– А что?– Да так, пустяки. Просто подумал, не однокашники ли мы. Ошибка! Досадный промах!– Разве вы не из ЛЭШа? – удивился Бернард.– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал я.Научусь ли я когда-нибудь не ставить себя в идиотское положение?!Ничего не оставалось, как попросить его принести досье на Хендерсона и телефонный справочник Кембриджа.Бернард глубоко вздохнул, очевидно, собираясь с духом, и несколько напряженным голосом сказал:– Господин министр… вы, без сомнения, понимаете… то есть я понимаю… у вас совершенно иные намерения… но… э-э… мне представляется недопустимым пытаться оказать давление на председателя независимой комиссии…Я искренне с ним согласился. Конечно, это недопустимо. Более того, немыслимо!– Просто я вдруг вспомнил, что надо бы повидать своего старинного приятеля, Кричтона – ректора Кингза. Вас не затруднит набрать номер его телефона?Бернард молча кивнул…– Ну а там, кто знает? – добавил я. – Вдруг профессору Хендерсону тоже придет в голову заскочить к ректору на чашку чая. Счастливое стечение обстоятельств – иначе ведь не назовешь.Поразмыслив, Бернард согласился, что это выглядело бы достаточно естественно, поскольку оба они из одного колледжа.– В случайном совпадении ничего недопустимого нет, как вы считаете, Бернард?Его ответ последовал незамедлительно:– Разумеется, нет, господин министр! Недопустимыми могут a priori быть лишь намеренные действия, а совпадение их исключает.NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью. 18 июня Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.– Никогда, – ответил он.– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:– Но если что-нибудь выйдет не так…И умолк. Он насторожился.– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.– То есть, если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.– Ни один из стандартных тестов. То-то и оно…Еще одна пауза.– Что вы имеете в виду?! – выкрикнул он неожиданно высоким срывающимся голосом, мало вязавшимся с его внушительной комплекцией.Я неторопливо достал свою записную книжку.– Забавное совпадение. В поезде по дороге сюда я сделал кое-какие записи. Конечно, я не биохимик, но, по имеющейся у меня информации, вашингтонский доклад не дает ответа на ряд важных вопросов.Он наморщил лоб.– Э-э… – произнес он и остановился.– Кроме того, – не давая ему передышки, продолжал я, – ваш доклад не содержит достаточно четких выводов, приведенные в нем данные допускают иные толкования, некоторые принципиальные положения вызывают сомнения.Хендерсон растерянно смотрел на меня.– Да, но… иное толкование допускают любые данные…Я снова перебил его:– Вот именно! Поэтому более широкое и детальное исследование вопроса на долгосрочной основе может дать иные результаты.– Ну, безусловно… – начал он.– Значит, вы понимаете: если хоть что-либо выйдет не так, пусть даже через десять лет, то пресса тут же возьмет на мушку ваш отчет. А если к тому же выяснится, что вы проводили лабораторные испытания для транснациональной фармацевтической корпорации…Он в ужасе всплеснул руками.– Но ведь это было пятнадцать лет назад!– Четырнадцать, – поправил я. (Все-таки личное досье – на редкость полезная штука!) – Впрочем, вы и без меня знаете, что такое пресса. «Нет дыма без огня» и так далее. Даже если ровным счетом ничего не было. В момент накинут петлю на шею.Видя, что Хендерсон сдается, я усилил нажим.– Если все же что-либо выйдет не так, газетчики набросятся на вас, как стая голодных шакалов: «Мучительная агония жертв отчета Хендерсона!»От страха профессор чуть не лишился дара речи. Затем, с трудом собравшись, он залепетал что-то маловразумительное вроде: «Да-да, конечно… видите ли, я… э-э… что же мне теперь делать? То есть я не могу изменить отчет. Метадиоксин – безвредное вещество, и в отчете это подтверждается. Как же быть?»Взгляд его был полон мольбы и отчаяния. Но я удержался от опрометчивого шага. Мне ни к чему загонять себя в ловушку, подсказывая, как надо изменить его независимый отчет.– Да, сложное положение. По-моему, у вас нет выбора, – посочувствовал я.Наливая себе чашку чая, я краем глаза увидел, как Кричтон, мой добрый, верный Кричтон, подошел к Хендерсону и предложил ему булочку с маслом.Я знал, о чем у них пойдет разговор. Он скажет Хендерсону, что переделать надо только заключение. Это единственное, чем интересуются газетчики, на остальное они просто не обратят внимания.Пока что заключение звучит следующим образом: «Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта».
Уверен, Кричтон предложит ему отличную формулировку. И, не сомневаюсь, Хендерсон последует его совету. 22 июня Победа!Сегодня мне принесли окончательный вариант отчета Хендерсона. В нем ничего не изменено, за исключением последнего абзаца, который теперь звучит так: «Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта. Вместе с тем комиссия считает необходимым подчеркнуть, что метадиоксин является сравнительно новым компонентом и, следовательно, было бы безответственно отрицать возможность, что в результате дальнейшего исследования его производство может быть признано опасным для здоровья людей».
Я вызвал Бернарда и попросил его подготовить сообщение для печати.Затем я отменил все запланированные встречи и отправился поездом в Ливерпуль, где должна была состояться очередная демонстрация протеста. Там в присутствии множества людей, а также извещенных заранее представителей радио, прессы и телевидения я победоносно заявил о своем решении не давать согласия на производство пропанола в Мерсисайде.Теперь уже можно смело утверждать: на следующих выборах эти четыре неустойчивых округа будут наши.Вечером с удовольствием следил за выступлением сэра Уолли по телевидению. Естественно, ни о какой отставке не было и речи – мы переиграли его по всем статьям.Он просто сказал: раз комиссия Хендерсона имеет основания сомневаться в безопасности метадиоксина – вопрос о его производстве отпадает сам собой. 23 июня Никогда не видел сэра Хамфри в большей ярости, чем сегодня.– Чувствуете себя героем? – неприязненно спросил он.– А почему бы и нет? – ответил я. – ПМ будет просто в восторге.– Более нелепое деловое решение трудно себе представить, – злобно ощерился он.– Более умное политическое решение вряд ли возможно, – уверенно произнес я, пропустив мимо ушей очередное хамство моего постоянного заместителя.Бернард упорно молчал.– А что вы думаете по этому поводу, Бернард? – безжалостно спросил я.Его лицо выражало отчаяние.– Мне кажется… что, принимая во внимание все обстоятельства… и… э-э… тщательно взвесив… э-э… то есть с учетом возможных последствий и различных точек зрения… я считаю своим долгом отметить, что… э-э… вы очень здорово смотрелись по телевизору, господин министр.С удовольствием понаблюдав за мучительной попыткой Бернарда выкрутиться из сложного положения, я снова повернулся к сэру Хамфри.– Да, кстати, нельзя ли как-нибудь поощрить профессора Хендерсона: орден Британской империи или еще что-либо в этом роде?Мое предложение повергло сэра Хамфри в ужас.– Ни за что на свете! Он абсолютно ненадежен, у него полностью отсутствует умение делать правильные выводы… Мне до сих пор не понятно, почему он так неожиданно изменил последний абзац, чем поставил под сомнение весь отчет!– Потому что он умеет делать правильные выводы и вдобавок обладает массой достоинств и личным обаянием… – не задумываясь, ответил я и только потом понял, что сказал!Хамфри тоже все понял.– Помнится, вы говорили, что никогда с ним не встречались.– Интеллектуальных достоинств, – моментально нашелся я. Но моего постоянного заместителя не так легко провести.– А как насчет личных качеств? – иронически заметил он.Я слегка растерялся.– Он… э-э… он очаровательно пишет, так ведь, Бернард?– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть. 12Знать бы, где упадешь… 1 июля С этим ЕЭС просто невозможно иметь дело. Вот уже несколько месяцев мы в МАДе разрабатываем вопрос о централизованном размещении одного большого заказа на компьютерные процессоры для всего Уайтхолла. Это, безусловно, помогло бы избавиться от традиционной расточительной практики индивидуальных заказов отдельных министерств.Ведь ясно: сделай МАД один централизованный заказ – его сумма была бы настолько велика, что одно это побудило бы английских промышленников вкладывать деньги в развитие компьютерного производства.От триумфа нас отделяли считанные дни. Затянувшиеся переговоры должны были вот-вот принести долгожданный результат. Я уже готовил обстоятельное сообщение для прессы, воображая броские заголовки: «ХЭКЕР – ЗА КРУПНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ В СОВРЕМЕННУЮ ТЕХНОЛОГИЮ!», «ДЖИМ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОТУМ ДОВЕРИЯ БРИТАНСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ!», «„АНГЛИЯ СПОСОБНА ЭТОГО ДОБИТЬСЯ!” – ГОВОРИТ МИНИСТР».Но вот сегодня утром мы получаем очередную чертову директиву этого чертова ЕЭС из этого чертова Брюсселя, где говорится, что все члены Общего рынка должны следовать этим чертовым европейским стандартам. Значит, теперь нам надо отложить все наши планы для согласования их с целой кучей европейских комитетов по ЭВМ на предстоящей Европейской конференции в Брюсселе.Я созвал срочное совещание и подробно изложил суть дела. Присутствовавшие на нем сэр Хамфри и Бернард сидели, как истуканы, лишь изредка вставляя: «Да, господин министр», «Совершенно верно, господин министр». Помощники, называется!Наконец, устав от собственного голоса, я заявил, что требую от них реального участия в обсуждении.Хамфри тяжело вздохнул.– Ну что тут можно сказать, господин министр? Боюсь, это неизбежная плата за стремление изобразить из себя европейцев. Поверьте, я полностью разделяю вашу неприязнь к Европе.Мой постоянный заместитель верен себе. Все понял наоборот. Пришлось объяснять ему все снова. Терпеливо и спокойно.– Хамфри, не путайте меня с собой. Я – за Европу. Я только против Брюсселя. Вы же, как я понимаю, против Европы, но за Брюссель.Он, как всегда, уклонился от прямого ответа, сделав вид, будто не имеет собственного мнения о ЕЭС. Двуличный бюрократ!– Господин министр, – напыщенно произнес он, – я не «за» и не «против». Я – лишь смиренный сосуд, который министры заполняют плодами своих раздумий. Но вместе с тем хотел бы отметить: учитывая безусловную абсурдность этой «европейской идеи», Брюссель делает все возможное, пытаясь защитить то, что защитить невозможно, и заставить работать то, что в принципе работать не способно.Я посоветовал Хамфри не пороть чепухи и заметил – хотя я и не сторонник громких фраз, – что европейский идеал остается нашей главной надеждой на преодоление узконациональных интересов.– Простите, господин министр, но это никакая не громкая фраза, а просто-напросто неточность, – заявил он.Я терпеливо разъяснил этому «смиренному сосуду», что Европа являет собой сообщество наций, объединенных высокой целью.Он рассмеялся, и я попросил его поделиться с нами своей веселостью.Оказывается, его позабавила фраза о единстве Европейского сообщества.– Господин министр, – сказал он, – попробуйте взглянуть на вещи объективно. Каждая страна ведет игру исключительно в своих интересах. Так было и будет всегда.Я не согласился и напомнил ему, что мы вступили в ЕЭС с целью крепить международное братство свободных наций.Хамфри снова рассмеялся. Что за бестактность! Затем он представил нам с Бернардом теорию вопроса в своем понимании. От его речей уши вянут.Суть его беспардонных разглагольствований сводится вкратце к следующему. Мы вступили в ЕЭС, чтобы прищемить хвост французам, отколов их от немцев, французы – с целью оградить своих малопроизводительных фермеров от более удачливых конкурентов. Немцы ухватились за идею в надежде очиститься от скверны геноцида и вновь заслужить право принадлежать к человеческой расе…Какой ужасающий цинизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76