Я снова ответил уклончиво, хотя и чувствовал, как сгущаются надо мной тучи: министр, дескать, имеет право встречаться с кем угодно.Насколько большое значение мой патрон придавал этому вопросу, стало ясно из его последующих слов: «Кстати, Бернард, скоро конец года, и мне предстоит составить отчет о вашей деятельности. Полагаю, вам не хотелось бы, чтобы я делал это в дурном расположении духа».Затем он снова спросил меня, к кому отправился министр.Я понял, что в защите интересов своего министра дошел до грани, переступать которую отнюдь не безопасно. Но пойти на попятную надо было таким образом, чтобы о предательстве не могло быть и речи. Для таких маневров в Уайтхолле имелось испытанное средство: я попросил разъяснений у самого Хамфри.– Сэр, я целиком и полностью согласен с необходимостью информировать вас о встречах господина министра с посторонними лицами, но… э-э… мне совершенно не понятно, почему это надо делать, если господину министру вдруг захочется, предположим, выяснить что-либо… э-э… скажем, у доктора Картрайта…– Благодарю вас, Бернард, – перебил он меня и вышел из кабинета.– Комната сорок-семнадцать! – крикнул я ему вдогонку. Почему бы и нет?Я с честью вышел из этого нелегкого испытания. С одной стороны, исполнил свой долг по отношению к министру и ничего не сказал сэру Хамфри открытым текстом, а с другой – дал своему шефу по государственной службе возможность узнать все, что он хотел.Чисто гипотетический пример всегда был и остается исключительно эффективным средством решения подобного рода проблем». (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) Я, безусловно, не зря сходил к своему другу доктору Картрайту. Узнал по-настоящему интересные детали. Картрайт был искренне рад меня видеть и откровенно сказал, что вчера на совещании меня ввели в заблуждение. Любопытно!– Значит, все эти упреки и обвинения в адрес совета Дербишира необоснованны, так?– Почему же? Скорее всего, обоснованны.Я спросил, как следует понимать его слова. И, к удивлению, тут же получил прямой ответ. Теперь мне ясно, почему Картрайту вряд ли грозит повышение.– Осмелюсь утверждать, что, несмотря на отмеченные недостатки, совет графства Дербишир можно считать самым эффективным органом местного самоуправления в стране, – сказал он, посмотрев на меня сквозь круглые, как луна, очки.Мягко говоря, я был ошарашен.– Самым эффективным? Странно. А меня убеждают в необходимости принять против него дисциплинарные меры… Говорят, он самый неэффективный.Тогда он привел цифры.Уже этот факт вызывает удивление: разве Хамфри и его коллеги не уверяли меня, что Дербишир не присылает в МАД требуемую отчетность?– Так оно и есть, – рассеял мое недоумение Картрайт. – Однако они умолчали, что совет ведет собственную статистику, причем на очень хорошем уровне, и нам ничто не мешает пользоваться ею в любое время.Цифры, которые показал мне доктор Картрайт, поистине впечатляли. Оказывается, в графстве Дербишир самый низкий в Мидлендсе уровень прогулов, самые низкие в стране расходы на содержание муниципальных зданий, прекрасное санитарное состояние медицинских учреждений, несмотря на относительно небольшое количество штатных крысоловов (морильщиков грызунов. – Ред.). И это еще не все. Судя по статистическим данным, практически все дети в графстве умеют читать и писать вопреки стараниям учителей дать им «прогрессивное образование».– И наконец, – добавил в заключение Картрайт, – там меньше работников социальной сферы, чем в любом графстве Великобритании.Я удивился.– Вы считаете, это хорошо?– О да, очень хорошо. Верный признак эффективности. Закон Паркинсона, понимаете? Количество социальных проблем возрастает в соответствии с увеличением числа занятых их решением.Он не успел договорить, так как в кабинет ворвался – иначе не скажешь – сэр Хамфри. Полагаю, его неожиданное появление здесь было отнюдь не случайным.Между нами состоялся довольно-таки забавный диалог.– О, господин министр! Как интересно!– Привет, Хамфри.– Приветствую вас, господин министр.– Какое совпадение!– О да, конечно. Просто сюрприз!– Да.– Да.Сам не знаю, почему я почувствовал себя виноватым и начал оправдываться:– Я просто… э-э… проходил мимо…– Проходили мимо?– Да, проходил мимо.– Проходили мимо, понятно. – Он на секунду задумался. – А куда?Вопрос Хамфри застиг меня врасплох. Я понятия не имел, что еще находится на этом этаже.– Э-э… никуда. Собственно… просто шел… мимо, – сказал я, будто «мимо» означало какое-то конкретное место. – Мимо двери… кабинета Ричарда Картрайта… Дика… и подумал: а вдруг он там сидит…Я понимал, что мои объяснения звучат ужасно неубедительно, но мне ничего не оставалось делать.– А что вы подумали потом? – безжалостно продолжал сэр Хамфри.– Ну… я подумал: зачем просто проходить мимо двери, можно же ее и открыть.– Очень логично, господин министр. Для того двери и существуют.– Вот именно. – Я собрался с духом и решил сказать ему все, как есть. – К тому же мне захотелось кое-что выяснить.– Прекрасно. Что?Я возмутился: с какой стати он требует у меня отчета, заставляет чувствовать себя виноватым, выясняет, что сказали мне работники МАДа?! Короче говоря, ведет себя так, будто они – его подчиненные, а не мои. (Так оно и было. – Ред.) Но, с другой стороны, как не ответить на прямой вопрос?– Так, несколько пустяковых деталей, – наконец ответил я, сделав неопределенный жест.Он помолчал, видимо, ожидая продолжения. Затем переспросил:– Несколько пустяковых деталей?– Да.– Пустяковых?– Ну, не настолько… У нас вчера было совещание, так ведь?Мой постоянный заместитель, по всей видимости, устал от словесного поединка.– Господин министр, могу я переговорить с вами?– Конечно, Хамфри. Как только мы с Ричардом…Он перебил меня:– Нет, сейчас, господин министр, сейчас.Кажется, настала моя очередь заставить его чуть-чуть смутиться. «Не захочет же он говорить со мной о серьезных вещах в присутствии своего подчиненного», – подумал я и сказал:– Тогда валяйте.– Наверху, господин министр, в вашем кабинете.– Зачем? По-моему, Ричард не будет возражать…– Наверху, господин министр. Уверен, доктор Картрайт не будет возражать.Картрайт, видимо, принял все за чистую монету. Во всяком случае, он любезно улыбнулся и заверил нас, что, конечно же, нисколько не возражает.Сэр Хамфри открыл дверь, и я, словно провинившийся школьник, вышел из кабинета.Интересно, как он узнал, что я у Картрайта. Бернард сказать ему не мог, значит, кто-то случайно увидел меня в коридоре и поспешил ему доложить. Я должен обрести свободу, но для этого необходимо выиграть психологическую войну с Хамфри. А пока ему всякий раз каким-то образом удается вызвать у меня чувство вины и неуверенности.Найти бы хоть трещинку в броне Хамфри – тогда ему несдобровать!Оказывается, наш маленький спарринг в присутствии Картрайта был только прелюдией к настоящему бою. И он разгорелся через несколько минут в моем кабинете, после того как мы, храня ледяное молчание, поднялись на лифте и миновали бесконечный лабиринт коридоров.Едва за нами закрылась дверь, Хамфри заявил мне, что я не должен просто так шататься по министерству, и выразил искреннюю надежду, что «подобное больше не повторится».Я не поверил своим ушам и, естественно, потребовал у него объяснений.– Господин министр, как я могу давать вам правильные советы, не зная, кто кому что говорит? Я должен быть полностью в курсе происходящего. У вас не может быть сугубо частных бесед с сотрудниками министерства. А если вам передадут ложную информацию?– Если она окажется ложной, вы внесете соответствующие коррективы.– Но она может быть и не ложной…– В таком случае… – торжествующе начал я.Он перебил меня:– То есть не совсем ложной. Вводящей в заблуждение. Допускающей превратное толкование.Я решил спросить его в лоб:– Все дело в том, что вы пытаетесь скрыть от меня информацию, не так ли, Хамфри?Он возмутился:– Конечно, нет, господин министр! Как вам могло такое прийти в голову? Мы должны вести документальный учет всего, что здесь происходит. Ни вы, ни мы не вечны. Через несколько лет для кого-то может оказаться жизненно важным знать, что именно вам сказали сегодня. Предположим, Картрайта завтра уберут отсюда – как нам тогда проверить достоверность вашей информации?Явно надуманный аргумент.– Завтра Картрайта не уберут, – заявил я.– Не будем загадывать, – последовал многозначительный ответ.Наш спор прервал заглянувший в кабинет Бернард. Алекс Эндрюс из «Мейл» интересуется, смогу ли я завтра его принять. Я, само собой разумеется, согласился и попросил Бернарда зайти, чтобы застенографировать нашу беседу с Хамфри. Мой постоянный заместитель высказал свою точку зрения на частные встречи министра. Теперь пусть выслушает мою.Прежде всего я повторил то, что узнал от доктора Картрайта. По его мнению – а это мнение разделяют все, кто хоть как-нибудь разбирается в проблемах местного самоуправления, – совет графства Дербишир – самый эффективный в стране.– Уверен, вы хотели сказать «самый неэффективный», господин министр.– Эффективный, Хамфри, очень эффективный. И самый экономичный. Просто их не особенно интересуют синие формы Уайтхолла.– Господин министр, речь идет не просто о синих формах, а о формах государственной отчетности.Кажется, они все-таки должны присылать эти чертовы синие формы. По словам Хамфри, того требует закон. Даже если всем прекрасно известно, кому он нужен, этот закон.Но ведь в каких-то случаях можно и закрыть глаза, можно сделать исключение, не настаивать слепо на применении закона. Поэтому я спросил Хамфри, что случится, если совет Дербишира не пришлет синих форм. Работает-то он хорошо, это очевидно.Хамфри, как часто с ним бывает, совершенно не понял (или не захотел понять) мою мысль.– Если они не будут присылать нам требуемую отчетность и прочую документацию на утверждение, то для чего же тогда здесь мы?Отличный вопрос!– Вот именно, для чего?– Чтобы сопоставлять поступающие сведения, проверять исполнение, давать разрешения на субсидии, отказывать в них…– А если бы мы всего этого не делали? – перебил я.Он уставился на меня, будто я с луны свалился.– Простите, господин министр, я вас не понимаю.– Если бы мы всего этого не делали… – повторил я. – Если бы нас вообще не было, что бы тогда произошло?– Простите, господин министр, мне кажется, вы меня плохо поняли.Вся беда Хамфри в том, что его заботят только средства, но не цель. (Многие государственные служащие того периода, когда речь заходила о целях и средствах, легкомысленно заявляли, что единственно возможная цель администрации – это полное отсутствие цели. Конечно, если администрацию рассматривать в вакууме, так оно и есть. Цели у администрации не может быть по определению, потому она и вечна. Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! – Ред.) – Хватит, устал я от бесконечных споров и не намерен применять дисциплинарные меры против самого эффективного совета во всей стране. Я же буду выглядеть последним идиотом, если соглашусь.– Это ваша обязанность, – заявил сэр Хамфри.Думаю, мой постоянный заместитель имел в виду обязанность принимать меры, а не выглядеть идиотом, но не уверен… Он добавил, что у меня нет выбора, никакие исключения тут недопустимы и к тому же на дисциплинарных мерах настаивают казначейство и кабинет. (Под кабинетом сэр Хамфри, естественно, подразумевал не премьер-министра, а секретаря кабинета. Сказать об этом открыто он, конечно, не мог: необходимо было всячески поддерживать миф, что Британией правят министры. И это они дают указания государственным служащим, а не наоборот. – Ред.) Видя, что его доводы меня не убеждают, сэр Хамфри сказал:– Господин министр, мне кажется, вы чего-то недопонимаете. В данном случае, решать не вам и не мне. Этого требует закон.На том мы и расстались. Я чувствовал себя, словно пес, которого силой тащат на прогулку, он скулит, упирается лапами, а его волокут на поводке…Должен же быть какой-нибудь выход! Чем больше я думаю обо всем этом, тем меньше мне хочется применять меры против совета Дербишира… Если, конечно, выбора действительно нет.И еще, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что все-таки Бернард сообщил Хамфри о моем намерении побеседовать с Картрайтом. 18 ноября Вчера у меня не нашлось времени потолковать с Бернардом наедине. Сегодня же утром во время разбора корреспонденции я напрямик спросил его, откуда Хамфри узнал о моем визите к Картрайту.– Пути господни неисповедимы, – серьезно ответил он.– Послушайте, Бернард, давайте-ка сразу внесем ясность: сэр Хамфри – не господь бог. Договорились?Бернард кивнул.– Господин министр, а кто ему скажет об этом – вы или я?Очень остроумно! Пришлось повторить свой вопрос: откуда Хамфри узнал, где меня искать?К счастью, как выяснилось позднее, я забыл выключить диктофон, поэтому сейчас имею возможность документально запечатлеть ответ Бернарда в своем дневнике.– Между нами, господин министр, все, что вы мне говорите, остается строго между нами. В равной мере – и я уверен, вы оцените это, хотя под словом «оцените» я, собственно, имею в виду не столько «оцените», сколько «поймете», – все, что мне говорит сэр Хамфри, тоже остается строго между нами. И конечно же, все, что я говорю вам и соответственно сэру Хамфри, тоже остается строго между нами…– Ну и?…– Ну и, строго между нами, господин министр, я уверен, вы понимаете, что для меня хранить все, о чем я говорю с вами и соответственно с сэром Хамфри, означает, что все мои разговоры с ним должны быть доверительными, как, безусловно, доверительны наши разговоры с вами, и… с вашего позволения, я хотел бы встретить Алекса Эндрюса, который, полагаю, уже пришел на беседу.Таков бы его ответ. Слово в слово. И что я мог из него понять? Ровным счетом ничего.Я был лично заинтересован в беседе с Алексом Эндрюсом из «Мейл». Сам попросил Бернарда устроить встречу как можно скорее, надеясь на очерк или что-нибудь в этом роде. Мои ожидания, увы, не оправдались. Правда, жалеть о встрече не приходится:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76