Каталог огромен, цена удивила
Составленный вашим превосходительством проект скорее усилит этот протест, чем устранит его.
Но несмотря на вышеизложенное, я полностью разделяю ту точку зрения, что флот должен всемерно и самым энергичным образом готовиться к планомерным действиям большого масштаба против английской торговли с помощью подводных лодок. В моем ведомстве такая подготовка ведется.
На это адмирал фон Поль ответил мне, что он не может согласиться с моим взглядом, будто намеченный им шаг преждевременен. Он заявил, что после основательного обсуждения этого вопроса в министерстве иностранных дел и на основании докладной записки директора департамента того же ведомства Криге там решили держаться провозглашения военной зоны и отказаться от объявления блокады. Министерство Иностранных дел готово решительно отстаивать этот план. Таким образом, решающими оказались соображения юридическо-доктринерского характера.
27 января 1915 года я был вызван рейхсканцлером для переговоров по этому вопросу. Я заявил, что для того чтобы добиться успеха в отношении Англии, нам надо заставить ее почувствовать войну, по моему мнению, мы не сможем обойтись без подводной блокады. Я недостаточно осведомлен о юридической и политической стороне дела, чтобы судить о целесообразности той или иной формы этой блокады. В этой беседе рейхсканцлер не отвергал в принципе возможности и необходимости подводной войны против торговли. Однако, по его мнению, политические условия не позволяли принять решение ранее весны или лета 1915 года. Я был совершенно согласен с такой отсрочкой решения еще недостаточно тогда разработанного вопроса о подводной войне. В частности, я считал правильным подождать, пока будет готов подводный флот для Фландрии и закончено начатое там строительство верфей.
В ходе той же беседы я ответил на соответствующий вопрос Бетмана, что при новизне этого средства борьбы невозможно, конечно, дать абсолютную гарантию его действенности. Тем не менее я был убежден, что наши мероприятия произведут огромное впечатление и что много судов воздержится от рейсов в Англию ввиду угрожающей им опасности.
Читатель поймет, что после всего происшедшего я был положительно ошеломлен, когда всего лишь через несколько дней после этого разговора, а именно 4 февраля 1915 года, адмирал фон Поль с согласия рейхсканцлера представил кайзеру в Вильгельмсгафене проект провозглашения военной зоны и подводной войны. В этой декларации окружающие Великобританию и Ирландию воды, включая Ламанш, объявлялись военной зоной и указывалось, что всякое торговое судно противника, встреченное в этой зоне, будет уничтожено, причем не во всех случаях представится возможным спасти от угрожающей им опасности команды и пассажиров этих судов. Нейтральные суда, заходящие в эту зону, также подвергают себя риску, ибо вследствие предписанного британским правительством злоупотребления нейтральными флагами торпеды, предназначенные вражеским судам, могут поразить нейтральные. Для этих последних был оставлен свободный путь к северу от Шетландских островов и полоса у голландского побережья.
Разницу между этой декларацией и моим собственным предложением заметить легко. Я желал установить на первых порах подводную блокаду одного только устья Темзы. Блокада является действительной, когда каждое судно, проходящее через соответствующую зону, подвергается значительному риску захвата или потопления. Если бы мы сосредоточили все силы у устья Темзы, преградив доступ в него и нейтральным судам, то это не затронуло бы остальную часть побережья, а в таком случае невозможно было ожидать немедленных решительных протестов со стороны нейтральных держав. Генмор уже занялся разработкой моей идеи блокады Темзы, но 31 января Поль вдруг дал этому делу иной оборот, сославшись на рейхсканцлера. Распространение блокады на все побережье сделало эту идею менее действенной, неясной в правовом отношении и более вызывающей. Подобной декларации не хватало эффективности и конкретности, а потому она вызывала возражения. Она уменьшила доверие к нашим прежним заявлениям, а в связи с этим пострадал в известной мере и престиж германского флота. Она несколько походила на блеф и вследствие этой неясности (совмещение явного стремления щадить нейтралов с угрозами не делать этого) возбуждала сомнение в нашем праве на такой способ ведения войны. Во всяком случае, не говоря уже о юридической стороне вопроса, в политическом и военном отношении это провозглашение военной зоны было нецелесообразным. Мне так и осталось неизвестным, исходя из каких соображений правительство выпустило на арену событий подводную войну вопреки моему мнению. Как бы то ни было, со мной снова не посчитались – на этот раз при решении одного из важнейших вопросов, входивших в мою компетенцию, и через мою голову и против моей воли начали подводную войну в такой форме, которая не обещала успеха{218}.
Кайзер дал свое согласие. Случайно я присутствовал при этом, но все, чего мне удалось добиться, это указания на злоупотребление нейтральными флагами со стороны англичан.
Как я узнал позднее, это всемирно-историческое решение было принято 2 февраля на заседании у рейхсканцлера в присутствии министра внутренних дел и, видимо, не вызвало возражений со стороны Большого генерального штаба. Поздно вечером того же дня, когда заседание уже окончилось и Поль собирался уехать в Вильгельмсгафен, юридический авторитет министерства иностранных дел – директор департамента Криге – по поручению рейхсканцлера уговорил его согласиться на внесение еще одной поправки в текст декларации о военной зоне. Я упоминаю об этом только для того, чтобы продемонстрировать тесную связь между заинтересованными ведомствами и полное согласие рейхсканцлера с действиями Генмора. 8 марта 1915 года адмирал фон Мюллер писал по этому поводу следующее: Так же как и статс-секретарь, я не одобрил подводной войны. Время для этого было выбрано неудачно, средства недостаточны, редакция текста декларации чрезвычайно небрежна. Поль получил согласие плохо разбиравшегося в этом вопросе рейхсканцлера, а 4 февраля, во время поездки на «Зейдлиц» через вильгельмсгафенскую гавань, уговорил кайзера одобрить установленный текст декларации. Поль действовал нелойяльно по отношению к статс-секретарю, не обсудив с ним предварительно этот текст. Впрочем, он поступил столь же нелойяльно и по отношению ко мне, хотя неизменно советовался со мною по всем важным вопросам. Он хотел во что бы то ни стало выпустить декларацию за своей подписью, а 4 февраля являлось для этого последним сроком, ибо в этот день он уже принял командование флотом Открытого моря и, строго говоря, не являлся более начальником Генмора.
Камень был сдвинут с места и покатился. 18 февраля 1915 года должна была начаться подводная война, которая согласно принятому вопреки моему совету решению Бетмана угрожала гибелью каждому судну, шедшему в Англию или Ирландию.
2
После того как перед лицом всего мира и не без помпы была обнародована преждевременная и неудачная, на мой взгляд, декларация, нам было необходимо удержаться на этой позиции, чтобы предохранить достоинство, а следовательно, и мощь нашей Империи от тяжелого удара, и не дать самоуверенности врагов возрасти в роковых для нас размерах.
12 февраля была отправлена первая американская нота, которая едва ли явилась неожиданностью для ответственных лиц. Тем не менее с этого дня настроение министерства иностранных дел в вопросе о подводной войне, к удивлению Поля, переменилось. Представитель его в главной квартире – Трейтлер впоследствии утверждал, что Поль не понял канцлера, между тем как Поль самым категорическим образом оспаривал возможность недоразумения, так как он точно объяснил канцлеру значение этого мероприятия. Итак, не успела еще появившаяся на свет 4 февраля подводная война проявить признаки жизни, как перепуганные родители поспешили задушить ее.
Я считал, что мы можем рассматривать вопрос об отказе от подводной войны только в том случае, если бы Англия пошла на соответствующие уступки в области морского права. По мнению гражданских ведомств, для этого было достаточно, чтобы она стала на почву Лондонской декларации. Я полагал такой шаг со стороны Англии возможным в том случае, если бы она поставила устранение опасности подводной войны выше выгод, которые она извлекала из нарушения Лондонской декларации. Мы могли бы удовольствоваться таким результатом, ибо хотя соблюдение Лондонской декларации не обещало значительного ослабления морской блокады Германии, признание ее Англией нанесло бы значительный ущерб ее престижу; таким образом, если бы нам даже пришлось временно отказаться от неограниченной морской войны, мы все же достигли бы известного успеха.
Составив ответную ноту, рейхсканцлер не стал ждать согласия ни начальника Генмора, ни моего; напротив, он при поддержке начальника морского кабинета воспротивился требованию Фалькенгайна привлечь нас к этому делу и отправил проект ответа непосредственно кайзеру, находившемуся тогда в Лецене. Вновь назначенный начальник Генмора адмирал Бахман 14 февраля передал кайзеру свои возражения как против подобного образа действий, так и против содержания самого проекта, который раскрывал перед врагами колебания нашей политики, что было весьма опасно.
Вечером 15 февраля начальник Генмора неожиданно получил от кайзера указание начать неограниченную подводную войну не 18 февраля, как это было объявлено раньше, а лишь по получении специального приказа. В тот же день командирам подлодок было предложено щадить нейтральные суда в зоне блокады. Далее, была получена телеграмма начальника кабинета следующего содержания: кайзер желает знать, возможно ли, и если возможно, то в какой степени, поручиться за то, что через 6 недель после начала войны против английской торговли Англия будет вынуждена уступить; в телеграфном ответе на этот запрос должно быть изложено и мое мнение.
При чрезмерной уступчивости, которую проявила наша отправланная несколько позднее (17 февраля) ответная нота Америке, центр тяжести лежал в требовании, чтобы американское правительство нашло способ заставить уважать Лондонскую декларацию также и Англию; германское правительство охотно сделает выводы из положения, которое возникнет в подобном случае. Другими словами, мы отказались бы тогда от применения подводных лодок не только против нейтральных торговых судов в зоне блокады, но даже против вражеского судоходства. Как уже отмечалось, я не имел принципиальных возражений против того мнения, что наша цель – заставить Англию соблюдать Лондонскую декларацию; сообразно этому в Лецен была отправлена следующая телеграмма: Статс-секретарь и начальник Генмора убеждены, что через 6 недель после объявления новой войны против торговли Англия будет вынуждена уступить, если только нам удастся с самого начала энергично использовать для этого все имеющиеся в нашем распоряжении средства.
Мы долго ломали себе голову над телеграммой начальника морского кабинета и над нашим ответом ему. Мы пришли к убеждению, что 6-недельный срок был поставлен для того, чтобы получить от нас отрицательный ответ, который позволил бы оправдать отступление перед Америкой ссылкой на наше мнение. Я еще помню слова адмирала фон Капелле: На глупый вопрос следует глупый ответ. В самом деле, связывать нас таким ограниченным сроком было несправедливо и противоречило всем военным принципам; с другой стороны, и в самом деле можно было предположить, что сильные и в то же время еще не затрудненные никакими средствами обороны действия даже сравнительно малочисленного подводного флота заставили бы Англию уступить и встать на платформу Лондонской декларации{219}. Здесь мы впервые столкнулись с установлением определенного срока для военных операций; впоследствии этот прием сыграл роковую роль. Я всегда считал его неправильным, однако уже в тот раз, как и позднее, его навязали флоту почти насильно.
Конечно, не исключалось, что, высокомерно недооценив значение подводной войны, Англия упрямо отказалась бы пойти на уступки. В таком случае нам следовало бы продолжить неограниченную подводную войну; такой оборот дела сослужил бы нам наилучшую службу. Но подводная война в таком виде, в каком она началась 18 февраля, а именно с предписания не топить нейтральные суда, заранее была обречена на безрезультатность, ибо английские суда, которые и раньше иногда плавали под нейтральными флагами, теперь стали пользоваться этим приемом вовсю. Вследствие этого злоупотребление нейтральными флагами, которое рекомендовало своим торговым судам британское адмиралтейство, оказалось весьма эффективным. Многие отважные команды подводных лодок пали жертвой этих приказов. Достаточно вспомнить баралонгское убийство.
Мы оставили в силе нашу декларацию о военной зоне и, таким образом, сохранили раздражавшую Америку видимость подводной войны, чтобы утешить германское общественное мнение иллюзией нашей твердости; но произведенное по требованию политического руководства изменение инструкций командирам подводных лодок лишало их деятельность военного значения. Таким образом, мы очень энергично действовали на словах и очень робко на деле. Как предсказал Бахман, операции подводных лодок вследствие этого не принесли победы германскому народу, но зато дали достаточно поводов для инцидентов и ссор с Америкой.
Как я уже говорил, хотя мы с адмиралом Бахманом считали объявление подводной войны преждевременным, а в той форме, в какой оно было сделано, и неудачным, мы решили тем не менее, что раз мир узнал о нем, Германия должна стоять на своем, идя на любой риск.
Я убежден, что если бы на первую американскую ноту мы ответили вежливым, но твердым ответом, то Америка ни тогда, ни позднее не объявила бы нам войны и даже не порвала бы дипломатических отношений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Но несмотря на вышеизложенное, я полностью разделяю ту точку зрения, что флот должен всемерно и самым энергичным образом готовиться к планомерным действиям большого масштаба против английской торговли с помощью подводных лодок. В моем ведомстве такая подготовка ведется.
На это адмирал фон Поль ответил мне, что он не может согласиться с моим взглядом, будто намеченный им шаг преждевременен. Он заявил, что после основательного обсуждения этого вопроса в министерстве иностранных дел и на основании докладной записки директора департамента того же ведомства Криге там решили держаться провозглашения военной зоны и отказаться от объявления блокады. Министерство Иностранных дел готово решительно отстаивать этот план. Таким образом, решающими оказались соображения юридическо-доктринерского характера.
27 января 1915 года я был вызван рейхсканцлером для переговоров по этому вопросу. Я заявил, что для того чтобы добиться успеха в отношении Англии, нам надо заставить ее почувствовать войну, по моему мнению, мы не сможем обойтись без подводной блокады. Я недостаточно осведомлен о юридической и политической стороне дела, чтобы судить о целесообразности той или иной формы этой блокады. В этой беседе рейхсканцлер не отвергал в принципе возможности и необходимости подводной войны против торговли. Однако, по его мнению, политические условия не позволяли принять решение ранее весны или лета 1915 года. Я был совершенно согласен с такой отсрочкой решения еще недостаточно тогда разработанного вопроса о подводной войне. В частности, я считал правильным подождать, пока будет готов подводный флот для Фландрии и закончено начатое там строительство верфей.
В ходе той же беседы я ответил на соответствующий вопрос Бетмана, что при новизне этого средства борьбы невозможно, конечно, дать абсолютную гарантию его действенности. Тем не менее я был убежден, что наши мероприятия произведут огромное впечатление и что много судов воздержится от рейсов в Англию ввиду угрожающей им опасности.
Читатель поймет, что после всего происшедшего я был положительно ошеломлен, когда всего лишь через несколько дней после этого разговора, а именно 4 февраля 1915 года, адмирал фон Поль с согласия рейхсканцлера представил кайзеру в Вильгельмсгафене проект провозглашения военной зоны и подводной войны. В этой декларации окружающие Великобританию и Ирландию воды, включая Ламанш, объявлялись военной зоной и указывалось, что всякое торговое судно противника, встреченное в этой зоне, будет уничтожено, причем не во всех случаях представится возможным спасти от угрожающей им опасности команды и пассажиров этих судов. Нейтральные суда, заходящие в эту зону, также подвергают себя риску, ибо вследствие предписанного британским правительством злоупотребления нейтральными флагами торпеды, предназначенные вражеским судам, могут поразить нейтральные. Для этих последних был оставлен свободный путь к северу от Шетландских островов и полоса у голландского побережья.
Разницу между этой декларацией и моим собственным предложением заметить легко. Я желал установить на первых порах подводную блокаду одного только устья Темзы. Блокада является действительной, когда каждое судно, проходящее через соответствующую зону, подвергается значительному риску захвата или потопления. Если бы мы сосредоточили все силы у устья Темзы, преградив доступ в него и нейтральным судам, то это не затронуло бы остальную часть побережья, а в таком случае невозможно было ожидать немедленных решительных протестов со стороны нейтральных держав. Генмор уже занялся разработкой моей идеи блокады Темзы, но 31 января Поль вдруг дал этому делу иной оборот, сославшись на рейхсканцлера. Распространение блокады на все побережье сделало эту идею менее действенной, неясной в правовом отношении и более вызывающей. Подобной декларации не хватало эффективности и конкретности, а потому она вызывала возражения. Она уменьшила доверие к нашим прежним заявлениям, а в связи с этим пострадал в известной мере и престиж германского флота. Она несколько походила на блеф и вследствие этой неясности (совмещение явного стремления щадить нейтралов с угрозами не делать этого) возбуждала сомнение в нашем праве на такой способ ведения войны. Во всяком случае, не говоря уже о юридической стороне вопроса, в политическом и военном отношении это провозглашение военной зоны было нецелесообразным. Мне так и осталось неизвестным, исходя из каких соображений правительство выпустило на арену событий подводную войну вопреки моему мнению. Как бы то ни было, со мной снова не посчитались – на этот раз при решении одного из важнейших вопросов, входивших в мою компетенцию, и через мою голову и против моей воли начали подводную войну в такой форме, которая не обещала успеха{218}.
Кайзер дал свое согласие. Случайно я присутствовал при этом, но все, чего мне удалось добиться, это указания на злоупотребление нейтральными флагами со стороны англичан.
Как я узнал позднее, это всемирно-историческое решение было принято 2 февраля на заседании у рейхсканцлера в присутствии министра внутренних дел и, видимо, не вызвало возражений со стороны Большого генерального штаба. Поздно вечером того же дня, когда заседание уже окончилось и Поль собирался уехать в Вильгельмсгафен, юридический авторитет министерства иностранных дел – директор департамента Криге – по поручению рейхсканцлера уговорил его согласиться на внесение еще одной поправки в текст декларации о военной зоне. Я упоминаю об этом только для того, чтобы продемонстрировать тесную связь между заинтересованными ведомствами и полное согласие рейхсканцлера с действиями Генмора. 8 марта 1915 года адмирал фон Мюллер писал по этому поводу следующее: Так же как и статс-секретарь, я не одобрил подводной войны. Время для этого было выбрано неудачно, средства недостаточны, редакция текста декларации чрезвычайно небрежна. Поль получил согласие плохо разбиравшегося в этом вопросе рейхсканцлера, а 4 февраля, во время поездки на «Зейдлиц» через вильгельмсгафенскую гавань, уговорил кайзера одобрить установленный текст декларации. Поль действовал нелойяльно по отношению к статс-секретарю, не обсудив с ним предварительно этот текст. Впрочем, он поступил столь же нелойяльно и по отношению ко мне, хотя неизменно советовался со мною по всем важным вопросам. Он хотел во что бы то ни стало выпустить декларацию за своей подписью, а 4 февраля являлось для этого последним сроком, ибо в этот день он уже принял командование флотом Открытого моря и, строго говоря, не являлся более начальником Генмора.
Камень был сдвинут с места и покатился. 18 февраля 1915 года должна была начаться подводная война, которая согласно принятому вопреки моему совету решению Бетмана угрожала гибелью каждому судну, шедшему в Англию или Ирландию.
2
После того как перед лицом всего мира и не без помпы была обнародована преждевременная и неудачная, на мой взгляд, декларация, нам было необходимо удержаться на этой позиции, чтобы предохранить достоинство, а следовательно, и мощь нашей Империи от тяжелого удара, и не дать самоуверенности врагов возрасти в роковых для нас размерах.
12 февраля была отправлена первая американская нота, которая едва ли явилась неожиданностью для ответственных лиц. Тем не менее с этого дня настроение министерства иностранных дел в вопросе о подводной войне, к удивлению Поля, переменилось. Представитель его в главной квартире – Трейтлер впоследствии утверждал, что Поль не понял канцлера, между тем как Поль самым категорическим образом оспаривал возможность недоразумения, так как он точно объяснил канцлеру значение этого мероприятия. Итак, не успела еще появившаяся на свет 4 февраля подводная война проявить признаки жизни, как перепуганные родители поспешили задушить ее.
Я считал, что мы можем рассматривать вопрос об отказе от подводной войны только в том случае, если бы Англия пошла на соответствующие уступки в области морского права. По мнению гражданских ведомств, для этого было достаточно, чтобы она стала на почву Лондонской декларации. Я полагал такой шаг со стороны Англии возможным в том случае, если бы она поставила устранение опасности подводной войны выше выгод, которые она извлекала из нарушения Лондонской декларации. Мы могли бы удовольствоваться таким результатом, ибо хотя соблюдение Лондонской декларации не обещало значительного ослабления морской блокады Германии, признание ее Англией нанесло бы значительный ущерб ее престижу; таким образом, если бы нам даже пришлось временно отказаться от неограниченной морской войны, мы все же достигли бы известного успеха.
Составив ответную ноту, рейхсканцлер не стал ждать согласия ни начальника Генмора, ни моего; напротив, он при поддержке начальника морского кабинета воспротивился требованию Фалькенгайна привлечь нас к этому делу и отправил проект ответа непосредственно кайзеру, находившемуся тогда в Лецене. Вновь назначенный начальник Генмора адмирал Бахман 14 февраля передал кайзеру свои возражения как против подобного образа действий, так и против содержания самого проекта, который раскрывал перед врагами колебания нашей политики, что было весьма опасно.
Вечером 15 февраля начальник Генмора неожиданно получил от кайзера указание начать неограниченную подводную войну не 18 февраля, как это было объявлено раньше, а лишь по получении специального приказа. В тот же день командирам подлодок было предложено щадить нейтральные суда в зоне блокады. Далее, была получена телеграмма начальника кабинета следующего содержания: кайзер желает знать, возможно ли, и если возможно, то в какой степени, поручиться за то, что через 6 недель после начала войны против английской торговли Англия будет вынуждена уступить; в телеграфном ответе на этот запрос должно быть изложено и мое мнение.
При чрезмерной уступчивости, которую проявила наша отправланная несколько позднее (17 февраля) ответная нота Америке, центр тяжести лежал в требовании, чтобы американское правительство нашло способ заставить уважать Лондонскую декларацию также и Англию; германское правительство охотно сделает выводы из положения, которое возникнет в подобном случае. Другими словами, мы отказались бы тогда от применения подводных лодок не только против нейтральных торговых судов в зоне блокады, но даже против вражеского судоходства. Как уже отмечалось, я не имел принципиальных возражений против того мнения, что наша цель – заставить Англию соблюдать Лондонскую декларацию; сообразно этому в Лецен была отправлена следующая телеграмма: Статс-секретарь и начальник Генмора убеждены, что через 6 недель после объявления новой войны против торговли Англия будет вынуждена уступить, если только нам удастся с самого начала энергично использовать для этого все имеющиеся в нашем распоряжении средства.
Мы долго ломали себе голову над телеграммой начальника морского кабинета и над нашим ответом ему. Мы пришли к убеждению, что 6-недельный срок был поставлен для того, чтобы получить от нас отрицательный ответ, который позволил бы оправдать отступление перед Америкой ссылкой на наше мнение. Я еще помню слова адмирала фон Капелле: На глупый вопрос следует глупый ответ. В самом деле, связывать нас таким ограниченным сроком было несправедливо и противоречило всем военным принципам; с другой стороны, и в самом деле можно было предположить, что сильные и в то же время еще не затрудненные никакими средствами обороны действия даже сравнительно малочисленного подводного флота заставили бы Англию уступить и встать на платформу Лондонской декларации{219}. Здесь мы впервые столкнулись с установлением определенного срока для военных операций; впоследствии этот прием сыграл роковую роль. Я всегда считал его неправильным, однако уже в тот раз, как и позднее, его навязали флоту почти насильно.
Конечно, не исключалось, что, высокомерно недооценив значение подводной войны, Англия упрямо отказалась бы пойти на уступки. В таком случае нам следовало бы продолжить неограниченную подводную войну; такой оборот дела сослужил бы нам наилучшую службу. Но подводная война в таком виде, в каком она началась 18 февраля, а именно с предписания не топить нейтральные суда, заранее была обречена на безрезультатность, ибо английские суда, которые и раньше иногда плавали под нейтральными флагами, теперь стали пользоваться этим приемом вовсю. Вследствие этого злоупотребление нейтральными флагами, которое рекомендовало своим торговым судам британское адмиралтейство, оказалось весьма эффективным. Многие отважные команды подводных лодок пали жертвой этих приказов. Достаточно вспомнить баралонгское убийство.
Мы оставили в силе нашу декларацию о военной зоне и, таким образом, сохранили раздражавшую Америку видимость подводной войны, чтобы утешить германское общественное мнение иллюзией нашей твердости; но произведенное по требованию политического руководства изменение инструкций командирам подводных лодок лишало их деятельность военного значения. Таким образом, мы очень энергично действовали на словах и очень робко на деле. Как предсказал Бахман, операции подводных лодок вследствие этого не принесли победы германскому народу, но зато дали достаточно поводов для инцидентов и ссор с Америкой.
Как я уже говорил, хотя мы с адмиралом Бахманом считали объявление подводной войны преждевременным, а в той форме, в какой оно было сделано, и неудачным, мы решили тем не менее, что раз мир узнал о нем, Германия должна стоять на своем, идя на любой риск.
Я убежден, что если бы на первую американскую ноту мы ответили вежливым, но твердым ответом, то Америка ни тогда, ни позднее не объявила бы нам войны и даже не порвала бы дипломатических отношений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65