Никаких нареканий, доставка мгновенная
Весной 1916 года нельзя было больше терять ни одного месяца не только вследствие расширения оборонительных мероприятий врага, но также и по причине уменьшения нашей собственной сопротивляемости. Когда после войны против судоходства продолжительностью самое большее в один год в Англии стала бы ощущаться нужда, моральное состояние и запас сил нашего собственного народа оказались бы еще на достаточно высоком уровне, чтобы позволить нам выждать действия этой нужды. О сокрушающей силе, которую возымела бы подводная война, будь она начата в тот момент, и о смертельной опасности, которая нависла бы тогда над Англией, говорит множество признаний самих англичан, которые наша демократия и другие заинтересованные круги тщетно пытаются предать забвению. Еще в 1917 году, т.е. с опозданием на целый год, мы стояли у самой цели и было ясно, что подводная война, начатая всего на полгода раньше, все-таки смогла бы еще сокрушить врага.
Так, например, «Экономист» от 7 сентября 1918 года писал: Хотя в то время немногие видели угрожавшую опасность, мы были очень близки к проигрышу войны, ибо забыли, что военное господство на морях теряет всякую ценность, если отсутствуют средства для использования этих подвластных морей… На протяжении последних четырех лет немцы однажды подошли ощутимо близко к выигрышу войны. Это было не весной 1918 года, когда армии Англии и Франции поколебались под германским натиском. Это произошло весной 1917 года, когда положение на суше казалось благоприятным. Немцы, разбитые на Сомме, отступили на линию Гинденбурга и вернулись на западном фронте к обороне. Россия еще являлась фактором в войне. И все же эта весна 1917 года была в действительности самым критическим и смертельно опасным моментом, который мы пережили с начала войны. Некоторое время казалось, что наш флот потерпел крах, а наши коммуникации, от которых зависело все, будут прерваны. Если бы потери Англии и Антанты в торговых судах продолжали оставаться так же велики, как в апреле, мае и июне 1917 года, то Германия выиграла бы войну до конца года. Однако флот… справился с подводной опасностью и сильно уменьшил ее действенность.
«Морнинг Пост» от 3 декабря 1918 года пишет: Если бы за неделю до начала войны Германия распределила свой мощный крейсерский флот по отдаленным морским путям, то это, возможно, привело бы нас к гибели и во всяком случае причинило бы нам очень тяжелые потери. Позднее германское морское командование так долго оттягивало морское сражение, имевшее целью решительно ослабить английский флот, что для этого стало слишком поздно… Далее, Германия пыталась достигнуть той цели, к которой ее не привело морское сражение, с помощью подводной войны. Эта была величайшая опасность, с какой пришлось когда-либо столкнуться нашей стране. Но благодаря нашей решимости, изобретательности и несказанно тяжелому труду Германия снова лишилась победы в момент, когда она уже почти была в ее руках.
Компетентный государственный деятель Киоцца Мани в ноябре 1918 года сделал следующее заявление в Палате Общин: В апреле 1917 года германские подводные лодки действовали столь успешно, что Англия была бы разорена в течение 9 месяцев, если бы уничтожение судов продолжалось тем же темпом.
Это сообщение агентства Рейтер от 15 ноября 1918 года может свести с ума германского патриота, если он представит себе, какое непонимание сущности подводной войны господствовало у нас и как оно задушило наше будущее, которое мы могли спасти в последний раз.
По моему мнению, своеобразие этого нашего внутреннего кризиса заключалось в том, что те гражданские деятели, которые надеялись на сносный исход войны, уповая не на силу нашего оружия, а на борьбу Вильсона за свободу морей и на предполагаемую волю Англии к соглашению, не ограничивались этим политическим убеждением и считали необходимым подкрепить его собственными рассуждениями на специально-морские и технические темы. Противореча всем авторитетным специалистам, они осмеливались утверждать, что в исторический момент весной 1916 года «у нас было еще слишком мало подлодок». Эти лица с Вильгельмштрассе и из редакции «Франкфуртер Цейтунг» с претенциозной уверенностью заявляли в феврале 1917 года: Мы начинаем подводную войну, правильно выбрав момент, ибо теперь мы имеем достаточно подводных лодок.
Когда же отложенная по их вине подводная война не дала тех быстрых результатов, которые, по утверждению специалистов, она принесла бы годом раньше, эти люди не лишились своей наглости; вместо того чтобы устыдиться, когда вследствие вызванной ими проволочки действие подводных лодок было решительно ослаблено{225}, они снова стали осуждать подводную войну в целом вопреки позиции, занятой ими самими в начале 1917 года! Чтобы помять, какую игру вели они с войной на море в тот час, когда решалась судьба Германии, нужно представить себе, что случилось бы, если бы суждения журналистов, дипломатов и парламентариев сделались решающими в вопросах стратегии сухопутной войны. Но в жизненно важном вопросе о морской войне у немцев все было дозволено. Вместо того чтобы ограничиться американским вопросом, политическую важность которого я всегда сознавал, немец со свойственным ему инстинктом самоуничижения успокаивал себя формулой: В 1916 году нам недоставало подлодок. Подобно тому как в оправдание уклонения от морского боя из меня сделали козла отпущения, объявив материальную часть флота якобы недоброкачественной, те, кто из страха перед Вильсоном не решились на подводную войну, теперь стали сваливать вину за это перед самими собой и всем миром на слишком малое число подводных лодок. Эти слухи, распространявшиеся повсюду, были тем средством, с помощью которого дипломатические и демократические пособники нашего имперского руководства помешали своевременному объявлению подводной войны и вместо нанесения быстрого, сильного, а следовательно, и наиболее гуманного по своему характеру удара, толкнули нашу страну на путь медленного угасания, продемонстрировав свою слабость и нечистую совесть{}an».
Фактически наш подводный флот 1916 года мог сделать гораздо больше, чем подводный флот 1917 года, что и было мною предсказано еще в феврале 1916 года. В подводной войне важно не количество подводных лодок, а лишь число потопленных судов. Эффективность подлодок падала пропорционально усилению оборонительных средств противника. Но наши любившие проволочки политики были слишком мудры, чтобы понять столь простую истину. На проведение указанных мероприятий требовались годы; и эти годы мы подарили противнижу. Добиться победы в подводной войне мы могли только в течение определенного периода времеюи; этот период мы пропустили из страха и надежды на Вильсона. Доказывающие это потрясающие цифры во время войны не могли быть преданы гласности, что давало противникам подводной войны возможность искажать ее результаты. Из множества доказательств я приведу всего лишь один факт.
Весной 1916 года при ограниченной, т.е. недостаточной подводной войне, на один рейс подлодки приходилось 17 000 тонн потопленных судов. Опыт 1916 года показывает, что при неограниченной подводной войне гибнет по крайней мере втрое больше судов, чем при ограниченной.
Таким образом, в то время можно было достигнуть цифры в 51 000 тонн на один поход подводной лодки. Летом же 1917 года соответствующая цифра составляла 14 000 тонн, а осенью уже только 9 000 тонн!
Весною 1916 года мы наметили довести численность подводного флота в предстоявшем бюджетном году до 205 лодок, считая как вступившие в строй, так и строившиеся и проходившие испытания (в том числе 147 строившихся, которые должны были быть сданы в том же году).
По этим цифрам можно судить о том, к каким результатам привела бы в 1916 году настоящая подводная война. Надо согласиться с англичанами, что они проиграли бы тогда войну, если бы у нас хватило мужества выиграть ее. Достаточно перелистать дневники командиров подводных лодок за 1916 год, чтобы убедиться, с какой горечью приходилось им пропускать самую богатую и верную добычу! Становится очевидным, что в то время они могли каждым походом достигнуть впятеро или вшестеро больших результатов, чем годом позже.
Приведу для примера выдержку из дневника чрезвычайно энергичного командира подводной лодки капитан-лейтенанта Штейнбринка, который имел задание установить, возможно ли было вообще вести подводную войну, не нарушая действовавших в 1916 году постановлений.
Дневник командира за июль-август 1916 года
Вследствие неблагоприятной для стрельбы торпедами погоды пребывание у устья Сены смогло продолжаться всего четыре дня, пока ветер и волны помогали оставаться незамеченными. В течение этого времени днем и ночью велось наблюдение за судоходством в радиусе трех-восьми морских миль (одной-двух германских миль) от пункта, в котором обычно находилась подводная лодка. Все пароходы, оказывавшиеся в пределах досягаемости, подвергались преследованию; подводная лодка подходила к ним возможно ближе, чтобы установить их характер. Всего подводная лодка подходила на расстояние торпедного выстрела к 41 судну (не выпуская, впрочем, торпеды); ни на одном из этих пароходов не было обнаружено признаков, характеризующих транспорты с войсками или военными грузами; по их внешнему виду также нельзя было определенно заключить, что эти пароходы являлись таковыми. Однако на рассвете было замечено шесть 1500-3000-тонных пароходов, шедших с потушенными огнями (три-четыре речных судна, три грузовых парохода); эти суда были окрашены в черный цвет, а палубные надстройки их – в серый или коричневый; они шли без флага, причем каждый корабль конвоировался эсминцем, шедшим с потушенными огнями, или одним-двумя рыболовными судами. По моему твердому убеждению эти корабли перевозили войска или военные материалы; поскольку, однако, это убеждение не было подтверждено предписанными признаками (большое количество солдат; орудия, перевозочные средства или укрепления на палубе), я не мог атаковать указанные суда.
При тех условиях, которые ставятся сейчас подводной лодке для нападения на транспорт, она вообще ничего не может сделать, а самое предприятие – отнюдь небезопасное вследствие возможности отпора – не вознаграждает усилий команды.
Реакция командира флотилии на приведенный отрывок из военного дневника: Целью данного предприятия было установить, возможно ли вести войну против торговли согласно действующим положениям, то есть только на основании призового права, и, торпедируя без предупреждения исключительно суда, несомненно перевозящие войска и военные грузы, потопить транспорты, обслуживающие английскую армию во Франции, что я считаю важнейшей из стоящих сейчас перед флотом задач.
Результаты, не внушающие никаких сомнений, таковы: При существующих ограничениях бесполезно посылать подводные лодки на пути транспортов, перевозящих войска и военные грузы… Перерезать эти пути не удастся до тех пор, пока в правила введения подводной войны не будет включено разрешение торпедировать без предупреждения курсирующие между Англией и Францией суда (за исключением госпитальных).
В западной части Ламанша будет предпринята попытка вести войну против торговли в соответствии с призовым правом, несмотря на опасности, которым подвергаются подводные лодки, появляющиеся на поверхности. Это решение стало необходимым потому, что в настоящее время мы не имеем другого средства нанести ущерб противнику.
Подобных результатов можно было ожидать, но я считал полезным собрать фактические доказательства.
Совершенно ясно, что наши подводные лодки могли оказать большое влияние на исход битвы на Сомме. Всякий, кто не останавливаясь на отдельных вопросах этого характера, полностью сознавал, что германский народ ведет борьбу за свое существование, не мог без внутреннего содрогания читать подобные отчеты о невозможности применять наше лучшее орудие.
Наше поведение весною 1916 года говорило всему миру, за исключением некоторых германских дипломатов и демократов: Германия идет ко дну.
7
О событиях, вызвавших переход к неограниченной подводной войне, я могу рассказать лишь вкратце, поскольку находился тогда уже не у дел. Насколько мне известно, они характерны для дезорганизации бетмановской системы управления.
Идя навстречу инициативе графа Бернсторфа, Бетман сначала содействовал мирному посредничеству Вильсона, но затем сорвал его собственным предложением мира и подводной войной. Теперь из отчетов парламентской следственной комиссии стало яснее, чем это было при опубликовании первого издания моей книги, что германское правительство поощряло Вильсона выступить в качестве посредника, а потому решение начать подводную войну являлось для него личным оскорблением. С другой стороны, появившиеся теперь новые публикации только подтверждают мое прежнее мнение, что через посредство Америки мы не могли добиться приемлемого мира. В разговоре с германскими представителями Вильсон и его помощники подчеркивали во всех стадиях переговоров, что по отношению к Англии они ни за что не хотят применять давление американской мощи. Данный факт определяет собой действительные перспективы этой мирной акции. Он устраняет возможность того, что при настроении, господствовавшем тогда в странах Антанты, конференция держав, созванная Вильсоном, смогла бы привести к миру, основанному на взаимном соглашении сторон. Вильсон, разумеется, охотно принял бы предложенную ему Бернсторфом роль arbiter mundi{227}. Поскольку, однако, несмотря на все благородные, гуманные и нейтральные чувства, американская политика 1914-1916 годов на практике неизменно действовала в ущерб нам, следует думать, что созыв конференции по инициативе Вильсона не усилил бы весьма незначительной заинтересованности вашингтонских политиков в сохранении Германской империи. Интересы и цели Америки имели совершенно иную направленность, так что, по моему убеждению, единственный путь, который привел бы тогда Германию к сносному миру, проходил, как уже указывалось, через Россию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Так, например, «Экономист» от 7 сентября 1918 года писал: Хотя в то время немногие видели угрожавшую опасность, мы были очень близки к проигрышу войны, ибо забыли, что военное господство на морях теряет всякую ценность, если отсутствуют средства для использования этих подвластных морей… На протяжении последних четырех лет немцы однажды подошли ощутимо близко к выигрышу войны. Это было не весной 1918 года, когда армии Англии и Франции поколебались под германским натиском. Это произошло весной 1917 года, когда положение на суше казалось благоприятным. Немцы, разбитые на Сомме, отступили на линию Гинденбурга и вернулись на западном фронте к обороне. Россия еще являлась фактором в войне. И все же эта весна 1917 года была в действительности самым критическим и смертельно опасным моментом, который мы пережили с начала войны. Некоторое время казалось, что наш флот потерпел крах, а наши коммуникации, от которых зависело все, будут прерваны. Если бы потери Англии и Антанты в торговых судах продолжали оставаться так же велики, как в апреле, мае и июне 1917 года, то Германия выиграла бы войну до конца года. Однако флот… справился с подводной опасностью и сильно уменьшил ее действенность.
«Морнинг Пост» от 3 декабря 1918 года пишет: Если бы за неделю до начала войны Германия распределила свой мощный крейсерский флот по отдаленным морским путям, то это, возможно, привело бы нас к гибели и во всяком случае причинило бы нам очень тяжелые потери. Позднее германское морское командование так долго оттягивало морское сражение, имевшее целью решительно ослабить английский флот, что для этого стало слишком поздно… Далее, Германия пыталась достигнуть той цели, к которой ее не привело морское сражение, с помощью подводной войны. Эта была величайшая опасность, с какой пришлось когда-либо столкнуться нашей стране. Но благодаря нашей решимости, изобретательности и несказанно тяжелому труду Германия снова лишилась победы в момент, когда она уже почти была в ее руках.
Компетентный государственный деятель Киоцца Мани в ноябре 1918 года сделал следующее заявление в Палате Общин: В апреле 1917 года германские подводные лодки действовали столь успешно, что Англия была бы разорена в течение 9 месяцев, если бы уничтожение судов продолжалось тем же темпом.
Это сообщение агентства Рейтер от 15 ноября 1918 года может свести с ума германского патриота, если он представит себе, какое непонимание сущности подводной войны господствовало у нас и как оно задушило наше будущее, которое мы могли спасти в последний раз.
По моему мнению, своеобразие этого нашего внутреннего кризиса заключалось в том, что те гражданские деятели, которые надеялись на сносный исход войны, уповая не на силу нашего оружия, а на борьбу Вильсона за свободу морей и на предполагаемую волю Англии к соглашению, не ограничивались этим политическим убеждением и считали необходимым подкрепить его собственными рассуждениями на специально-морские и технические темы. Противореча всем авторитетным специалистам, они осмеливались утверждать, что в исторический момент весной 1916 года «у нас было еще слишком мало подлодок». Эти лица с Вильгельмштрассе и из редакции «Франкфуртер Цейтунг» с претенциозной уверенностью заявляли в феврале 1917 года: Мы начинаем подводную войну, правильно выбрав момент, ибо теперь мы имеем достаточно подводных лодок.
Когда же отложенная по их вине подводная война не дала тех быстрых результатов, которые, по утверждению специалистов, она принесла бы годом раньше, эти люди не лишились своей наглости; вместо того чтобы устыдиться, когда вследствие вызванной ими проволочки действие подводных лодок было решительно ослаблено{225}, они снова стали осуждать подводную войну в целом вопреки позиции, занятой ими самими в начале 1917 года! Чтобы помять, какую игру вели они с войной на море в тот час, когда решалась судьба Германии, нужно представить себе, что случилось бы, если бы суждения журналистов, дипломатов и парламентариев сделались решающими в вопросах стратегии сухопутной войны. Но в жизненно важном вопросе о морской войне у немцев все было дозволено. Вместо того чтобы ограничиться американским вопросом, политическую важность которого я всегда сознавал, немец со свойственным ему инстинктом самоуничижения успокаивал себя формулой: В 1916 году нам недоставало подлодок. Подобно тому как в оправдание уклонения от морского боя из меня сделали козла отпущения, объявив материальную часть флота якобы недоброкачественной, те, кто из страха перед Вильсоном не решились на подводную войну, теперь стали сваливать вину за это перед самими собой и всем миром на слишком малое число подводных лодок. Эти слухи, распространявшиеся повсюду, были тем средством, с помощью которого дипломатические и демократические пособники нашего имперского руководства помешали своевременному объявлению подводной войны и вместо нанесения быстрого, сильного, а следовательно, и наиболее гуманного по своему характеру удара, толкнули нашу страну на путь медленного угасания, продемонстрировав свою слабость и нечистую совесть{}an».
Фактически наш подводный флот 1916 года мог сделать гораздо больше, чем подводный флот 1917 года, что и было мною предсказано еще в феврале 1916 года. В подводной войне важно не количество подводных лодок, а лишь число потопленных судов. Эффективность подлодок падала пропорционально усилению оборонительных средств противника. Но наши любившие проволочки политики были слишком мудры, чтобы понять столь простую истину. На проведение указанных мероприятий требовались годы; и эти годы мы подарили противнижу. Добиться победы в подводной войне мы могли только в течение определенного периода времеюи; этот период мы пропустили из страха и надежды на Вильсона. Доказывающие это потрясающие цифры во время войны не могли быть преданы гласности, что давало противникам подводной войны возможность искажать ее результаты. Из множества доказательств я приведу всего лишь один факт.
Весной 1916 года при ограниченной, т.е. недостаточной подводной войне, на один рейс подлодки приходилось 17 000 тонн потопленных судов. Опыт 1916 года показывает, что при неограниченной подводной войне гибнет по крайней мере втрое больше судов, чем при ограниченной.
Таким образом, в то время можно было достигнуть цифры в 51 000 тонн на один поход подводной лодки. Летом же 1917 года соответствующая цифра составляла 14 000 тонн, а осенью уже только 9 000 тонн!
Весною 1916 года мы наметили довести численность подводного флота в предстоявшем бюджетном году до 205 лодок, считая как вступившие в строй, так и строившиеся и проходившие испытания (в том числе 147 строившихся, которые должны были быть сданы в том же году).
По этим цифрам можно судить о том, к каким результатам привела бы в 1916 году настоящая подводная война. Надо согласиться с англичанами, что они проиграли бы тогда войну, если бы у нас хватило мужества выиграть ее. Достаточно перелистать дневники командиров подводных лодок за 1916 год, чтобы убедиться, с какой горечью приходилось им пропускать самую богатую и верную добычу! Становится очевидным, что в то время они могли каждым походом достигнуть впятеро или вшестеро больших результатов, чем годом позже.
Приведу для примера выдержку из дневника чрезвычайно энергичного командира подводной лодки капитан-лейтенанта Штейнбринка, который имел задание установить, возможно ли было вообще вести подводную войну, не нарушая действовавших в 1916 году постановлений.
Дневник командира за июль-август 1916 года
Вследствие неблагоприятной для стрельбы торпедами погоды пребывание у устья Сены смогло продолжаться всего четыре дня, пока ветер и волны помогали оставаться незамеченными. В течение этого времени днем и ночью велось наблюдение за судоходством в радиусе трех-восьми морских миль (одной-двух германских миль) от пункта, в котором обычно находилась подводная лодка. Все пароходы, оказывавшиеся в пределах досягаемости, подвергались преследованию; подводная лодка подходила к ним возможно ближе, чтобы установить их характер. Всего подводная лодка подходила на расстояние торпедного выстрела к 41 судну (не выпуская, впрочем, торпеды); ни на одном из этих пароходов не было обнаружено признаков, характеризующих транспорты с войсками или военными грузами; по их внешнему виду также нельзя было определенно заключить, что эти пароходы являлись таковыми. Однако на рассвете было замечено шесть 1500-3000-тонных пароходов, шедших с потушенными огнями (три-четыре речных судна, три грузовых парохода); эти суда были окрашены в черный цвет, а палубные надстройки их – в серый или коричневый; они шли без флага, причем каждый корабль конвоировался эсминцем, шедшим с потушенными огнями, или одним-двумя рыболовными судами. По моему твердому убеждению эти корабли перевозили войска или военные материалы; поскольку, однако, это убеждение не было подтверждено предписанными признаками (большое количество солдат; орудия, перевозочные средства или укрепления на палубе), я не мог атаковать указанные суда.
При тех условиях, которые ставятся сейчас подводной лодке для нападения на транспорт, она вообще ничего не может сделать, а самое предприятие – отнюдь небезопасное вследствие возможности отпора – не вознаграждает усилий команды.
Реакция командира флотилии на приведенный отрывок из военного дневника: Целью данного предприятия было установить, возможно ли вести войну против торговли согласно действующим положениям, то есть только на основании призового права, и, торпедируя без предупреждения исключительно суда, несомненно перевозящие войска и военные грузы, потопить транспорты, обслуживающие английскую армию во Франции, что я считаю важнейшей из стоящих сейчас перед флотом задач.
Результаты, не внушающие никаких сомнений, таковы: При существующих ограничениях бесполезно посылать подводные лодки на пути транспортов, перевозящих войска и военные грузы… Перерезать эти пути не удастся до тех пор, пока в правила введения подводной войны не будет включено разрешение торпедировать без предупреждения курсирующие между Англией и Францией суда (за исключением госпитальных).
В западной части Ламанша будет предпринята попытка вести войну против торговли в соответствии с призовым правом, несмотря на опасности, которым подвергаются подводные лодки, появляющиеся на поверхности. Это решение стало необходимым потому, что в настоящее время мы не имеем другого средства нанести ущерб противнику.
Подобных результатов можно было ожидать, но я считал полезным собрать фактические доказательства.
Совершенно ясно, что наши подводные лодки могли оказать большое влияние на исход битвы на Сомме. Всякий, кто не останавливаясь на отдельных вопросах этого характера, полностью сознавал, что германский народ ведет борьбу за свое существование, не мог без внутреннего содрогания читать подобные отчеты о невозможности применять наше лучшее орудие.
Наше поведение весною 1916 года говорило всему миру, за исключением некоторых германских дипломатов и демократов: Германия идет ко дну.
7
О событиях, вызвавших переход к неограниченной подводной войне, я могу рассказать лишь вкратце, поскольку находился тогда уже не у дел. Насколько мне известно, они характерны для дезорганизации бетмановской системы управления.
Идя навстречу инициативе графа Бернсторфа, Бетман сначала содействовал мирному посредничеству Вильсона, но затем сорвал его собственным предложением мира и подводной войной. Теперь из отчетов парламентской следственной комиссии стало яснее, чем это было при опубликовании первого издания моей книги, что германское правительство поощряло Вильсона выступить в качестве посредника, а потому решение начать подводную войну являлось для него личным оскорблением. С другой стороны, появившиеся теперь новые публикации только подтверждают мое прежнее мнение, что через посредство Америки мы не могли добиться приемлемого мира. В разговоре с германскими представителями Вильсон и его помощники подчеркивали во всех стадиях переговоров, что по отношению к Англии они ни за что не хотят применять давление американской мощи. Данный факт определяет собой действительные перспективы этой мирной акции. Он устраняет возможность того, что при настроении, господствовавшем тогда в странах Антанты, конференция держав, созванная Вильсоном, смогла бы привести к миру, основанному на взаимном соглашении сторон. Вильсон, разумеется, охотно принял бы предложенную ему Бернсторфом роль arbiter mundi{227}. Поскольку, однако, несмотря на все благородные, гуманные и нейтральные чувства, американская политика 1914-1916 годов на практике неизменно действовала в ущерб нам, следует думать, что созыв конференции по инициативе Вильсона не усилил бы весьма незначительной заинтересованности вашингтонских политиков в сохранении Германской империи. Интересы и цели Америки имели совершенно иную направленность, так что, по моему убеждению, единственный путь, который привел бы тогда Германию к сносному миру, проходил, как уже указывалось, через Россию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65