Типичный оксфордский подход: услуга за услугу.В его интерпретации разговора о колледжах Вольфсона и Иисуса пропущены некоторые существенные детали. В частности, услышав, что помимо Иисуса и святого Иоанна Вольфсон является единственным человеком, имя которого присвоено колледжу, он осоловело посмотрел на нас и тупо переспросил: «Иисуса»? Казначей счел необходимым внести ясность: «Иисуса Христа».Свою тираду насчет того, чтобы не давать в обиду других, Хэкер выдал, подливая себе портвейна. Произнес он, как сейчас помню, буквально следующее: «Да, никогда нельзя давать себя в обиду… э-э… я имею в виду, не давать в обиду своих друзей… то есть колледж… не за звания, конечно…» Яснее некуда!Мастер и казначей, как положено, разразились дежурными фразами вроде: «Ну, разумеется, не за звания», «Никому и в голову не придет» – и так далее в том же духе.В ответ Хэкер понес всякую ахинею, что он избрал карьеру политика специально, чтобы не давать в обиду других, как он безразличен к почестям и тому подобное. Однако едва речь зашла о возможности получить почетную степень, он пришел в невероятное возбуждение и так яростно расколол грецкий орех, что скорлупа разлетелась в разные стороны, словно шрапнель.Затем началось такое… вспоминать неловко.Когда был поднят вопрос, кому предпочтительнее отдать единственную вакансию на почетную степень доктора права (если она действительно была единственной) – судье или политику, ни у кого не осталось сомнений: ученая братия решила поиграть с Хэкером, как кошка с мышкой.Он же был слишком пьян и, естественно, не замечал, что они просто развлекаются. Я навсегда запомнил его маловразумительный монолог: «Судья? Какой смысл делать судью доктором права? Политики – вот кто творит и создает законы, – заявил он (эта его любовь к тавтологии!). – Если бы не политики, судьям нечего было бы судить… Как судить, если законов нет? Вы меня понимаете? Они бы все остались без работы… Все до единого. Судьи в очереди за пособием по безработице! В своих нелепых париках!…»Мне потому этот эпизод так врезался в память, что я с большим удовольствием представил себе безработных в судейских париках. Что может быть более абсурдным, чем судьи, отчитывающие людей за «несоответствующий внешний вид» – например, женщин в брюках, – а сами устраивающие в суде нелепый маскарад.Как бы там ни было, Хэкер вдруг перешел на плаксивое нытье – явный признак того, что он уже дошел до положения риз.«Судьям и без того куда легче живется. Им не надо лебезить перед телекомментаторами, не надо врать журналистам, не надо изображать симпатию к коллегам по кабинету. Хотите, я вам кое-что скажу? – Он разбил еще один орех, и осколок скорлупы едва не попал казначею в правый глаз. – Если бы судьи снюхались с некоторыми из моих коллег по кабинету, у нас уже завтра была бы введена смертная казнь… и может, оно к лучшему».Сэр Хамфри попытался было направить беседу в другое русло, но безрезультатно. Хэкер тут же обвиняюще ткнул в него пальцем. «Более того, – объявил он, не отдавая себе отчета, что присутствующим явно не по душе его речь, – ведь я, если хотите знать, не могу посадить в тюрьму сэра Хамфри!» От возмущения сэр Хамфри чуть не поперхнулся.А Хэкер мутным взором обвел сидящих за столом. «Я не могу посадить в тюрьму? – удивленно повторил он, будто открыл для себя странную аномалию в законе. – А будь я судьей, мне бы ничего не стоило упечь старину Хамфри в Скрабз… проще простого… никаких проблем… раз-два и готово… до встречи через три года… за примерное поведение досрочное освобождение условно…»Все изумленно переглянулись, когда Хэкер, тяжело сопя, отхлебнул из своего бокала и по его подбородку медленно потекла струйка «фонсеки» выдержки 1927 года. Судя по выражению лиц ученых мужей, им вряд ли приходилось когда-либо видеть политика на вечернем приеме. (Конечно, в палате общин на поведение Хэкера никто бы и внимания не обратил. Там оно было бы воспринято, как нечто вполне нормальное и, возможно, даже заслуживающее одобрения. – Ред.) А Хэкер, осушив бокал, снова пустился в разглагольствования. Теперь его уже было не остановить.«Но я не могу так поступить со стариной Хамфри, – заплетающимся языком бормотал он. – Я должен… о боже!… выслушивать его наставления! – Хэкер закатил глаза к потолку. Казалось, он вот-вот зарыдает. – Знаете, его предложения длиннее, чем приговоры судьи Джеффри! – Он икнул и громко захохотал. – Нет… короче говоря, политики – более достойные люди… Нельзя давать ваши сочетные птепени каким-то судьям… ни в коем случае…»Наконец он умолк. Мастер собрался с духом и, делая над собой невероятное усилие, попытался изобразить хоть малейшее подобие дружеской улыбки, а не абсолютное отвращение. Эта героическая попытка удалась ему только наполовину.Тем не менее, у него хватило выдержки объяснить Хэкеру, что его аргументация производит большое впечатление и теперь они понимают, насколько неразумно было бы отдать почетную степень судье.Вокруг послышались дружные возгласы одобрения. Деканы наперебой славословили Хэкера. До конца понять истинную природу угодливого раболепия можно только при виде ученого мужа, перед которым открывается перспектива больших денег. Или саморекламы.Они, перебивая друг друга, принялись рисовать Хэкеру картину его будущего награждения: вот он, облаченный в великолепную пурпурную мантию, стоит на возвышении в Шелдоне в окружении столь же именитых, как и он, ученых, вот… Источая винные пары, Хэкер громко рыгнул, неуклюже схватился за спинку стула, чтобы не свалиться под стол, и блаженно улыбнулся.Тот вечер навсегда сохранится в моей памяти. Именно тогда я сделал еще один важный шаг к зрелости, поняв, что даже самые большие ученые имеют свою цену, причем не столь высокую, как можно было бы предположить». (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)5 мая Сегодня утром встал весь разбитый, голова раскалывалась на части. Вряд ли это с похмелья – не так уж много я вчера выпил. Нет-нет, исключено. Иначе я просто не смог бы произвести такой фурор среди этой ученой братии.На 10.30 было назначено очередное совещание по вопросу о сокращении административных расходов. Я не сомневался: исход будет таким же, как и всех предыдущих.Хамфри заскочил ко мне на несколько минут пораньше, чтобы, как он выразился, «кое-что сообщить». Оказалось, очень приятное известие. Похоже, вчера вечером мастер попросил Хамфри «прощупать» меня, не соглашусь ли я принять почетную степень доктора права Оксфордского университета.Я изобразил удивление. На самом деле меня это ничуть не удивило. Я же знал, какое впечатление произвел на них мой визит.Однако Хамфри поспешил заметить, что, к сожалению, это еще не официальное предложение. По его словам, кто-то в сенате высказывает сомнение в уместности такого шага ввиду моей общеизвестной неприязни к наградам.Ловкий удар. Эту чушь необходимо пресечь в зародыше!– Не говорите глупостей, Хамфри. Мой случай – это совсем другое дело.– Как сказать, господин министр, – возразил он. – В данном случае речь идет, выражаясь вашим языком, о награждении почетной степенью человека, который ничего не сделал, чтобы ее заслужить.– Я – член кабинета Ее Величества!– А разве вам за это не платят?Подлый, коварный изменник! Будто я пекусь только о себе!– Да, но… э-э… в некоторых случаях отказываться от почетной степени просто неприлично. Мне кажется, мой отказ будет однозначно воспринят всеми, как пощечина МАДу… Ведь присуждение мне почетной степени является чем-то вроде вотума доверия всему министерству, поскольку я – его законный глава.Хамфри промолчал, опять давая понять, что официального предложения еще не поступало. Значит, у него наверняка припасен вариант какой-то сделки. Раздумывая над смыслом затянувшейся паузы, я наконец сообразил, в чем дело.– Кстати, Хамфри… э-э… правда, это не имеет никакого отношения к делу, но… в общем, я намерен сделать все возможное, чтобы помочь Бейли в решении проблемы иностранных студентов…Настала очередь Хамфри изобразить удивление.– Вот как? Отлично, – сказал он и улыбнулся.– Но для этого нам требуется серьезное обоснование, то есть соответствующий предлог.Как и следовало ожидать, предлог у него был наготове.– Насколько мне известно, Ее Величество испытывает серьезное давление со стороны ряда лидеров Содружества. Так вот, чтобы не ставить Ее Величество в неловкое положение, нам, очевидно, придется присвоить Бейли статус… ну, скажем, центра Содружества по образованию.Не желая терять столь удачную возможность повернуть дело в свою пользу (то есть в пользу всего общества), я с наигранным недоумением спросил:– Где взять деньги? Впрочем… если бы нам удалось воплотить мою идею о повсеместном сокращении административных расходов на пять процентов, тогда, конечно…Я был уверен: от такого предложения он не сможет отказаться. И не ошибся.– Э-э… господин министр, мы могли бы добиться этих сокращений. (Какой прогресс!) Я, естественно, говорю только о своем министерстве. Но… при условии, что нелепая идея о зависимости наград от экономии будет предана полному забвению.Вот так. Двойное quid pro quo. Все встало на свои места.Ровно в 10.30 в кабинет вошли члены специальной комиссии МАДа по изысканию возможностей для сокращения административных расходов.Стенограмма предыдущего совещания была утверждена без возражений. Затем мы перешли к текущим проблемам. Первым в повестке стоял пункт «Эксплуатация служебных помещений». Помощник постоянного заместителя – он всегда выступает по этому вопросу – собрался было приступить к докладу, но его неожиданно опередил Хамфри.– Мне приятно сообщить собравшимся, что мы изыскали возможность сократить расходы на пять процентов, продав одно из наших старых зданий в Хай-Уикомбе.Помощник, совсем еще молодой человек, не сумел скрыть свою растерянность. Очевидно, сэр Хамфри не успел предупредить его о «новом курсе».Я вслух высказал свое удовлетворение, и мы, не вдаваясь в подробности, перешли ко второму пункту – «Закупка канцелярского оборудования».Сэр Хамфри выразительно посмотрел на своего заместителя и чуть заметно кивнул. Тот попросил слова и сказал:– Господин министр, мы разработали новую систему снабжения. По нашим расчетам, она уже в этом году приведет к сокращению расходов…– На сколько? – перебил я.Заместитель чуть смутился, но его выручил Хамфри:– Если мне не изменяет память, приблизительно на пять процентов, господин министр.– Отлично, – сказал я. – Что дальше? «Заповедники и парки»?Поднялся другой заместитель моего постоянного заместителя (этот сразу понял, куда ветер дует, – истинный профессионал государственной службы) и бодро сказал:– Господин министр, если мы перенесем сроки ввода в строй нового компьютерного центра на следующий год, то в этом году сможем добиться заметной экономии.– Насколько заметной?Все уткнулись в свои бумаги, делая вид, будто хотят поточнее ответить. Затем сообразительный заместитель с надеждой в голосе предположил:– Приблизительно на пять процентов?Члены комиссии согласно кивнули, послышались утвердительные возгласы: «Да-да, совершенно верно», «Никак не меньше».А Хамфри, когда голоса за столом стихли, заметил, что экономия на компьютерном центре неизбежно приведет к снижению текущих расходов на «обработку данных». Я выжидательно посмотрел на него.– Примерно на пять процентов, – добавил он.– Ну что ж, все это выглядит вполне обнадеживающе, Хамфри, – доброжелательно резюмировал я.После совещания, которое завершилось бесспорным триумфом моей идеи, Хамфри отвел меня в сторону.– Кстати, господин министр, надеюсь, вы уже подписали рекомендации для секретаря наградной комиссии?– Естественно. У меня не возникло никаких возражений. Бернард передаст документ вам сегодня же. Все в порядке, Хамфри?– Да, доктор, – почтительно ответил он.Вполне уместная дань уважения с его стороны. Я с нетерпением ожидаю церемонии в июне. 11Ярмарочный столб (В жизни политика бывают моменты, когда он обязан принять неверное решение. Неверное в экономическом, деловом, социальном – в любом плане, кроме одного – в политическом. Любопытный парадокс: решение, которое считается неверным со всех других точек зрения, может являться верным с точки зрения политической! При этом политически верное решение принимается не только ради погони за голосами, хотя в конечном счете так оно и есть. Нет, логическое построение политика гораздо сложнее: если данное решение приносит голоса – значит, оно принимается в интересах народа. Иначе говоря, может ли в демократическом обществе быть неверным то, за что голосует народ? Событие, о котором пойдет речь в этой главе, становилось достоянием гласности, так сказать, по частям. Первое упоминание о нем встречается не в дневниках Хэкера, а в «Стань как сталь» – мемуарах председателя «Бритиш кемикл корпорейшн» (БКК) – крупного промышленника и ученого сэра Уолли Макфарленда. Макфарленд славился своим остроумием, прямолинейностью в обращении и упорным сопротивлением любому вмешательству правительства в дела его национализированной корпорации. Являясь признанным авторитетом в области химии и промышленного управления, он не без оснований полагал, что Хэкер вряд ли разбирается как в том, так и в другом. С неменьшим презрением Макфарленд отзывается и о познаниях сэра Хамфри, правда, в сфере бизнеса. Подобно многим деловым людям, он был убежден, что в торговых операциях государственная служба разбирается, как свинья в апельсинах. – Ред.) Из «Стань как сталь» «16 апреля встречался с сэром Хамфри Эплби из министерства административных дел. Наверное, уже в сотый раз обсуждаем вопрос о производстве пропанола в Мерсисайде по лицензии, предоставленной нам итальянским правительством.К моему удивлению, сэр Хамфри начал намекать на какие-то трудности с его министром. Правда, из-за свойственной ему туманной манеры выражаться я не уверен, что правильно его понял.На мой вопрос, не тянет ли он кота за хвост, сэр Хамфри дал отрицательный ответ, заметив, однако, что не следует считать согласие министра, как нечто само собой разумеющееся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76