По крайней мере она дома и говорит, что намерена хорошо встретить его, когда он вернется. Сейчас она в сыроварне. Мне передать ей, что вы пришли, святой отец?
– Дай мне отдышаться, – ответил Жюдикель.
Он отказался от вина, принесенного Лантильдис, но теперь женщина вернулась с водой, и он позволил наполнить ему кружку. В толпе слуг шептали, что сердце госпожи смягчилось благодаря молитвам Жюдикеля. Господь дол жен был откликнуться на молитву человека такой святости. Жюдикель медленно пил воду. Шумное восхищение, окружавшее его, вызывало у него смущение, и ему хотелось оказаться снова в лесу, где птички щебечут, не обращая внимания на духовность человека.
Дверь снова открылась, и вошла Элин – бледная в неясном свете, с окруженными тенью глазами. Она недоуменно приостановилась, а потом узнала Жюдикеля, которого один раз видела, посещая часовню Святого Майлона с отцом. Недоумение моментально сменилось возмущением и враждебностью.
Жюдикель тяжело поднялся.
– Да хранит вас Бог, леди, – сказал он. – Ваш муж попросил меня поговорить с вами от его имени. Нам можно поговорить без свидетелей?
Элин замялась. У нее не было желания разговаривать с чересчур терпимым исповедником Тиарнана, и ей очень хотелось прямо об этом сказать, но это шокировало бы его почитателей, которых собрался полный зал. Ей приходилось притворяться, будто она простила Тиарнана и ожидает его возвращения, чтобы помириться с ним, – так они договорились с Аленом. Она заставила себя улыбнуться.
– Конечно, святой отец, – ответила она, – для меня честь, что вы согласились проделать столь долгий путь. Я могу предложить вам подкрепить силы?
– Давайте сначала поговорим, – предложил Жюдикель. – Наилучшим местом стала бы часовня.
Домовая часовня поместья была небольшой деревянной постройкой, ненамного лучше сарая. Он был пристроен к залу со стороны, противоположной кухне. Жюдикель и сам иногда проводил там службы в бытность свою священником Таленсака. Когда его рука инстинктивно потянулась за свечами к бронзовому ящичку у двери (их держали там, чтобы уберечь от мышей) и действительно обнаружила их на месте, ему показалось, будто он протянул руку в прошлое. Он вспомнил, как читал молитвы перед этим алтарем, а Тиарнан – маленький, худой, большеглазый мальчик – серьезно наблюдал за ним. Это воспоминание было особенно болезненным, так что ему пришлось на мгновение неподвижно замереть. Кенмаркок пришел следом за Элин и отшельником, принеся фонарь из зала. Он зажег две свечи, установил их на подсвечнике у алтаря и оставил их вдвоем для разговора.
Жюдикель перекрестился и преклонил колена перед алтарем, низко склонив голову. Улыбчивый, лживый ответ Элин вызвал в его душе волну гнева, который граничил с ненавистью, и ему пришлось бороться с собой, чтобы не поддаться этим чувствам. Он сказал себе, что перед ним молодая и неопытная женщина. Ее обманули в браке – и ей было очень страшно. Ее сотворил Господь, и ее любил Тиарнан – по этим двум причинам Жюдикелю следует относиться к ней с симпатией. Он пришел не осуждать ее, а помочь ей. Он был уверен в том, что совершенное ею дело погубит и ее жизнь, и ее бессмертную душу, если она немедленно не исправит содеянное. «О Боже, о мой дражайший Господь Иисус Христос! – взмолился Жюдикель со внезапной вспышкой страсти. – Смягчи ее сердце и сделай так, чтобы она прислушалась ко мне!»
Элин также опустилась на колени перед алтарем, но в стороне. Она нетерпеливо наблюдала за отшельником из-под опущенных ресниц. Ален рассказал ей о своей встрече с Жю-дикелем на обратном пути от часовни. Она раздраженно думала, что это – лицемерие. Он притворяется, будто молится, хотя на самом деле они оба знают: он пришел просить, чтобы она терпела омерзительные дела Тиарнана.
Элин показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Жюдикель снова перекрестился и повернулся к ней.
– Мне можно говорить откровенно, госпожа? – спросил он.
– Если мы оба не будем говорить откровенно, то вообще нет смысла разговаривать, святой отец Жюдикель, – ядовито отозвалась она.
Жюдикель кивнул:
– Да. Госпожа, я знаю о вашей ссоре с мужем и о ее причине. Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать, что тут правильно или неправильно, а для того, чтобы помочь вам отодвинуть ваши страхи в сторону и действовать по справедливости. Как бы Бог ни смотрел на происходящее, ваш заговор с любовником для того, чтобы предать мужа, только ухудшит все дело.
– «Как бы Бог ни смотрел на происходящее»? – саркастически переспросила Элин. – А как, по-вашему, это может выглядеть, святой отец? Тиарнан сказал мне, что вы не были уверены в том, совершает ли он грех. Но мне кажется, – теперь она уже говорила с яростью, – что нельзя сомневаться в том, как бы на происходящее посмотрела наша мать-церковь. Самое большое милосердие, на которое мог бы рассчитывать Тиарнан, – это возможность раскаяться перед сожжением на костре!
Жюдикель содрогнулся, но ответил спокойно:
– Вот почему я раскаиваюсь в том, что не был ему лучшим советчиком. Но вы не отправили его на костер, госпожа. Вот почему я пришел.
Элин фыркнула.
– Мы собирались говорить откровенно. Скажите, что вам нужно.
– Ваш рыцарь де Фужер забрал нечто – нечто, принадлежащее Тиарнану. Я пришел умолять вас, чтобы вы это вернули, – не только ради вашего мужа, но и ради благополучия вашей собственной души.
– Значит, мой муж приходит с вами повидаться? – спросила Элин. – Он прибежал к вам, да? Прибежал на четырех ногах и поскребся в вашу дверь, как пес, умоляя вас найти человеческую суть, которую он так беззаботно оставил под камнем?
Жюдикель изменился в лице. В свете свечей казалось, что оно вытянулось и побледнело, а взгляд темных глаз стал еще более пристальным. Помимо собственной воли он начал сердиться. Неужели это прекрасное дитя действительно способно навсегда обречь на такое мужчину, который ее любил, и говорить об этом с таким презрительным удовлетворением?
Он заставил себя негромко ответить:
– Да. Если вы сейчас это вернете, он еще сможет вернуться домой без огласки. Люди скажут только, что на этот раз его охота продолжалась дольше обычного. Но с каждым днем промедления все труднее станет объяснить, где он был, – труднее будет его вернуть. А вам – труднее раскаяться.
– А в чем я должна раскаяться? – возмущенно вопросила Элин. – Меня обманом заставили стать женой чудовища! И я спаслась единственным способом, какой у меня был!
Терпение Жюдикеля лопнуло.
– Неужели вы не видите, что вы делаете, леди? – яростно спросил он. – Вы хотели избежать позора открытого суда и потому предали мужа тайно. Вы притворяетесь его любящей женой, а скоро, думаю, будете притворяться его горюющей вдовой, чтобы унаследовать все его земли и имущество. Думается мне, что вы намерены взять нового мужа при еще живом прежнем. И какое благо может принести такое множество грехов и лжи? Все, что вы получите с их помощью, превратится в горечь, а страх перед содеянным отравит вашу жизнь. Вы только что сказали, что вас обманом заставили вступить в брак и вы спаслись единственным способом, который у вас был. Однако вы могли избрать три других способа – и все они были бы лучше. Первый состоял в том, чтобы представить все на суд церкви. Никому из нас не хотелось бы предстать перед этим судом, но по крайней мере мы все должны были бы подчиниться его решению. Второй – взять ваше приданое и имущество мужа, положенное вам по брачному договору, и уйти в монастырь. Думаю, это вас не привлекает. Третий путь – признать ваш брак недействительным. Это было бы возможно, и я готов обещать вам, что теперь Тиарнан на это согласится. Отдайте то, что ваш любовник забрал у часовни, расстаньтесь с мужем честно и выходите за своего возлюбленного законно. Иначе я боюсь за вас всех.
Мгновение Элин молчала, склонив голову.
– Я слышала о таких недействительных браках. Любой мужчина, которому вдруг надоела его жена, внезапно обнаруживает, что состоит с ней в родстве, и находит свидетелей, которые это подтверждают. Но всегда находится множество мужчин, которые смеются над этой женой и говорят: «Мне она тоже надоела бы». И я знаю, что они уже обо мне говорят: «Глупая женщина, зачем столько шума из-за того, что муж уходит охотиться!» Если Тиарнан получит признание брака недействительным, надо мной станут насмехаться. А тем временем у него останется Таленсак, и он будет свободен жениться снова. И если женится, то можете не сомневаться: на этот раз он не станет рассказывать о том, что делает, уходя на охоту. А его новая жена, как я, будет замужем за животным, за грязным, диким зверем! – Тут в ее голосе появились пронзительные ноты истерики. – Но в отличие от меня она никогда об этом не узнает. Пока не будет слишком поздно. Тогда, в Судный день, когда она предстанет перед престолом Господа, ангел-хранитель скажет ей: «Ты получила свое прекрасное тело, чтобы оно было храмом Духа Святого, а отдала его волкам и спала с дикими зверями. Изыди отсюда, нечестивая, и будь проклята навеки!» – Элин судорожно вздохнула и громко воскликнула: – Нет! Нет, я не соглашусь быть смиренной, покорной женой и не допущу, чтобы он еще кого-то обрек на вечные муки! Я не соглашусь» чтобы наш брак признали недействительным, и не кану тихо в нищету и позор, оставив его богатым и уважаемым! Таленсак я возьму себе. Он принадлежит мне по праву за то, что я от него претерпела!
Жюдикель потрясенно воззрился на нее.
– Но это же не так! – сказал он. – Вы не выходили замуж за животное! Ни один ангел-хранитель не станет утверждать обратное или наказывать вас за мерзость, в которой вы не были виноваты.
– Вы не имеете права меня поучать! – страстно заявила Элин. – Вы сами признали, что плохо им руководили. Вы не имеете права приходить сюда и читать мне проповедь. Епископу Ренна уже на вас жаловались. Вез покровительства Тиарнана вас, наверное, уже давно призвали бы к ответу. Ну так можете больше не рассчитывать на защиту от владетелей Таленсака! – Элин гордо поднялась и схватила один из подсвечников. Задув вторую свечу, она прошествовала к выходу и встала, положив руку на засов. – А если вы хоть кому-то про это расскажете, то я просто стану все отрицать. Мне это не повредит, а Тиарнану не поможет. Но вот вам от этого определенно будет хуже.
Она распахнула дверь и направилась обратно в зал.
Жюдикель на секунду задержался у дверей пустого храма. Неудача, полная и неисправимая, легла на него такой тяжестью, что он почти ослеп. Он не оценил всей горечи этой женщины, ее истерического ощущения скверны. Он ранил ее, вместо того чтобы уврачевать, и она больше не станет его слушать. Ему придется вернуться в свою келью, а волк... волк до смерти останется тюрьмой для души человека, которого он любил как сына. На краткий, но мучительный миг ему показалось, что такого снести невозможно. Он снова повернулся к алтарю, где слабо светился крест. Когда-то он тоже казался невыносимой тяжестью: «Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня!» В молчании Жюдикель с трудом опустился на колени и склонил голову.
Спустя какое-то время Кенмаркок и его жена вошли в храм. Вид у них был смущенный. Элин гневно вошла в зал, со стуком водрузила подсвечник на стол и ушла наверх в слезах: стало ясно, что советы Жюдикеля ей не понравились.
Лантильдис нервно улыбнулась.
– Вы останетесь поужинать, святой отец Жюдикель? – спросила она.
– Нет, – ответил Жюдикель, тяжело вставая с колен. – Я пойду в мой старый дом в деревне и переночую у отца Ко-рентина. Я давно не бывал в Таленсаке, и кто знает, приду ли когда-нибудь сюда снова.
Тиарнан отсутствовал уже неделю, и Элин разослала жителей Таленсака во все соседние поместья, чтобы они справились о нем. После десяти дней его отсутствия отправили известие герцогу и начались тщательные поиски, но с ходом времени они представлялись все более безнадежными. Все знали о привычке Тиарнана по нескольку дней пропадать в лесу, а лес был огромен, невозможно было пройти его весь в поисках человека. Крестьяне из Таленсака с отчаянием перешептывались, что маштьерн, горюя о ссоре с женой, скрылся в полых холмах и больше не вернется. Некоторые качали головами и рассуждали о том, как опасно охотиться в одиночку. В Монконтуре и других соседних владениях поговаривали, что его убил оборотень Эон. Герцог Хоэл ждал в течение месяца, все с меньшей надеждой, а потом отправил одного из своих служащих, чтобы тот взял на себя управление Таленсаком и привел имение в порядок, пока жена его владельца отправится ко двору, чтобы принести присягу за земли своего мужа.
К этому моменту герцогский двор переселился в замок Плоэрмель, расположенный в лесу в одном дне езды от Рен-на и всего в половине дня езды от Таленсака. Плоэрмель был всего лишь деревней, а старомодный деревянный замок привольно раскинулся в ее центре, больше напоминая охотничий дом, чем крепость. Сады тут были большими и очень красивыми.
Когда Элин приехала в замок, Мари как раз сидела в саду. Был конец ноября, и сидеть на улице было слишком холодно, но ей хотелось остаться одной. День был пустым и серым. Она взяла книгу, но, прочтя три страницы, заметила, что не поняла ни слова. Закрыв книгу, Мари просто сидела и смотрела, как воробьи прыгают по веткам розовой беседки вокруг нее. Спустя какое-то время до нее из большого зала донеслись смех и приветственные возгласы – и она догадалась, кто именно приехал, но не пошла в дом. Мысль о том, что ей придется улыбаться гостям и высказывать соболезнования, ее ужасала.
Чуть позже запел мужской голос. Звуки разносились по тяжелому воздуху, чистые и нежные.
С деревьев падает листва ,
Блестит мороз на росах ,
Тепло оставило нас всех ,
И солнце смотрит косо.
Студеный ветер все сильней ,
Цветы без света вянут ,
За чередой осенних дней
Зима вот-вот настанет.
И все вокруг покрыто льдом ,
Лишь я наполнен пылом:
Огонь на сердце у меня ,
Горит оно по милой!
Питает тот огонь любовь
И поцелуев сладость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49