– И постараться не попасться Бешенным Псам, – добавил Луговой.
– К тому же тебе их следует опасаться только до Коронации. После нее ты станешь Черной Королевой, а ей подчиняются все-все-все, – произнес Полевой.
– Кроме разве что Жаббервоха, – откликнулся Луговой, – и может быть Мышеломки.
– Да кто же это? – удивилась Аня, – они такие страшные?
– Да как тебе сказать, – заметил Луговой Мышь, отодвигая от себя чашку, – насчет Жаббервоха я могу сказать одно: Жаббервох это Жаббервох, его все знают.
– Если его увидишь, не перепутаешь, – ухмыльнувшись, добавил Полевой.
– Когда он был маленький, – продолжил Луговой, – он написал в сочинении о самоопределении «Я – это я и никто другой». С тех пор его совершенно невозможно спутать с кем-то еще.
– А Мышеломка?
Мыши помрачнели еще больше и посмотрели друг на друга:
– Расскажем ей? – спросил Полевой Мышь.
– Хорошо, мы расскажем тебе о Мышеломке, – со вздохом сказал его напарник, – это долгая и в высшей степени поучительная история. Но перед этим я хочу дать тебе совет: все-таки постарайся найти Домашнего Мыша. Может быть еще не поздно. А теперь… ты готова слушать?
– Я готова, – сказала Аня и поудобнее устроилась на жестком стуле.
Луговой Мышь артистично откашлялся, покосился на кружку с не чаем, но там было пусто.
Он печально вздохнул и начал:

Мышеломка.

И вот, пришел тот день и час,
Когда, набравшись сил,
Я лихо к делу приступил,
То дело – первый класс!
И то и это я смешал,
В единый липкий ком,
И шерсть моя поднялась враз,
И стало все путем.
Добавил маковой травы,
Немного конопли,
А сверху жбан белиберды,
Для крепости подлил.
Там сок пейотля утопал,
Зеленый как грифон,
Его аналог закипал,
Придав отвару звон.
Там синтезметики вились,
И синий молочай,
Агава с экстази слились,
Ведь я готовил чай.

О да, друзья, о чае том,
Отдельный разговор.
И если взялся ты варить,
То до конца будь спор.
Зато уже если ты сумел,
Отвар свой доварить,
Кричи Ура! Кричи Гип-гип!
И можешь после пить.
О чуден чай, и странен сон,
Что он тебе дает,
И расцветает небосклон,
И легок твой полет.
Он в замечательных цветах,
Раскрасит серый мир,
Ты лучше всех, сильнее всех,
И сотен ты кумир!
Велик улет, и мощен тот,
Сверхтермоядерный приход!
Да, чай хорош, но у него,
Проблема есть одна,
Как инь и янь, как свет и тьма,
Другая сторона.
Она не видна, не слышна,
Но есть и там и тут,
Ее боится малышня,
И взрослые сбегут,
Услышав имя, ведь ее,
Все Мышеломкою зовут.
О ней услышал в детстве я,
Мне рассказала мать:
Не вздумай тоже чай создать,
А то придет беда.
От этой пакости, сынок,
Скончался твой отец,
Он бы как ты – большой гордец,
И вот, не повезло.
В один ужасный день и час,
Собрался папа твой,
Сварить великий чудо-чай,
Поспорить со судьбой.
Ингредиентов тучу он,
Враз намешал в котел,
Налил в отвар и то и се,
Смешавши в липкий ком,
Он добавлял растений сок,
И порошки и гон,
Веселых ампул перезвон,
Барбитуратов легкий ток.
О, это был всему венец:
Большой был мастер твой отец!
Вот знай, сыночек, он достиг,
Решенья своего, чай был готов,
Он выпил чай…
И с нами нет его.
В пылу страстей, среди огней,
Поникла голова,
И не заметил как его,
Вдруг Мышеломка забрала.
Тяжел рассказ, но правда он,
Как жуткой ломки перезвон.
О бойся, Мышеломки сын!
Мне говорила мать,
Она любого гордеца,
Способна обломать.
Среди цветов и ярких фей,
Чудесных грез сплетень,
Придет она, и над тобой,
Восстанет Мышеломки тень!

О мама, ты была права,
Уже не в первый раз.
Но дело моего отца,
Продолжу я сейчас.
Мне сниться чай, и мнится он,
В моем родном лугу,
И не попробовать его,
Теперь я не могу.

Колес цветастый паровоз,
В котел я отогнал,
Аниса корень, жаб принес,
Ядреный самопал,
Там белладонны на пару,
Кружились на лепестки,
Болиголов и волчий глаз,
Как средства от тоски.
Хинин, мышьяк и чайный гриб,
В обнимку с наждаком,
Псилосцибин и цианид,
Кипели там рядком.
Там редкий зверь болиголов,
И черный мухомор,
Поганка гиблая и мох,
Что вызывает мор.
И антидепрессантов ряд,
Включился в общий хор,
Аминазин и торазин,
Я над котлом растер.
Морфин там дико клокотал,
Снов испуская пар,
И перца красного пожар,
В отвар вдобавок пал.
О, что за дух, за аромат!
Проносятся часы,
Глаза мои, как день горят,
Топорщатся усы!
Немного этого, того,
Муры, тупизмов, ерунды,
И глупость сразу заодно,
Полфунта чепухи,
И побрякушек, лживых слов,
Туда наговорил,
Три грамма чуши положил,
А сверху посолил.
Потом добавил я понтов,
И вопли мартовских котов,
Пробирку боевых бацил,
Потом подальше отступил,
И понял я:
Мой чай готов.

Не в силах больше продохнуть,
Поверить я не смел,
Что смог я дело провернуть,
Достичь чего хотел.
О мама, где же ты была,
Когда я чай свой пил.
Быть может, ты б меня спасла,
И я бы дальше жил…
Дурных надежд горячий ком,
Встопорщил мою шерсть,
Я выпил чай одним глотком,
Забыв про все что есть.
Забыл страшилки и стишки,
Советов мудрых хор
Я выпил все и в тот же миг,
Мир изменил узор…
Но где же краски, что за тьма,
Застлала яркий свет,
Где чудных сновидений слет,
Где термоядерный приход,
– Ну почему их нет?!
Кричал я громко, чуть живой,
В заплывший тьмою день,
А над моею головой,
Вставала Мышеломки тень!
И…

Тут Луговой мышь неожиданно запнулся и вытаращенными от ужаса глазами уставился куда то Ане за спину. Тут Аня обнаружила, что последние две минуты в избушке совсем темно, а откуда-то сзади нарастет ужасный ржавый скрип, который точно не может принадлежать ничему хорошему. Мыши в ужасе замерли на своих местах, тыкая непослушными лапами куда то в окно. Их рты шевелились не в силах выговорить страшное для них слово. Аня вскочила из-за стола, и поспешно покинула домик, оставив Полевого и Лугового Мыша разбираться с их непонятными (и наверняка ужасными) проблемами.
Аня бежала долго и остановилась только когда окончательно запыхалась. На бегу она несколько раз оборачивалась, и ей показалась, что она видит, как некая исполинская, ржаво-стальная дуга с поблескивающими острыми зубьями вздымается над крохотной избушкой для последнего, завершающего удара.
Которого, впрочем, так и не последовало. Какая бы судьба не постигла мышей, громогласной она не была. В дальнейшем Аня пришла к выводу, что никакой мышеломки не было, а то, что она видела – последствия неумеренного распивания их «чудесного» чая.
Пейзажи вокруг разительно изменились. Куда-то подевались лужайки, рощи, да и собственно горы тоже куда-то исчезли. Зато кругом была лесостепь, под ногами шныряли на трехпалых ногах мохнатые верткие курницы, разевающие клювики для подачки, росли смокурницы и дымились смолокурницы. Было тут тихо и спокойно, так что Аня решила что это замечательное место, чтобы остановиться и подумать.
Она присела под зонтиком раскидистой смокурницы и стала решать что делать дальше.
Дорога из красного кирпича куда то исчезла (здесь все вообще менялось очень быстро), а значит, в королевский дворец уже не попасть. Оставалось одно – попытаться отыскать Домашнего Мыша, что бы с ним не случилось.
Под пушистой кроной смокурницы было так уютно, что Аня сама не заметила, как задремала. Разбудил ее некий шум, похожий на шелест древесных крон или на шум волн.
Аня подняла голову и тут же распахнула глаза от удивления.
По дороге шло войско! И какое – кольчуги, шлемы, над воинством развивались яркие красные штандарты с двумя золотыми окружьями. Солдаты красиво маршировали, их экипировка сверкала, а сапоги вздымали тучи пыли. Но самое странное заключалось в том, что глаза воинов были плотно закрыты, а на лицах играла блаженная расслабленная улыбка. И кроме того, каждый из них тихонько напевал себе под нос: «Когда поют сондаты, когда поют сондаты, когда поют сондаты…» так, что их речь сливалась в единый смутный шелест. Во главе колонны шагал Пелиморфий в длинном черном плаще.
– Ой, а вы кто? – обратилась Аня к нему, потому что он был единственный бодрствующий из всей этой сонной армией.
– Насколько я знаю себя, то могу предположить, что ответ на твой вопрос будет "я", то есть, в сущности, это та сущность, которая содержит в себе кодированную информацию о моей энерго-информационой ДНК.
– Что-что? – переспросила Аня ошарашено. Из всего сказанного она не поняла ровным счетом ничего.
– Ну, – сказал ее собеседник, – Я Пелиморфий, если тебе так понятнее.
– А что это значит?… вообще-то я хотела сказать добрый день, произнесла и тут же поправилась Аня.
– А кто тебе сказал, что сейчас день, – спросил Пелиморфий удивленно.
Аня внимательно посмотрела на небо и увидела там рисованное яркой желтой тушью солнце – судя по всему, пока она спала светило вскарабкалось почти в зенит.
– Ну, – сказала она, – меня всегда учили, что если на небе светит солнце, то это скорее день, нежели ночь.
– Мне понятен ход твоей мысли, – произнес Пелиморфий не сбавляя шага, Аня сама не заметила, как стала шагать рядом, – но в погоне за объективностью, ты не учитываешь субъективную точку зрения. А субъективно, мы видим, что каждый из моих солдат спит. А если они спят, то значит для них ночь, потому что солнца они не видят. Дальше, если учитывать теорию вероятностей, а также эффект масштаба и так называемую «ярость толпы», мы можем заключить что если такое огромное количество людей спит и думает, что сейчас ночь, значит так оно и есть.
Стараясь не отстать от быстро шагающего Пелиморфия, Аня пропустила большую часть речи, но заявление о том что сейчас ночь она посчитала возмутительным, и потому сразу попыталась доказать это собеседнику.
– Не знаю, как насчет субъективности, но по законам небесной механики никак не может быть ночь только от того, что столько людей спит. Спать можно и днем. И, кроме того, можно предположить, что солнце на небе это луна, которая отражает настоящее солнце, ведь луна не может отражать тепло, а сейчас тепло, и светло, а значит, настоящее солнце вовсе ничего не отражает, потому что это настоящее солнце, которое отражать ничего не может, или может… и… – тут она окончательно запуталась и попыталась привести более веский довод, – но ведь мы то не спим!
– Кто тебе сказал? – удивленно спросил Пелиморфий, – мы тоже спим.
– Но мои глаза открыты! – возмутилась Аня.
– Что из этого? Мои тоже открыты, но это не значит, что я бодрствую. Просто кто-то спит с открытыми глазами, но это не означает, что он чем-то лучше, чем тот кто с закрытыми. Просто они решили, что им так лучше.
– Как можно решить, что спать лучше? Вот я, например. Если я буду спать то я не смогу попасть на коронацию. А если не попаду на коронацию, то меня не сделают королевой.
– Черной королевой! – вставил Пелиморфий.
– А значит, мне нельзя спать! – заключила Аня с торжеством, – и я не сплю!
Пелиморфий тяжело вздохнул, и прикрыл глаза – может быть раздумывал, что бы такого умного сказать, а может просто задремал, подобно всем его солдатам.
– Милое дитя, – наконец сказал он бесконечно терпеливым тоном, какой обычно используют учителя младших классов, – Дело в том, что ты тоже спишь!
– "Ох, – подумала Аня, – чего только от него не услышишь! Может быть я и вправду сплю?
Сплю под деревом и мне снится сон, что я иду и разговариваю. А может быть я сплю в своем постели и мне снится сон, что мне снится сон, что я иду и разговариваю и сне?
Ох, так и с ума сойти недолго"!
– Видишь ли, дитя, вся наша жизнь это сон, – продолжил меж тем Пелиморфий, – мы спим и нам снится то, что нам снится. Вот посмотри на моих сондат – каждому из них снится, что он идет по дороге, а вокруг него идут остальные, и каждому из идущих снится он.
Получается, что они снятся друг другу и только таким образом продвигаются вперед.
– Как все сложно! – уважительно сказал Аня, – но ведь если я сплю, то я не смогу попасть на коронацию!
– Наоборот, – молвил Пелиморфий, – только таким образом ты и можешь туда попасть!
Аня вдруг и вправду захотелось лечь сейчас под ближайшим деревом и немножко подремать – хотя бы просто для того, чтобы избежать мудреных речей Пелиморфия. Но это было бы в высшей степени невоспитанно.
– Видишь ли, – продолжил ее собеседник, – я не знаю как у вас, а у нас в царстве дива только таким образом и можно попасть хоть куда-то. Необходимо заснуть и увидеть сон, в котором ты куда то идешь, а то у тебя есть шанс так и застрять где ни будь на полпути и болтаться там как бедняга Краб Снак на дороге из красного кирпича.
– Хорошо, – сказал Аня, – значит, чтобы двигаться мне надо заснуть. Но если я сплю, как же я могу знать куда мне идти?
– В этом и есть основная трудность, – произнес предводитель сондатов, – надо уметь выходить в ОС!
– Куда? В нос? – переспросила Аня.
– В ОС, – назидательно молвил Пелиморфий, – ОС – это Остров Сновидений, хотя некоторые его переводят как Осознанный Сон, Осознание Себя, Откровенное Созидание и даже Осторожно Слоны!
– А зачем в него выходить?
– Да потому что только так ты сможешь управлять им! Если ты знаешь, что жизнь это сон, а сама ты спишь, то значит, ты можешь пожелать, чтобы тебе приснилось, что ты попала на коронацию! Но при этом очень важно не проснуться.
– Но что же будет, если я проснусь? – спросила Аня, – и как сделать сон осознанным, и как мне, в конце концов, тогда попасть во дворец?!
– Для начала, – сказал Пелиморфий, – надобно научиться в ОС выходить. Разные существа по-разному пытаются это сделать. Вот, например, Полевой и Луговой Мышь пользуются своим знаменитым чаем, Краб Снак и вся королевская дворня питается своими грибками, и, поверь мне, это далеко не самый худший способ выйти в ОС! Розовый Слоненок вообще способен сделать это силой воли – очень редкий случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80