– Я не выйду замуж ни за кого из вассалов герцога, – твердо заявила Мари. – Мой отец принес клятву верности герцогу Роберту, и только ему. Я не предам честь моей семьи.
Произнесенные вслух, эти слова принесли ей облегчение, став подтверждением того, что она по-прежнему осталась той, кем всегда себя считала, что боль в сердце не изменила ее целиком и полностью.
Тьер поднял брови.
– Не понимаю, почему вы так говорите. Ваш дед служил Бретани, пока не решил, что выгоднее будет примкнуть к нормандцам. Вы восстановили бы честь семьи, а не предали бы ее.
– Я не ответственна за то, что сделал мой дед, – ответила Мари. – Если бы все вернулись к первоначальному вассалитету своих предков, то мы все присягали бы императору греков. Мой отец – человек герцога Роберта, так что мой переход к другому сюзерену стал бы предательством.
Тьер только засмеялся. Ему не хотелось спорить.
– Скажите, как вам удалось убежать из Бонн-Фонтейна через запертую дверь? Мы так и не смогли понять.
Мари бросила на него суровый взгляд. Однако она уже понимала, что не сделает второй попытки убежать. Она слишком устала – а Тиарнан поручился за ее безопасность.
– Я подложила в дверь мою головную повязку, чтобы она не закрылась до конца, – объяснила она Тьеру.
Он снова рассмеялся.
– Клянусь всеми святыми, я благодарен Тиарнану, несмотря на то, что он сделал моему кузену, и хотя это обошлось мне в шестнадцать серебряных пенни.
Она воззрилась на него, хмуря брови. Он пришел в восторг от того, как морщится у нее лоб. «Еще до нашего приезда в Ренн, – пообещал он себе, – я заставлю ее смеяться. Если это – единственное счастье, которое мне принесет путешествие, с меня и его хватит».
– Я пообещал святому Михаилу сто свечей, если вас найдут целой и невредимой, – объяснил он. – Ну что ж, эти шестнадцать серебряных пенни потрачены не зря.
– Святой Михаил – это великий святой и хорошо защищает от зла, – серьезно отозвалась Мари, перекрестившись.
– Аминь! – радостно подхватил Тьер. – И, будучи архангелом, он действует быстро.
Когда чуть позже они доехали до Бонн-Фонтейна, то обнаружили, что их отряд лишился своего командира. Ускакавшего галопом Алена де Фужера в монастыре не оказалось. Тьер разрывался между досадой и тревогой. Он догадывался, куда уехал Ален, и считал эту поездку чистым безумием. Если Алену не удастся добиться своей цели, то ему придется вернуться к герцогу опозоренным из-за брошенного поручения, и к тому же он разгневает отца. Но если он своего добьется, его положение станет еще хуже: он должен будет покинуть Бретань, жить на заработок наемного солдата и содержать жену за счет подачек со стола своего господина – если, конечно, его не убьют при попытке побега с возлюбленной. Потому что Ален наверняка задумал с ней убежать, а Тиарнан Таленсакский вряд ли согласится принять это безропотно. Тьер не хотел бы иметь такого врага. Тиарнан может быть достаточно миролюбивым за пределами поля сражения, но Тьеру случалось видеть, как он упражняется с оружием: это было потрясающее яростное наступление, с ударами, точными, как игла вышивальщицы, оставлявшими после себя полосу расщепленных копий и разбитых щитов. Алену до такого очень далеко.
Тьер попытался уверить себя в том, что неудача представляется наиболее вероятным исходом этой глупой затеи. Эрве Комперский вряд ли впустит Алена в свой дом, и можно надеяться, что у леди Элин хватит рассудительности не противиться воле отца и не убегать с человеком, который не может ее обеспечить. Даже если бы она и предпочитала его Тиарнану – в чем, впрочем, Тьер в отличие от Алена отнюдь не был уверен. Но что бы ни происходило или уже произошло с Аленом, от Тьера ничего не зависело. Он мог только придумать какие-то оправдания своему кузену, когда отряд приедет в Ренн без него. Тем временем Тьер был намерен сполна воспользоваться тем счастьем, какое подарит ему остаток пути.
От Бонн-Фонтейна до Ренна был всего один легкий переезд – приятная прогулка по полям и лесам в чудесный весенний день. Даже кобыла Дагу вынуждена была идти спокойно, потому что Тьер привязал ее за короткий повод к своему коню и коню Гийомара. Они приехали в город вечером. В давние времена Ренн был обнесен стеной, и его все еще окружали римские камни, кое-где подкрепленные более новыми башнями или воротами. В течение столетий средневековый город теснился на маленьком пространстве, заключенном в древние стены, но в последние годы заполнил его до отказа, так что первые постоялые дворы и кухарни уже распространились за городские ворота и выстроились вдоль дороги. Уже вечерние огни зажглись, и пелена дыма, поднимавшаяся над соломенными крышами, была освещена опускающимся солнцем, так что город словно парил в золотистом облаке. Мари никогда не бывала в больших городах, и, несмотря на весь свой страх перед неволей и решимостью не уступать своим тюремщикам, она почувствовала, что сердце у нее колотится от радостного возбуждения. Перед ней лежал неизвестный мир, ожидавший ее внимания.
Городские ворота еще не закрылись на ночь, и трое всадников въехали в них под цокот копыт. Главная улица оказалась далека от золотой иллюзии, окутывавшей город: немощеная, покрытая глубокими рытвинами, провонявшая гнилыми отбросами, она шла между рядами домишек из глины и прутьев. Куры копошились в грудах мусора, неспешно отходя в сторону при приближении лошадей, свиньи в загонах между домами выглядывали через изгороди и хрюкали. Куст дрока над одной из дверей показывал, что эта лачуга является постоялым двором. Несколько лавок объявляли о своем статусе повешенными на столбы товарами: парой башмаков, метлой, набором ложек из рога. А потом главная улица повернула направо – и там, ближе, чем ожидала, Мари увидела Рейнский замок.
Замок был новым, и его стены были сложены из камня, а не из старомодного дерева, хотя с первого же взгляда было видно, что он имеет традиционную планировку: высокая центральная часть на насыпном холме и замковый двор, окруженный стеной. Тьер повернул налево и поехал по наружной стороне сухого рва, окружавшего стену. Мари повернулась в седле, глядя на стены главной части, которые были ясно видны сверху, в золотистом дыму. Большое красное полотнище полоскалось в последних лучах заката на самом верху башни, возвещая о присутствии герцога.
– Какой он, герцог? – спросила она у Тьера.
Они непринужденно говорили весь день, так что она начала забывать о том, что он – враг. Тьер немного подумал.
– Вы любите собак? – ответил он вопросом на вопрос, когда они повернули за угол и увидели ворота замка.
– Некоторых – люблю, – сказала Мари, пытаясь понять, какая тут может быть связь с ее вопросом.
– И это вы хорошо сказали, потому что собаки бывают такие же разные, как люди, и между ними можно найти сходство. Например, борзые благородны, стремительны и красивы – как вы сами, моя госпожа! Гончие – алаунты, брашеты и лимеры – должны быть отважными и мудрыми, чтобы гнать добычу своего лорда и валить ее на землю, и их можно сравнить с рыцарями. А есть еще услужливые спаниели и мастифы – чтобы сопровождать лорда и охранять его.
– А сам герцог в этой вашей аллегории – лев? – Мари улыбнулась этому причудливому образу.
– Нет, – с удовлетворением заявил Тьер. – Герцог Хоэл – терьер. Но очень благородный.
Мари рассмеялась, а Тьер широко ухмыльнулся. Ему все-таки удалось заставить ее засмеяться до приезда в Рейнский замок – правда, в последнюю минуту и отчасти из-за волнения. И смех у нее оказался красивым: нежным и журчащим. До чего же ему нравятся женщины, которые смеются!
Они проехали по подъемному мосту замка, и Тьер вызвал стражника, чтобы их впустили.
На замковом дворе слуги увели лошадей в конюшню. В кухонных постройках, выстроившихся вдоль наружной стены, уже дымил огонь, и оттуда пахло жарящимся мясом. Тьер и Гийомар провели Мари по каменной лестнице в замок. Еще до того, как они вошли в огромные двустворчатые двери, навстречу им выкатились волна шума и облако ароматов еды. Уже начало смеркаться, и в караульной комнате зажигали факелы, устанавливая их в крепления на стенах. Стражники дружелюбно приветствовали Тьера и спросили, где Ален.
– Слишком долго объяснять! – ответил Тьер и, странно звеня шпорами по каменному полу, увлек Мари по следующей короткой лестнице в главный зал.
Зал занимал весь первый этаж замка. Его деревянный пол был застелен тростником. Под светом факелов были расставлены столы, и за ужином сидело множество народа. Богатые шелка и ярко окрашенные шерстяные ткани заполняли полумрак золотом, густой синевой и насыщенным кармином. Даже у собак, растянувшихся под столами, были ошейники, сверкавшие при их движении. С каждым шагом Мари чувствовала себя все более некрасивой, жалкой и грязной.
Тьер пробирался между столами в дальнюю часть зала, где на деревянном помосте стоял главный стол. Сидевшие на скамьях при его приближении прерывали разговоры, и к тому моменту, когда они подошли к главному столу, в зале воцарилось молчание. Шедшей позади него Мари приходилось делать над собой усилие, чтобы держать голову высоко. Под грузом любопытных мужских взглядов ей хотелось провалиться сквозь пол.
Тьер остановился перед центром помоста и опустился на одно колено, зазвенев доспехами.
– Да благоволит вам Господь, мой господин! – сказал он. – Вот леди Мари Пантьевр Шаландрийская, о чьем присутствии вы просили.
Мари заставила себя поднять глаза на человека, сидевшего во главе стола. Хоэл, граф Корнуоллский, граф Нантский и, в результате своей женитьбы, граф Реннский и герцог Бретонский оказался низеньким, лысоватым мужчиной между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами в нарядном одеянии, отделанном мехом. Лицо круглое, красное, глаза навыкате. Его брови гневно хмурились.
– Что случилось с твоим кузеном? – вопросил он пронзительно тявкающим голосом.
«Боже милостивый, – подумала Мари, – он действительно похож на терьера!»
– Хоэл! – воскликнула дама, сидевшая подле герцога. Это была полная женщина лет сорока пяти, одетая в высшей степени элегантно и украшенная большим количеством драгоценностей. – Бедная девочка стоит здесь, словно заблудившаяся овечка! Сначала поздоровайся с ней, а потом уже разбирайся с де Фужером.
Она улыбнулась Мари. Улыбка и четкие ясные очертания ее лица показались Мари странно знакомыми, хотя она не сразу поняла, откуда может их знать. А потом она догадалась, что это Авуаз, герцогиня Бретонская, единокровная сестра настоятельницы Констанции, обладательница древней крови Пантьевров, продолжавших править Бретанью, хотя разные ветви этой семьи распространились среди знати Нормандии и Англии. Мари видела те же удлиненные черты в собственном зеркале.
– Добро пожаловать, моя дорогая, – проговорила герцогиня.
Мари набрала побольше воздуха. Она не отступится от своего решения только потому, что платье на ней жалкое, а герцогиня соизволила быть любезной.
– Я здесь не по своей воле! – гордо объявила она ясным и звучным голосом, который был слышен даже в дальних углах зала. – Меня увезли из монастыря обманом, предательски. Мой отец не приносил клятвы Бретани, и я никогда не допущу, чтобы его дом и земли достались кому-то другому. Клянусь Богом и своей бессмертной душой, – тут Мари вызывающе перекрестилась, – что скорее умру, защищая мою честь, чем останусь жить, лишившись ее.
Наступила грозовая тишина. Мари слышала, как в висках у нее оглушительно стучит кровь. Треск факелов на стенах казался неестественно громким.
А потом герцог Хоэл фыркнул.
– Она определенно твоя родня! – заявил он герцогине.
– Конечно же, – совершенно спокойно отозвалась Авуаз. – Она – внучка второго сына единокровного брата моего отца. Мы ведь это уже выяснили, помнишь? Дитя, – сказала она, обращаясь к Мари, – Шаландри – это ленное владение, входящее в герцогство Бретань, так что оно не находится в личном владении твоего дома. Твой дед получил управление им от моего отца. Он не имел никакого права передавать его Нормандии: оно ему не принадлежало. Мой муж – твой законный и истинный правитель – имел все права, чтобы призвать тебя сюда.
– А я говорю, что это не так, – ответила Мари неторопливо, хотя у нее участилось дыхание и от страха заныл желудок. – А еще я говорю, что не выйду замуж ни за кого, кто служит врагам моего отца. И Тиарнан Таленсакский, рыцарь, находящийся у вас на службе, господин мой герцог, поручился мне в том, что меня никто не будет принуждать.
– А какое к этому имеет отношение Тиарнан? – озадаченно вопросил Хоэл.
Авуаз внезапно нахмурилась и стала пристально вглядываться в лицо Мари. Из-за красного отсвета факелов, белой головной повязки и исключительной непокорности Мари ее синяки поначалу не были замечены.
– Хоэл! – напряженно проговорила герцогиня. – Девушку били!
Эти слова вызвали смятение и крики ярости. Герцог Хоэл с тявканьем вскочил и снова потребовал ответа на вопрос: что случилось с Аленом де Фужером? Пришлось рассказывать всю историю, после чего герцогиня повлекла Мари ставить примочки из листьев огуречника, а Тьеру устроили выговор из-за глупости его кузена. Герцог сообщил ему, что было чистым безумием оставить представительнице семейства Пантьевров хоть малейшую возможность нападать или бежать, потому что любой глупец должен был бы понять, что она обязательно ею воспользуется. К тому же ни при каких обстоятельствах нельзя допускать, чтобы с родственницей герцогини случилось что-то дурное, когда она находится под его покровительством. И наконец, что человек, получивший задание от своего господина и ускакавший куда-то, бросив его наполовину выполненным, заслуживает того, чтобы его поставили у стены замка и сделали мишенью для испытания рыцарских умений.
Позднее Тьер сказал об этом:
– Теперь я знаю, что чувствует крыса, когда ее за шкирку поймал терьер.
Глава 3
Тиарнан оказался в Таленсаке утром, через два дня после того, как расстался с Мари на дороге в Ренн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49