Теперь он оглядывался по сторонам, не идет ли кто сюда. На постном лице писателя Жилина большими буквами были написаны разочарование и крушение всех надежд. Как будто он, Жилин, честно отработал срок в должности атланта, добросовестно держал небо — а смена не пришла. И вообще выяснилось, что небо держится само собой, без постороннего вмешательства. Как брюки — на помочах.
Очередная тетка с матерчатой сумкой наперевес, видимо, сжалилась над унылым атлантом: поравнявшись с писательским табуретом, она стала что-то выспрашивать у одинокого Жилина, тыча пальцем в сторону стопки книжек. Жилин, впрочем, оказался из числа привередливых атлантов. Он, скривившись, замотал головой, тетка злобно погрозила ему в ответ кулаком и, подумав, пристроилась к очереди возле «Унисола».
Что ж, самое время побеседовать с молодым дарованием. Может, хоть он мне с тоски откроет зловещие тайны «Тетриса». На безрыбье и спецкор «Мясного гиганта» — четвертая власть. Тем более что власти с первой по третью книжную ярмарку сегодня не посетили. По дороге к тоскливому Жилину я только на секунду притормозил возле Дениски Апарина и конспиративно прошептал ему:
— Честь и слава героям!
Мне было интересно, как Дениска отреагирует на партийное карташовское приветствие. Тут же обнаружилось, что Апарин не очень-то крепок в своей новой вере. Ему бы полагалось по уставу вскочить с места и проорать (или хотя бы прошептать) вторую часть приветствия — «Героям честь и слава!». Дениска же только вяло пробурчал, не отрываясь от книги:
— Ну,хайль.
И с этими словами увлеченно перелистнул очередную страницу «Иудейской войны». Приключения Иосифа Флавия его занимали куда сильнее, чем возможное общение с соратником по борьбе.
Я не стал более тревожить библиофила в черной форме и подошел к автору «Капитанской внучки», по-прежнему сидящему с сиротской физиономией в пустом боксе.
— Вы — писатель Жилин? — на всякий случай осведомился я.
Сиротка Жилин сперва просиял, потом покраснел и, наконец, брюзгливо сморщил лицо.
— Жилин, кто же еще! — плаксивым голосом проговорил он. — Вы от Искандерова? Наконец-то соизволили, спасибочки…
— Понимаете… — начал было я, но писатель даже не пожелал слушать моих разъяснений. По всей видимости, он уже вполне дозрел до той стадии джинна, когда вслед за намерением наградить избавителя постепенно приходит острое желание открутить башку именно тому несчастному, который неосторожно вздумает открыть кувшин и извлечь пленника.
По ходу его слезливого монолога я узнал много разного и неприятного как о моральных, так и о деловых качествах своего предполагаемого начальника Игоря Алекперовича. Все восемь с половиной смертных грехов издателя Искандерова перед писателем Жилиным были перечислены в манере «нон-стоп» в виде одного непрерывного плача, из-за чего я не смог бы прервать слезно-обличителькую речь, даже если бы и хотел. Мне открылись Шекспировские страсти — куда там Ромео с Дездемоной! Оказывается, Жилин имел глупость отдаться «Тетрису» за копеечный аванс под устные обещания всероссийского паблисити. И где оно, граждане судьи?
Паршивая заметка Раппопорта в «Свободной газете», семьдесят шесть строк и к тому же с подкавыкой. Да еще Куролесов показал обложку в «Книжном завтраке» — ровно десять секунд на экране он, писатель Жилин, специально хронометрировал. А где статья Мариинского на всю полосу, якобы уже оплаченная? Где академики из Пушдома с проклятиями? Где обещанный взрыв возмущения? Где корреспонденты, черт вас всех побери?
Агрессивный жилинский плач вот-вот обещал пролиться на меня дождем с обильным градом.
— Видите ли… — поспешно сказал я, как только в грозовой туче наметился слабый просвет. — Я, в общем, не из «Тетриса». Я и есть корреспондент… — роскошное семипалатинское удостоверение с золотой надписью «Пресса» было извлечено на свет божий.
Жилин мгновенно заткнул свой гневный фонтан.
— Ой, — упавшим голосом произнес он. — Извиняюсь. Сердечно извиняюсь. Я просто не думал… То есть, наоборот, я думал… С его физиономии тотчас же исчезло выражение оскорбленной сиротской невинности, а на ее место выпрыгнуло виноватое сожаление. Надо же, какая досада! Нахамил единственному корреспонденту, проявившему внимание. Глядишь, сейчас и этот уйдет…
Но я, понятное дело, никуда не ушел. Напротив, решил проявить сочувствие.
С парнем можно было работать и работать.
— Ладно, чего там, — великодушно проговорил я. — Первая книжка. Возраст, волнение. Я понимаю.
Автор «Капитанской внучки» радостно поддакнул:
— Ага! Первая книжка… Волнение, возраст… Вы будете меня снимать? — Жилин бросил жадный взгляд на мой футляр, одновременно приглаживая и без того гладенькую вороную прическу свободной от книжек рукой. Из сердитого джинна Омара ибн Хоттаба он моментально превратился в сладкого леденцового петушка.
Такого желтенького, на палочке.
— Снимать? — переспросил я. — Э-э, может быть… Несколько позже. — Моим, с позволения сказать, «фотоаппаратом» снять удалось бы только часового, и то ночью.
— Значит, интервью хотите взять? — заворковал совсем леденцовый Жилин. — Я так волнуюсь, знаете… Но, если надо, я готов. У вас есть диктофон? — Писатель с некоторой тревогой посмотрел на меня: вдруг диктофона не окажется?
— Есть, есть, — обнадежил я автора «Капитанской внучки» и действительно вытащил из кармана диктофончик. Правда, был он сломанный и ничего не записывал, зато красная лампочка на корпусе при нажатии на кнопку «запись» начинала очень убедительно подмаргивать — как японская гейша на открытке. Прибор этот подарен мне был Славой Родиным, когда он отчаялся аппаратик починить. Лампочка на корпусе призывно зажглась, Жилин открыл рот, а я навострил уши: авось сейчас всплывут секретишко али какая странность. И меня озарит. И я сразу пойму, отчего врет генерал-полковник, зачем прячется Гарик Искандеров и по какой надобности разных хороших людей одинаково бьют по черепушке.
— Я родился в простой крестьянской семье, — закатывая глаза, нараспев произнес Жилин. Он даже не стал дожидаться моих вопросов. Чувствовалось, у него все было заготовлено заранее. — С раннего детства я был влюблен в творчество А.
С. Пушкина, великого русского писателя. И вот, перечитывая «Капитанскую дочку», я каждый раз думал: а что дальше? Как сложилась жизнь Маши и Петра? Сколько у них было детей, кем они стали? Вот я вырос и понял: не могу молчать. Не могу, понимаете, оставить пушкинских героев просто так, на произвол судьбы. Какая-то неведомая сила сама подтолкнула меня к письменному столу. Может быть, рукой моей водил незримо дух Пушкина?..
Жилин перевел дыхание, намереваясь продолжить дальше свою приторную былину. Еще минута такого леденцового вранья — и я могу не совладать с искренним желанием расквасить нос этому наглому юному дарованию. А на суде скажу, что моей рукой водил незримо дух Дантеса. И меня оправдают.
— А «Тетрис»? — поскорее спросил я Жилина, не дожидаясь продолжения домашней былины. Жилин запнулся, но лишь на секунду. И на этот случай у него имелась речь.
— Замечательное издательство «Тетрис», — как ни в чем не бывало пропел сладкий петушок на палочке, — любезно пошло мне навстречу. Я благодарен Игорю Алекперовичу Искандерову за то внимание, которое он уделил мне, совсем еще молодому автору. Ведь до «Капитанской внучки» у меня вышло всего две повести, в журнале «Согласие». И когда я с замирающим сердцем передал в «Тетрис» рукопись своего романа…
Я демонстративно выключил диктофон. Красный глазок гейши напоследок мигнул и погас.
— Что нибудь не так? — удивленно спросил Жилин. Вероятно, он воображал, будто корреспонденты состоят в сговоре со своими подопечными: одни врут, а другие слушают и врать не мешают. Только я, спецкор «Мясного гиганта» Яков Штерн, — журналист принципиальный.
— Все не так, — спокойно объяснил я и засунул диктофончик обратно в карман. — Знаете, Саша, я не выношу вранья. Вам ведь, наверное, в детстве папа с мамой говорили, что лгать нехорошо…
Жилин часто-часто захлопал ресницами и надул губы. Вид у него сразу стал очень обиженным. Как будто нехороший дядя-репортер произнес присутствии нежного юноши неприличное слове, а юноша это слово не знал. Но догадывался о смысле.
— Только не говорите, Саша, что вы вдобавок-сирота с пяти лет и воспитывались в детдоме, — предостерег я. — И что там ваша любовь к Пушкину возросла и укрепилась… Иначе я тут же ухожу.
— Да я не вру, — жалобно сказало молодое дарование. — Самую малость, для колорита. Я и вправду дома, на полатях… Куда же вы?
Я в этот момент сделал вид, что и впрямь собираюсь уходить. И даже повернулся к Жилину спиной.
— Хорошо-хорошо, — быстро проговорило мне в спину лживое дарование. — Могу и по-честному, если хотите. Но чтобы это не повлияло…
Я снова развернулся на сто восемьдесят градусов.
— Не повлияет, — успокоил я Жилина. — Рассказывайте смело. Без вашей визы ничего не будет опубликовано…
"Уж в этом-то, — подумал я про себя, — можешь быть совершенно уверен.
Газета «Мясной гигант» будет молчать как рыба".
— И без диктофона, если можно, — неуверенно попросил автор «Капитанской внучки». — Мало ли что.
— Можно, — согласился я. — Валяйте, Саша. До чертиков интересно узнать, как пишутся продолжения.
Жилин вздохнул и уже без намеков на сладкие былинные интонации сообщил мне, что ничего особо интересного в этом нет. За романы-сиквелы люди берутся по разным причинам. Одни — для денег, другие — из озорства, а вот он, Александр Жилин, взялся продолжить Пушкина по строгому расчету. Издательство получало из рук автора роман-продолжение и могло радоваться. А за это Искандеров, душа-человек, организовывал автору бесплатный промоушн с участием нытиков-критиков и прочих докторов-профессоров. Кто у нас из писателей знаменит? Кого все ругают. Вот Изюмова ругают — он и знаменит. Но только он, Жилин, брезгует притворяться на публике активным педерастом. Куда лучше дождаться от академиков свеженьких обвинений в глумлении и кощунстве и на горбу своего тезки Александра Сергеевича въехать в самый литературный бомонд. Где девочки танцуют голые, где дамы в соболях.
— И как вам бомонд? — полюбопытствовал я. Сыщиков, как известно, на литературные тусовки не зовут. Если только какая-нибудь знаменитость не пырнет другую знаменитость вилкой.
Продолжатель слова и дела Пушкина досадливо поморщился и поведал мне, что ни фига пока не удалось. По вине замечательного человека и сукина сына Игоря Алекперовича. В самый ответственный момент тот куда-то слинял, и по телефону его теперь не отловить. Наверное, где-то сел на колесо…
— Вы имеете в виду наркотики? — уточнил я. — Эфедрин? Кокаин? ЛСД?
— Какие там наркотики! — пожал плечами Жилин. — Это вы уж хватили через край, такого я за ним не замечал… Я про рулетку. Он и меня как-то звал.
Болтал, что новичкам везет. А если, мол, одновременно поставить на черное и на какую-то там третью колонку, то и вовсе риска никакого нет. Я, правда, все равно отказался. Сколько ни пиши, денег только на кефирчик и хватает…
Я выразил сдержанное сочувствие бедствующему молодому дарованию. Молодое дарование в ответ вновь крайне нелестно отозвалось о личности Игоря Алекперовича. Он-то, Жилин, надеялся хоть сегодня застать Искандерова на ярмарке в его родном боксе. Все-таки пресс-конференция была объявлена заранее, и с Игорем была твердая договоренность. Он-то, Жилин, приперся сюда с вымытой шеей, при параде. Думал, будет телевидение, толпа академиков, Искандеров его представит, академики ринутся в бой. И речь была уже ответная заготовлена, про детство на полатях… а тут, как видите, — шаром покати. Только тетки мимо иногда пробегают, с хозяйственными сумками. Некоторые к нему подходили.
Уверяли, что они — самые что ни на есть поклонницы жилинского таланта, но все так и норовили утащить книгу бесплатно.
— Сволочь народ, — мрачно завершил свой монолог бывший леденцовый, а теперь уже почти уксусный юноша. — Не для печати, конечно. Но сволочь. Каждый второй здесь шныряет в смысле чего-нибудь скоммуниздить. Я вот по дороге сюда куртку купил. Только рядом положил, как ханурик здешний чуть ее не свистнул.
Буквально десять минут назад. Еле догнал. Тоже, поди, поклонник таланта… А пока догонял, у меня с табурета две книжки увели. Но куртка, понятное дело, важнее. Я ее теперь специально на себя надел…
Куртка на Жилине была точь-в-точь такая, какими торгуют бродячие продавцы между главными воротами и книжной ярмаркой. Я вот сумел отбиться от коробейников, а Жилин, похоже, дал себя уговорить и собрал весь набор. Я мельком глянул на стоящий у стенки бокса плоский чемоданчик-"дипломат" и решил, что там у Жилина наверняка остальные дары природы: оренбургский пуховый платок вместе с тульским непечатным пряником.
— Народ тут всякий, — согласился я. — Но не стоит его нарочно-то провоцировать. Вы ведь, Саша, свой «дипломат» сами так далеко от себя поставили. А кто-то может подумать, будто он бесхозный…
— А это не мой чемоданчик, — удивленно сказал Жилин. — Я как раз думал, что это вы его сюда…
Индикатор опасности в моей голове немедленно сработал. Жилин еще не закончил фразы, а я уже стремительно схватил его за руку и выдернул из бокса.
Табурет опрокинулся, книжечки с автографами ссыпались на пол, сам Жилин тоже оказался на полу — только уже метрах в пятнадцати от своего бокса: на большее расстояние протащить я его не успел.
— Вы что, с ума… — заверещало оскорбленное юное дарование, тщетно стараясь вырваться у меня из рук.
И в ту же секунду грохнуло.
Глава третья
НОВЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ БЕЗУСОГО БРЮНЕТА
Когда-то давным-давно, еще в прошлой жизни, я слушал курс криминалистики в исполнении легендарного Сан Палыча Лукашина — бодрого старца лет восьмидесяти, одного из главных организаторов «рельсовой войны» в сорок втором. Сан Палыч,помню, всегда приходил на лекции с большим фанерным чемоданом и демонстрировал нам игрушки, одна другой страшнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56