А Виктор мучительно вспоминал, когда же он видел нечто подобное -
высокий треугольник, только не черный, а ярко-зеленый, и тоже весь
сверкает, переливается разноцветными огнями, совершенно не опасными и
даже, наоборот, связанными с радостью, с праздником. Это было очень давно,
кажется, у него были тогда отец и мать... "Да это же елка!" - вспомнил он
и удивился. О детстве своем ничего не помнил, все начисто забыл еще до
того, как попал в банду Борова. А вот сейчас - надо же! Он попытался
вспомнить отца и мать. Ничего не вышло. В памяти закружились лица знакомые
и незнакомые, потом всплыли Ксения, Сармат, мелькнул и исчез Месроп...
Он тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Слабо улыбнулся -
вместо того, чтобы героически возглавить битву, маршал предается
воспоминаниям. Знали бы бойцы!
Вдруг его пронзило знакомое чувство неестественности происходящего.
Он никак не мог преодолеть отстраненность. Словно перед экраном
заработавшего видео смотрит очередной сериал с пальбой и кровищей. И
поэтому на секунду даже растерялся, когда внезапно наступила тишина.
Бастион прекратил огонь. Еще не растратившие силу маги повалились на
плиты, переводя дыхание.
Иван уронил руки и сел на обломок бетона.
Снизу доносились стоны, крики. Дружинники зашевелились, короткими
перебежками собрались под навесами у проходов, быстро связали носилки и
унесли раненых.
Бастион молчал. Устоявшие маги, немного передохнув, вернулись на свои
позиции. Мага с красным кушаком среди них не было. "Растратился", - почти
равнодушно подумал Виктор.
Минута шла за минутой, маги ждали от него сигнала, а он стоял за
колонной и не отрывал глаз от того берега.
- Надо что-то делать, - еле слышно пробормотал за спиной Богдан.
Виктор не удостоил его ни словом, ни взглядом. Молодой еще.
Когда-нибудь поймет, что высшее искусство воина проявляется в том, чтобы
ждать, не мешая року творить свои дела.
Он знал, он был уверен, что предчувствия, в отличие от людей, не
обманывают. Все вот-вот закончится, и закончится благополучно, драка за
Бастион всего лишь эпизод, главное начнется потом, позже.
И он почти не удивился, даже не вздрогнул, когда красная трещина с
сухим грохотом расколола черный треугольник Бастиона, а миг спустя на его
месте выросло огненное дерево.
- Ффу! - только и сказал Богдан, придя в себя. - Вот и конец.
- Ты так полагаешь? - с иронией спросил Виктор.

3
Шатры натянули поверх уцелевших стен. Город обезлюдел давно. Судя по
зарослям и редким проплешинам, в немногие уцелевшие дома никто не заходил
лет пять или шесть. Кирпичная кладка выщерблена, плесень выела штукатурку,
бетонные плиты - как решето.
Большая поляна, наверно, когда-то была площадью. В центре ее из
кустов выпирал толстый столб-постамент, на нем густо увитая плющом фигура
вздела руки к небу.
Крепежные кольца насадили на эти увитые руки, взялись за тросы и с
гиканьем втащили брезентовые полотнища.
Не прошло и получаса, как задымили кухни, вестовые забегали между
сотнями, со стороны подошедших обозов пошел смех и крик, те, у кого еще
доставало сил, любезничали с кухарками и дразнили коноводов.
В небе громыхнуло, ветер дернул полотнища, вздул и снова отпустил.
Зашелестел дождь. Кашевары второй тысячи, не дожидаясь подмоги, впряглись
в кухни и оттащили их от края, чтоб не заливало. Из прорех немного лило,
но на такую ерунду никто не обращал внимания.
Прибежал Богдан и весело сказал, что приглашают откушать сотники
первой тысячи.
- Скажи, может, и подойду.
Богдан кивнул и ушел к кострам.
Маршальская палатка одним боком упиралась в каменную стену, сиротливо
торчавшую у края поляны. Виктор обошел стену, соображая, для какой нужды
она была построена. Хорошая каменная кладка, высотой в три человеческих
роста, но никаких следов других стен, словно, выстроив одну, каменщики
обиделись и ушли. Чуть позже Виктор обнаружил на одной стороне следы от
вбитых в камень стальных клиньев - ржавые пятна и дыры остались от них.
Шли они ровными рядами, а кое-где на камне проступали глубокие царапины,
словно большие прямоугольники были когда-то прибиты к стене. Мох и плесень
не брали камень.
Вернулся Богдан, покосился на Ивана, угрюмо протиравшего рапиру
маршала, и полез в узел с едой. Выложил на салфетку хлебец, нарезал
вяленого мяса. Понюхал с сомнением кусок сыра, завернутый в тряпицу, после
достал флягу. Вопросительно посмотрел на маршала.
Виктор улыбнулся и покачал головой.
- Пойдем угощаться, - сказал он.
Богдан плотоядно потер руки.
- Рубай, Иван, с утра ведь не ел! - Богдан поднялся с травы и
поправил на себе ремень.
Иван еще раз молча прошелся ветошью по рапире, затем отнес ее в
палатку. Вышел в плаще, к поясу был подвешен короткий меч.
- Я с вами, - негромко сказал он.
Виктор хотел было приказать ему остаться, но передумал. Не в правилах
Ивана идти, когда не зовут. Стало быть, опасается чего. Впрочем, хранитель
левой руки в походе должен быть неотлучен. Ладно, пусть!
Обойдя круг костров, маршал вернулся к палатке и, усевшись на
свернутое одеяло, привалился, отдуваясь, к стене. Здесь кусок, там
глоток... Чуть не лопнул, а обижать никого нельзя. Сотник в походе фигура
важная, иной сотник в трудную минуту тысяцкого стоит.
Можно вздремнуть минуту-другую. Дозорные на местах, патрули широким
веером пошли во все стороны, да и маги спокойны. Отдохнуть надо, сил
набраться, до Казани два-три перехода. Даже если проскочит итильский
лазутчик - поздно, дело уже сделано.
Рядом на тюк тяжело опустился старый полковник:
- Поспал бы немного, вон какие круги под глазами.
- Посплю, - согласился Виктор, - ты тоже поспи, Семен Афанасьевич.
- Не спится. Все думаю - ребята мои под Бугульмой сигнала ждут, а я
весточки отсюда подать не могу.
Он вздохнул, посмотрел вверх, туда, где меж брезентовых полотнищ в
узких щелях темнело вечернее небо.
- Слали же гонцов.
- Не дойдут. Ты прости, что спать не даю. Может, колдунов твоих
попросить, пусть наворожат, нагадают, весть какую им перешлют. Ведь могут,
а?
Виктор смежил глаза. Полковник не зря беспокоится. Последняя весть с
укреплений пришла месяц назад. Сдерживают натиск. Сами выступают против
мелких отрядов. Учинили даже рейд на Мамадыш, пощипали казанцев. Но если
большая сила навалится, не сдюжат, уйдут лесами к Волге. И еще сообщили,
что с юга странные ходоки приходили, сулили много, склоняли послужить
богатым людям, а кому - не говорили. Так тех ходоков вышибли, а кого и
порубили.
- Места знакомые, - вдруг сказал полковник, а Виктор, вздрогнув,
открыл глаза. - Я детство здесь провел, три или четыре года. Отец трубы
тянул, а вон там, - он махнул влево, - хранилища варили. Газ качали. Или
нефть, не помню.
В той стороне, на пустырях, даже трава не росла. Огромные
металлические емкости, собранные из листов. Многие в дырах, ободраны,
жалостно торчат ребра-каркасы. И трубы - толстые, тонкие, ржавые и не
очень, какие-то лохмотья наворочены, много старого железа. Эти места
дружина обходила с опаской. Маршал выслал вперед пластунов, и пока те не
обшарили каждый уголок, двигаться не разрешал. Да и после нервничал,
каждый миг ожидая коварного удара из незамеченной щели. Однако пронесло.
- А город здесь был смешной, - Семен Афанасьевич зевнул, прикрыв рот
ладонью, - и название было смешное: Помары.
Дождь давно кончился. Один за другим гасли костры, разговоры и песни
стихали. Подошел Егор, сделал замечание охране маршальской палатки, у него
слова не спросили, непорядок. Покосился на тонко храпящего полковника.
Присел рядом на корточки.
- Что? - шепотом спросил Виктор.
- Тихо.
- Сармат?
- Ждем к утру.
- Ладно.
Тысяцкий кивнул и бесшумно исчез. В темноте большими крыльями
неведомой птицы хлопали полотнища, усыпляли монотонным шумом. Но сон не
шел.
События последних месяцев всплывали одно за другим, теснили друг
друга. Виктору казалось, что его опять затянул поток, вихрь, несущий
вперед вопреки его воле. Не так давно он был уверен, что после падения
Бастиона все встанет на свои места и на тех местах утвердится. Но
случилось иначе.
Мартын бил себя в грудь и топал на Сборе ногами. Но кулак он мозолил
втуне - дружина фатально не была готова к походу. Рейд на Бастион дорого
стал не только магам, но и бойцам. Хоть погибших можно по пальцам
перечесть, а с потопленных судов почти все выплыли, но в суматохе и
беготне сломанных рук и ног, вывихнутых пальцев оказалось предостаточно.
Не говоря уж о том, что на стадионе от бетонных осколков толком укрыться
не смогли, многих побило, хорошо не до смерти, а синяки и шишки без счету
шли. Подводы, что зеркала магов везли, на полпути завязли, у кого ось
полетела, где колесо рассыпалось, пока лошадей перепрягали, пока
перетаскивали...
Неделю после побоища Виктор ходил белый от ярости, на глаза ему не то
что сотники, тысяцкие боялись попадаться, двух дозорных, задремавших на
тихом посту, разбудил кулаком в зубы, а потом велел раздеть догола и в
таком виде домой отправил, к мамкам на печку.
Дружина притихла и подтянулась. Сотники забегали по казармам, веселые
девки только успели свои вещички собрать, пух и перья со свистом летели. А
как начались утренние побудки затемно, да марш-броски в полной выкладке
через всю Москву аж до Савеловской заставы и обратно, не останавливаясь,
тогда попотели дружинники, враз жирок сбросили да про ночные гульбища
забыли.
Кабачки, что прилепились к Хоромам, позакрывали на время. "Веселого
сударчика", правда, не тронули. Толстый Семен бил Мартыну челом и двумя
кадками такой смачной браги, что советник уговорил маршала дать кабатчику
поблажку. Семейным дружинникам домой только по воскресеньям теперь отпуск
вышел, кому не по нраву - воля его. Нашлись и такие, которые не сдюжили и
попросили вольную. Принуждать не стали, тем более что пришли молодые
крепкие парни, ленивым житьем в казармах не утомленные.
Месяца не прошло, как Виктор повеселел, стал к Мартыну на чарочку
заглядывать, а семейных и по субботам отпускать разрешил.
Сармат уже подумывал выступать. Осень стояла сухая, теплая, но маги
засомневались, чего-то им не показалось.
А тут под Арзамасом пропало несколько патрулей. Один из дружинников
все же приполз, умирая от ран. Успел рассказать - напоролись на засаду,
всех положили из пулеметов. Даже маги не помогли, стреляли издалека, из
укрытий, а патруль как раз на ровное место выехал.
Много позже, во время похода на Казань, в такие переделки попадали не
раз. Между Воротынцом и речкой Угрой потеряли целую сотню. Хитрая была
засада: на деревьях насесты сколотили для стрелков, и словно знали, где
пойдут отряды.
Неделю дружина стояла на месте, пока не выжгли все норы, а потом
вперед магов пускали с малыми патрулями. Тогда же и пошли на хитрый
маневр: повернули от Воротынца двумя тысячами и по старой дороге назад
подались, а Сармат с тысячей двинул на Канаш. Пока казанцы к Канашу силу
стягивали, Виктор с двумя тысячами Волгу переплыл, ночными и дневными
переходами вышел к Ветлуге и ее одолел. В это же время знамена Сармата
реяли то у Мамадыша, то под Умарами, сбивая с толку и запутывая казанцев.
Надежные проводники незаметно провели дружину Виктора мимо
Йошкар-Олы, лесными тропами и гатями обошли заставы Шелангера, но в
Сотнуре, где рассчитывали немного отдохнуть перед броском на Казань,
неожиданно встретили ожесточенное сопротивление, ожесточились сами и всех
подчистую истребили.
Осенью уже и маги были согласны на поход. Неожиданно заболел Сармат.
Лихорадка долго не отпускала его, иссох Правитель, пожелтел лицом.
Маги копошились, вытягивая из него хворь, и он вроде шел на поправку,
но через день-другой опять слабел. Николай, тот вовсе от больного не
отходил, дневал и ночевал рядом, сам тоже иссох, казалось, раньше
Правителя отойдет, чтобы, согласно обыкновению, лично проверить, нет ли
там какого подвоха или умысла...
На исходе осени Сармат призвал Мартына и Виктора.
Виктор хорошо помнил тот день. Сармат полулежал, опираясь на подушки,
глаза впали, могучая некогда борода свисала неопрятными клочьями. Говорил
тихо, еле слышно, временами пытался взрыкивать, но выходил лишь хрип.
Грустно кривил сухие губы, ругался шепотом. Ждали Бориса. Говорили о
пустяках.
Потом, когда все собрались, Сармат попросил пить. Долго не отрывался
от чашки, глаза прикрыл, веки в синих и красных прожилках дергались.
До слез было жалко этого сильного большого человека, обглоданного
болезнью. Виктор вспомнил, как в Саратове учил его Сармат работать с
мечом, как гонял день за днем до изнеможения, заставляя повторять каждый
вольт сотни раз, а через пару месяцев неожиданно похвалил, сказав, что
когда его убьют, то Виктор будет лучшим рубакой. Его не убили, он уходил
сам. Виктор понимал, что сила и бессилие равно преходящи и никого не
минует минута уныния. Поэтому он смотрел на Правителя спокойно и слезы,
подобно Мартыну, не точил. Голос Сармата окреп. Он давал распоряжения,
советовал, что и как наладить в оружейных мастерских, велел удвоить
дозорных на постах, но сменять чаще. В какой-то миг показалось, что идет
обычный Малый Сбор, даже Мартын, непривычно тихий, начал что-то возражать,
спорить по мелочам. Потом осекся, поняв неуместность своих реплик. И
Сармат вдруг замолчал, задышал тяжело.
- Ну, все, пожалуй, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70