– Но похоже, что увеличение платы все только испортило и ты не получаешь лишних денег даже с мельницы.
– Да! – воскликнул Ален, снова разъяряясь. – И все из-за упрямства местных жителей. Они могут позволить себе такую плату: арендная плата тут вполовину меньше, чем в Фужере, но им кажется, будто они имеют право молоть свое зерно за прежнюю цену. И они предпочитают остаться без муки, чем заплатить за свой хлеб-лишнюю четверть гроша в неделю.
Тьер хлопнул ладонью по столу. Сам он никогда не управлял имением, но понимал, что деревня состоит в первую очередь из людей, от которых следует ожидать консерватизма и упрямства, свойственного природе человека.
– Ради Бога, Ален, а чего еще ты ждал? – с досадой вопросил он. – А ты бы сам покорно согласился платить вдвое больше, если можно платить по-старому, проехав лишнюю милю? Ты поднял цену хлеба, и понятно, что крестьяне тебя возненавидели.
– Но я ведь уже не могу пойти на попятную! – запротестовал Ален. – Меня тут и без того ненавидят. Если они решат, что можно безнаказанно мне перечить, то одному Богу известно, чем это закончится.
Элин, которая почти ничего не говорила в присутствии Тьера, внезапно выскочила из-за стола и убежала из зала. Ален возмущенно посмотрел на кузена.
– Ты ее расстроил! – сказал он.
– Я? Я ничего не говорил.
– Это из-за твоих слов насчет недоброжелательности. Ее это очень тревожит. Слуги убегают, люди у нее за спиной ее обзывают, А ей... ей сейчас нельзя расстраиваться. У нее будет ребенок, Тьер.
– О! – воскликнул Тьер, почувствовав жалость к бледной, больной, испуганной молоденькой женщине, которая только что убежала из комнаты. Он не слишком убедительно произнес положенные поздравления. – Молю Бога послать вам обоим радость.
Ален покачал головой и уронил ее на руки.
– Я молю Бога послать нам радость, потому что пока никакой радости мы не видели! Тьер, мы должны были быть так счастливы, но сейчас это только лишний повод для тревоги.
Она так мучается последние месяцы, что мне за нее страшно. Мне хочется увезти ее отсюда. Ей нужен покой. Но я не могу никому доверить управлять поместьем в мое отсутствие. Этот мой управляющий, Жильбер, – он вор, и крестьяне ненавидят его еще сильнее, чем меня. И потом, я не могу купить ей дом, когда на мне висит долг. – Он посмотрел на Тьера со знакомой мольбой в голубых глазах. – Я так рад тебя видеть! – сказал он. – Я не знаю, что мне делать, Тьер! Здесь меня возненавидели еще до того, как я приехал, и что бы я ни делал, становится только хуже. Они все время сравнивают меня со своим маштьерном. Если бы они знали, чем был на самом деле их драгоценный маштьерн, они не захотели бы, чтобы он вернулся!
– О чем ты говоришь? – нетерпеливо бросил Тьер. Ален поморщился и покачал головой.
– Он не был благородным рыцарем, за которого все его принимали. Элин об этом узнала. Я и раньше его ненавидел, – заявил Ален внезапно, – но не так сильно, как ненавижу сейчас. Я живу в одном доме с его призраком – и это злобный, темный, смертоносный призрак. Тьер, ты умный, и герцог к тебе благоволит. Помоги мне, пожалуйста!
Тьер сжал зубы и с болью подумал: возможно, этот «злобный, темный, смертоносный призрак» – тень вины самого Алена. Ему отчаянно хотелось узнать, куда ездил его кузен, когда рассказал эту историю насчет покупки ястребов в Сен-Мало.
Но этот вопрос он задать не решился. Это было невозможно сделать, когда Ален так ждал от него какой-нибудь надежды, помощи.
– Ну так слушай, – проговорил Тьер после долгого молчания. – У герцога Хоэла есть дома по всей Бретани. Он может дать тебе один из них за чисто условную арендную плату, ради Элин, принимая во внимание ее состояние и положение дел в поместье. Если хочешь, я могу его об этом попросить. Но ты должен будешь признаться, что у тебя не получается управлять Таленсаком, и сделать что-то, чтобы привести свои земли в порядок. Если ты знаешь, что твой подданный – вор, то выгони его и найди кого-то еще.
– Не могу! – простонал Ален. – Я же сказал тебе: здесь все меня ненавидят! Я не могу доверить управление Таленсаком никому из местных жителей!
– Тогда попроси, чтобы герцог нашел тебе какого-нибудь надежного человека.
– Не могу. Он предложил мне это в прошлом марте, когда был в Треффенделе. Он посоветовал найти кого-нибудь, для кого бретонский язык – родной. А я сказал, что лучше оставлю Жильбера.
Тьер изумленно воззрился на Алена.
– Иисус, Мария и Иосиф! – воскликнул он. – Ты сам во всем виноват! Ты получил совершенно приличное поместье, твой сеньор дал тебе совет о том, как им управлять, а ты благополучно игнорировал его слова и все вокруг себя развалил! Ален, чего ты хочешь? Остаться здесь и чувствовать всеобщую ненависть или поставить надежного управляющего и уехать жить в удобный дом в Нанте или Ванне, пока тут все немного успокоится?
На этот раз Ален не пытался оправдываться. – Я хочу уехать, – сказал он просто. – Ради Элин и ребенка я должен это сделать.
– Тогда тебе надо явиться к герцогу и попросить о помощи. Послушай, он не сделает ничего страшного, просто скажет: «Я же тебе говорил!» А если я заранее о тебе поговорю, то и это будет сказано не очень громко. Вот как тебе надо поступить: приезжай в Треффендел и присоединись к охоте на оленя. Тогда ты сможешь найти удобный момент, чтобы с ним поговорить. Я приглашаю тебя от имени герцога. Элин тоже может приехать. Там будут герцогиня и ее дамы, так что ей вполне уместно приехать с тобой. А когда они ее увидят, то захотят ей помочь. Хоэл не забыл, как Тиарнан ее обожал. Он захочет помочь ей ради своего любимца.
Он заметил, как Ален содрогнулся при упоминании имени своего соперника, и вдруг отчаянно захотел, чтобы уже наступило утро и ему можно было уехать. Таленсак призрака не имел, а вот у Алена он был, и этот призрак будет преследовать своего убийцу.
Когда через два дня герцог со своими сопровождающими прибыл в Треффендел, Мари оказалась с ними. Видее верхом на зловредной кобыле был для Тьера подобен дождю, упавшему на иссохшую землю. Он дождался, пока Мари вышла на двор, и сумел незаметно перехватить ее на обратном пути. Молча он вручил ей письмо, полученное от помощника дяди из Сен-Мало. Она взяла его, прочла – и надолго застыла на месте, глядя на него. А потом она вздохнула, перекрестилась и вернула письмо.
– Ален лгал, когда говорил, что едет в Сен-Мало, – прямо заявил Тьер. – Мы идем к герцогу?
– Тебе не нужно было задавать мне этот вопрос, – ответила Мари. – Ты и так уже знаешь ответ. Но давай сделаем это тихо.
Тьер невесело кивнул. Судить своих вассалов надлежало герцогу. Если он услышит об их сомнениях без свидетелей, то сможет выяснить, нет ли каких-то невинных объяснений поступков Алена и Элин, не вынося этого на придворный суд и не позоря их. Тьер все еще надеялся, что Ален сможет дать объяснения, хоть у него и не было на то оснований.
– Мне очень жаль, Тьер, – мягко сказала Мари. – Мне не следовало тебя впутывать: он твой кузен.
– Ты меня не впутывала, – возразил Тьер. – Я догадался, что ты делаешь, и впутался сам. Но в этом следует участвовать и кому-то из родственников Алена. Просто чтобы помочь ему.
Это была правда, но Мари все равно расстраивалась. Она понимала, как Тьер переживает за своего кузена. И потом, убийство (если оно совершилось) было вызвано только похотью и жадностью. А Мари уже знала, что тут кроется еще что-то: в основе случившегося лежала тайна, настолько пугающая, что заставила Элин отвернуться от мужа и, возможно, заставила ее возлюбленного ради нее прибегнуть к насилию. Отчасти из желания утешить Тьера, а отчасти из стремления к полной правдивости, Мари решила рассказать ему все, что ей было известно.
Тьера все это совершенно сбило с толку.
– А ты уверена, что это не полная чушь? – спросил он. – Тиарнан был помешан на охоте, и это можно объяснить без всяких жутких тайн.
– Тайна была, – устало возразила Мари. Она отдала бы половину своего приданого, лишь бы можно было сказать, что это не так. – Его исповедник признал это. И если мы посильнее нажмем на Алена и его жену, это скорее всего выйдет наружу. И это еще одна причина, по которой нам нужно, чтобы герцог разговаривал с Аленом без свидетелей. Я не хочу чернить репутацию ни живых, ни мертвых. Было бы хорошо, если бы нам удалось придумать повод, по которому Хоэл мог вызвать Алена.
– Это не понадобится. Ален и его жена завтра сюда приедут, – признался Тьер.
И он рассказал Мари о Таленсаке и о том, как он там побывал. Для него это признание стало большим облегчением. Воспоминание о мужчинах, возмущенно смотревших на него из колодок, о бледном, больном лице Элин и воспаленном лице Алена не оставляло его с самого отъезда, чем бы он ни занимался.
– Бедная Элин, – сказала она, когда Тьер замолчал. – И бедный Ален, и бедный Таленсак. Боже милостивый, как легко людям стать несчастными!
Мгновение он стоял, глядя на нее. Мари была одета в одно из платьев, подаренных Авуаз для поездки в Париж, – красивый светло-бежевый наряд. И на ней было рубиновое ожерелье, которого он прежде у нее не видел. Роскошь была ей к лицу, подчеркивая спокойное самообладание, которым она отличалась даже в черном монашеском одеянии. А вот лицо у нее было взволнованное. Тьеру внезапно захотелось ее поцеловать, но он удержался.
– Мы будем говорить с герцогом Хоэлом сегодня? – спросил он. – Или завтра?
– Завтра, – уверенно решила Мари, – после охоты. Пусть Хоэл сначала хорошо проведет день со своим братом.
– Как скажешь. – Тьер помолчал, продолжая наблюдать за ней. – Да, чуть не забыл, – сказал он, заставив себя улыбнуться, – как Шаландри? И как твой монастырь?
Она ответно улыбнулась – тоже не без труда. Их взгляды на секунду задержались друг на друге в бессловесном приветствии. Людям так легко стать несчастными, но они будут бороться за те небольшие радости, которые у них есть.
– Они меня смутили, – ответила она. – Они остались прежними, а я – нет.
Он предложил ей руку, и они направились обратно к дому.
– Ты поразила Шаландри? – спросил он. Мари улыбнулась уже более естественно.
– Они и так были поражены. Им было непонятно, каково иметь архангела в качестве своего сюзерена.
– С герцогом Робертом Нормандским они не могли приобрести большого опыта общения с ангелами.
– Да, – серьезно согласилась Мари.
Как только Мари попала в Шаландри, она убедилась в том, что была права, цепляясь за свою честь. От этого зависела судьба стольких людей! Служащие и прислуга замка боялись, что поместье перейдет к Хоэлу и все они потеряют свои места. Крестьяне боялись, что явится какой-нибудь нормандец, который повысит арендную плату. И все были рады узнать, что жизнь пойдет по-прежнему, за исключением того, что деньги пойдут аббатству. Мари не смогла бы жить в этом доме, если бы ей пришлось выставить за дверь людей, знакомых ей с детства. Однако было очень странно вернуться в такое знакомое место – и обнаружить, что сама она стала совсем другой. Управляющий ее отца сначала попытался ее поучать, старый капеллан, обучавший грамоте, попытался давать советы, а прислуга попыталась относиться к ней свысока, как делали это раньше. Очень скоро им и ей самой стало ясно, что они обращаются к человеку, которого больше не существует, и они прекратили, устремили на нее озадаченные взгляды и начали называть «моя госпожа». А ведь прошло всего четыре года с тех пор, как она в последний раз была в Шаландри, и комнаты остались точно такими, какими она их помнила, и лица людей почти не изменились. Она знала, что изменилась, – но чтобы так сильно? Ей было странно и неприятно оказаться чужой в своем собственном доме. Она вместе с Гральоном осмотрела имущество, собрала часть мелких вещей и отправилась дальше в монастырь, уже подозревая, что больше никогда не вернется в Шаландри.
В монастыре Святого Михаила все было так же, как в Шаландри. Когда леди Констанция встретила Мари у ворот, то назвала ее своей милой девочкой и похвалила за благочестивое решение передать аббатству столь богатое владение. И она тоже вскоре замолчала и озадаченно уставилась на Мари. И Мари обнаружила, что обращается с настоятельницей совсем не так, как ожидала: не с искренним уважением, которое питала к ней поначалу, и не со смесью покорного повиновения и тайного презрения, которое стало ей свойственно к моменту отъезда. Вместо этого она вдруг заметила, насколько Констанция похожа на свою сестру Авуаз, и почувствовала к ней симпатию. Когда церемония передачи владения закончилась и старого управляющего Шаландри утвердили на прежнем месте, Констанция неожиданно обняла Мари и спросила:
– Ты ведь вернешься обратно, милая? Я знаю, что когда-то тебе хотелось здесь остаться, и, право, я буду очень рада, если ты это сделаешь.
«Возможно, – подумала теперь Мари, – возможно. Бывают вещи и похуже. Я могла бы заведовать монастырской библиотекой и выезжать из монастыря для покупки книг. Я могла бы работать в больнице или в школе. Я могла бы молиться и обрести мир. В том, что прежде мне было так плохо, виноват не монастырь, а я сама. Возможно, примирение с плотью необходимо не только для того, чтобы стать женой, но и чтобы стать монахиней. Да, я все-таки могла бы найти здесь счастье. Как я могла бы найти счастье с Тьером, если бы герцог дал ему достаточно большое владение, чтобы нам можно было за счет него жить, и если бы он все-таки захотел на мне жениться, получив его. Но пусть еще какое-то время все останется как есть. Мне ни к чему спешить».
– Значит, ты их поразила, – проговорил Тьер с ухмылкой. Она искоса посмотрела на него и ответно улыбнулась. – И ты благополучно лишила себя наследства?
– Я благополучно стала такой же безземельной, как ты. Он остановился у самой двери в дом и поймал ее за руки.
– А почему бы нам сегодня не сбежать и не обвенчаться?
– И конечно же, ты уже придумал, на что мы будем в этом случае жить?
– Нечего заботиться о завтрашнем дне, пусть завтрашний день сам о себе позаботится. Довлеет дневи злоба его.
– О, так, значит, ты по-прежнему намерен стать святым и не думать о телесном!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49