет, — вздохнул я, понимая, что сейчас все мои объяснения покажутся лживой комедией. — Преследовать вас — это моя личная инициатива.
— Ах, вы просто хотели познакомиться. — с сарказмом в голосе произнесла дама в пурпурном платье. — Ну, начинайте. Как это теперь принято? «Девушка, я вас, кажется, где-то видел»… «Девушка, у вас такой знакомый голос»… Ну, давайте, кавалер ордена!
— Не хотел я с вами знакомиться, — буркнул я. — Но вы так с вашим Батыровым переглядывались, что и незрячий бы заметил… А дело у меня не к вам, а как раз к нему.
— Вот и изложили бы ему, — тотчас же посоветовала моя собеседница. — Подошли бы там и изложили…
— Что-то вы сами на банкете не больно к нему подошли, — пробормотал я. — Только глазками стреляли.
— Вы дурак, — объяснила мне пурпурная дама. — Или здорово прикидываетесь дураком. Что вообще-то почти одно и то же. Ваш Сухарев только того и ждет, чтобы мы с Геной показались вместе хоть на одном мероприятии. У нашего любимого Президента-обкомовское воспитание. Для него аморалка пострашнее шпионажа, тем более накануне выборов. «Первый помощник Президента вместе с молодой любовницей посетил церемонию награждения…» — как вам заголовочек в газете? Только вы этого не дождетесь!
— Повторяю вам, — терпеливо проговорил я. — Сухарев — не «мой». И к Батырову я не мог просто так подойти почти по той же причине, что и вы. Народа вокруг было много. Разного и чересчур любопытного.
Первый раз за все время нашего разговора подруга помощника Батырова проявила слабый интерес к моему делу.
— Так что вы хотели от Гены? — осведомилась она.
Я моментально вытащил из кармана свою тайную грамотку в конверте.
— Это очень важно, — сказал я. — Президент должен непременно, незамедлительно ознакомиться. Может произойти непоправимое…
Женщина кивнула, но конверт брать у меня из рук не спешила.
— А-а, переворот, — равнодушно проговорила она. — Извините, Христа ради.
Я-то приняла вас за стукача. А вы — обыкновенный «чайник». Не обижайтесь, право слово. Сейчас каждое второе послание Президенту — предупреждение о заговоре и путче. Гена говорит, что у него в кабинете уже мешки таких писем… Многие даже с фамилиями, с датами… Не бойтесь, частный детектив. Никаких переворотов не предвидится.
Равнодушие в ее голосе не понравилось мне значительно больше, нежели ее агрессивный тон несколько минут назад.
— Не в путче дело, — устало произнес я. — Все намного запутаннее и…
Как это всегда бывает, на самом важном месте меня неожиданно и невежливо перебили. Нас внезапно ослепило светом фар, и тонкий голос сказал:
— Замрите!
Рука моя машинально метнулась за пазуху, к пистолету, но вовремя остановилась: я вспомнил, что на месте оружия у меня — только шоколадные конфеты в кулечке из фольги. Суперболван! По дороге ты ведь мог сто раз выложить этот дурацкий шоколад и достать из «бардачка» свой «Макаров».
Мог, но не достал. Забыл.
В круге света возникла троица. Старые знакомые. Двое — из тех, кто меня сегодня так неловко «пас» в банкетном зале. Третий, щуплый мозгляк в плаще, тот самый, со шприцем. Именно на нем я и проверял архимедово правило про точку опоры. Теперь, похоже, настала очередь других законов. Баллистики, например: бугаи были вооружены помповиками. Даже если у этих братцев руки-крюки и глаза свернуты набок, с такого расстояния промахнуться мудрено. Тихо они, однако, подобрались ко мне. Вернее, это я так громко препирался с женщиной помощника Президента, что обо всем забыл. И это со мной, между прочим, уже не в первый раз. Как появляется женщина — так я теряю бдительность, как женщина — так и теряю. Бабник я, господин генерал-полковник. Бабник и есть.
— Штерн, — укоризненно сказал мозгляк. — Как ты нам надоел! Ну, кто тебя просил влезать?
Парни с помповыми ружьями стояли рядом с ним, поигрывая своими стволами. У мозгляка из-под плаща выглядывала белая кромка халата.
— Ваши первые начали, справедливости ради уточнил я. — Когда по башке меня били. И когда на «Скорой» гонялись…
— «Скорую» ты угробил классно, — признал щуплый. — И нас возле дома славно отделал. Я тебе даже счет хотел выписать, за два выбитых зуба. Но передумал. С мертвецом — какие уж расчеты!
— Я пока еще жив, — осторожно напомнил я. Или у меня начались галлюцинации, или кусты слева от меня трепыхаются посильнее, чем требовалось.
Вроде ветра такого на улице нет. Или я просто не чувствую ветра, от страха?
Синоптики ведь обещали сегодня порывистый ветер — «в некоторых районах города», вот слева и образовался «некоторый район»… Бог ты мой, отчего, когда на человека наставляют ружье, ему в голову лезет всякая чепуха?
— Вот именно — пока, — хмыкнул мозгляк. — Я тебе даже скажу, что с вами будет через минуту… Вот видишь этот пистолет? Заряжен транквилизатором. Сунем вас, полудохленьких, по вашим машинам, устроим столкновение… Чтоб наверняка.
Улица тут тихая, но чего не бывает. Дорожная авария.
— Вы бы даму отпустили, — проговорил я. — Я вам нужен, меня и берите…
Она-то вам зачем?
— Незачем, — подтвердил мозгляк. — Батыровскую бабенку трогать нам никто не приказывал… Но оставлять свидетелей — такого приказа тем более не было.
Люди у нас серьезные, порядки — строгие. Как в аптеке.
— В аптеке помповики без надобности, заметил я. — И управляемые ракеты тоже. Значит, хреновые вы провизоры… — Сам не пойму, отчего я так болтал?
Может быть, оттого, что хотел потянуть время? Видимо, втайне надеялся на чудесное спасение. На рояль в кустах. Во-он в тех кустах, что слева.
— Бывают случаи, когда медицина бессильна, — любезно ответил мозгляк. — Летальный исход. — С этими словами он приблизился ко мне и взял у меня из рук письмо. При этом парочка по-прежнему держала нас на мушке.
Я понадеялся, что он не станет его вскрывать.
Да и темновато было вокруг — глаза испортить можно. Однако малый оказался любознательным и немедленно вскрыл мое послание.
— Стыдно читать чужие письма! — довольно громко произнес я. Не только для того, чтобы пробудить совесть мозгляка: на это-то, признаться, я и не надеялся.
Женщина помощника Батырова, кажется, с большим запозданием поняла, что хлестать по лицу Якова Семеновича — это одно, а стоять под дулом — совершенно другое.
— Кто это? — прошептала она.
— Врачи-убийцы, — растолковал я. — Многостаночники. Днем с микстуркой, ночью с ружьецом…
По-моему, парня с помповиком — чтослева — моя болтовня стала раздражать.
— Заткнитесь, — буркнул он, поводя стволом. Тут, наконец-то, мозгляк оторвался от изучения моего письма Президенту, которое он рассматривал, близко-близко поднося к глазам.
— Забавно, — проговорил он, — и про Григория свет Евпатьевича очень складно… Шеф посмеется. Может, у вас еще какая корреспонденция припрятана?
— Да нет, — забормотал я, машинально хлопнув себя по левому карману и постаравшись, чтобы после хлопка яснее обозначилась выпуклость.
— С ума сойти! — ухмыльнулся мозгляк. — Яков Семенович, оказывается, при оружии. Или мне показалось?
— Показалось! — громким голосом подтвердил я, в то время как один из парней нацелил помповик прямо в голову дамы в пурпурном платье, а другой своими лапами залез ко мне в карман.
— Это что у нас такое? — заинтересовался конфискованным свертком мозгляк и стал медленно разворачивать фольгу…
…Боря Федоткин, мой знакомый артист Центрального детского театра, однажды признался, что самым его заветным желанием было и остается одно: ликвидировать как класс театральный буфет со всеми пирожными и, в особенности, с шоколадом. «Эх, Яша, — проникновенно говорил он мне, — ты только представь себе. Второй акт „Капитанской дочки“, я играю Гринева, Вовка Щербак — Швабрина, кульминационная сцена, диалог, текст трудный… и тут какая-нибудь малолетняя сволочь во втором ряду начинает разворачивать шоколадку. И он ведь, учти, ме-е-е-едленно ее разворачивает, осторожно, минут десять, не меньше. Хруст стоит на весь зал. Ты ведь знаешь, какой шум может произвести новенькая фольга при нашей акустике… И уже мизансцена — к черту, пушкинский текст — к черту, и у нас с Вовкой Щербаком только одна мечта; прервать спектакль, спуститься в зрительный зал и тоже ме-е-е-едленно, со вкусом надрать садисту уши…»
Рассказ Федоткина всплыл в моей памяти недаром. На этой тихой улице звук разворачиваемой фольги прозвучал громом небесным, и этот гром заглушил все остальные звуки. В воздухе возник приторный запах раздавленного шоколада (все-таки внутренний карман пиджака — далеко не лучшее место для хранения конфет!). Один из парней с помповиком не без любопытства глянул главарю через плечо: дескать, чтой-то там? Однако ствол его ружья был по-прежнему направлен в лоб баты-ровской подруги.
— Ну и дела, — вслух удивился руководящий мозгляк, доразворачивая кулек. — Да ты у нас большой сладко…
«Боже, благослови зверей и детей! — мысленно воззвал я. — Особенно первых…»
— …ежка! — и это были последние слова мозгляка.
Огромный черный силуэт с треском выломился из ближайших к нам зарослей и, радостно рыча, накрыл всю троицу. Помповик, нацеленный прямо в лицо любимой женщины помощника Президента успел выстрелить, но-в воздух: в последний момент я отбил ствол куда-то вверх ударом кулака.
Дополнительные подвиги от меня уже не потребовались. Зверский налет был совершен настолько быстро, что никто даже не смог опомниться, а женщина — завизжать. Мозгляка рычащий налетчик просто мимоходом вдавил в асфальт, а двум бугаям двумя ударами мощных когтей располосовал беззащитные горла. «Мужик и охнуть не успел, как на него медведь насел», — тупо подумал я. — Дедушка Крылов. Полководец Бисмарк был прав: горе тому, кто захочет подразнить русского медведя… Тем более — медведя, так оголодавшего за эти дни. Тем более — подразнить шоколадными конфетами, которые мишке так понравились. Тут руку откусишь вместе с шоколадом… Где же он, косолапый, все эти дни прятался?
Почему не вернулся в табор? Не знал дороги? Свободы захотел?.. Ох, что-то мне сегодня везет на четвероногих друзей, прямо как Ивану-умнику из сказки. То черный кот, то бурый медведь…"
Только теперь женщина помощника Батырова догадалась слабо взвизгнуть.
Медведь удивленно поднял косматую башку: дескать, что случилось?
— Ничего, ничего, — шепотом сказал я медведю, стараясь держаться от него на расстоянии. — Все в порядке…
Я подобрал с асфальта отлетевшие в сторону листки моего послания Президенту, подхватил под руку пурпурную батыровскую даму и довел ее до «Феррари».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56