Пронесся, раздувая песчаный налет на каменных плитах, прошелестел, качнув древний мох, вызвал вялую рябь на тепловатой воде, затрепал ветхую ткань в одеянии мумий.
Пирамида дохнула, и на миг в ней замолкли все звуки. Скрытая жизнь затаилась испуганно, а потом зашевелилась вновь, но что-то было уже не так. Что-то изменилось.
Где-то в глубинах земных гулко стукнула каменная плита.
Кроха с Пекой замерли на месте, глядя друг на друга, а потом ворота, хотя никто из расхитителей не касался их, легко, как тонкие бамбуковые створки распахнулись внутрь, явив взору чернильную тьму. Изнутри явственно пахнуло гарью. И только тогда Пека выдавил фразу, которая заставила напарников сорваться с места и сломя голову кинуться вперед:
– Они пробудились.
Не помня себя от ужаса, напарники бросились вперед, в темноту врат и долго бежали так, натыкаясь сослепу на стены, в панике, словно все слуги Арсеникума гнались за ними разом. Прошло немало времени, прежде чем запыхавшийся Кроха запалил очередную лучину.
Они шли весь подземный день, и прошло немало времени, прежде чем взломщики отважились на привал, но именно с того момента, как открылась дверь, их путешествие приобрело оттенок паранойи.
Подземные часы тикали, складываясь из дыхания, капели, шагов, но теперь они отсчитывали последние часы, и отчет этот закончится прежде, чем иссякнут жизненные силы двух путников, в этом Кроха не сомневался. Не стоило открывать дверь, а если брать выше – то не стоило заходить и в пирамиду. Все Пека. Эх, Пека…
Ночью невнятная песнь снова донеслась до них, но больше она не пугала – Кроха знал, что замогильные звуки издают белесые, почти лишенные хитинового покрова насекомые, наподобие подземных сверчков. Твари эти, во множестве, обитали на нижних ярусах карстовых пещер, которые проходили сейчас напарники. Сеть пещер заменяла тоннель, низкие своды уже не наводили такую тоску, но все равно – проснувшись после трех часов нервного сна, Кроха с Пекой, не сговариваясь, поднялись и вымученно побрели дальше, всем естеством ощущая нарастающее позади напряжение.
Это было трудно объяснить словами, но ясно и четко ощущалось всем естеством. Пирамида вздохнула, и в тот момент пустился некий механизм, с безжалостной точностью отмеряющий время до того, как нечто случиться. Механизм, гигантский, и безумно сложный, с точными выверенными деталями нельзя было не уничтожить, не приостановить. Все было заложено давным-давно, семь десятков лет назад, а может быть, и раньше – ведь придумал это безумный старец еще в здравии.
Страшная мысль пришла в голову Крохе – что, если Арсеникум и задумал так? Имел в виду, что спустя какое то время в пирамиду кто-то заберется? И он использует живых… для чего?
Шли, пока усталость не заставила ноги подгибаться. Пещеры не кончались, лишь изредка чередуясь с неровными, прорубленными прямо в скальном ложе туннелями. Становилось теплее – а из глубины стало попахивать гарью. На привале Кроха пересчитал прутики и с тоской убедился. Что их осталось только три – пещеры, царство камня и известковых налетов, здесь не было растений, и даже вездесущий мох куда то исчез.
Остались лишь медленно, но верно нарастающие шумы – как будто сотни легких, маленьких ног ступают по гладкому камню.
Отдохнув едва ли час, снова поднялись и пошли. Кроха сжал зубы – его мучила паранойя, и казалось погоня уже дышит в спину. Но когда они снова остановились, не в силах идти дальше, никто их не нагнал и не попробовал вцепиться в глотку. И все же пути назад больше не было. Догорел очередной прутик и их осталось двое – по одному на брата.
Крохе и Пеке.
Не хотелось думать, что случиться, когда запас лучин закончится. Наверное, тогда он просто сядет и будет сидеть у стены, пока те, кто идут следом, не настигнут его и не пригласят в свой пахнущий пряностями и тлением круг.
– Пека… – тихо сказал Кроха, глядя на устало вытянувшегося у стены напарника, – Пека, наверное, наверх нам уже не выйти…
– Я уже понял… – ровным голосом без выражения ответил напарник, – ты извини, что так получилось…
– Пека, у нас теперь один путь. Мы должны во что бы то ни стало добраться до самого дна. Может статься, что один из нас не сможет идти. Тогда пусть дойдет хотя бы один.
– Кроха, я…
– Иногда, чтобы достигнуть рая, нужно идти вниз.
Минуло несколько скоротечных часов, а потом напарников подняло на ноги сильное чувство опасности. При свете последней лучины они до боли всматривались во тьму, готовые при малейшем шевелении пустится бегом. Но из тьмы так никто и не вышел, и они, пошатываясь, и протирая покрасневшие глаза, побрели дальше.
Теперь их путь проходил по длинной, извивающейся как пробитая судорогой змея кишке.
Грубые серые стен были покрыты буграми и Кроха мог бы сказать, что это похоже на некачественный бетон.
Но Кроха никогда в жизни не видел бетона, и потом просто не мог найти определение.
Кроме того, стены туннеля были густо изрисованы грубым варварским узором, нанесенным когда-то красной, а теперь побуревшей краской. Было в этом узоре что-то жуткое – он завораживал диковатой простотой и казалось что тот, кто нанес его на глубинный, твердый камень обладал совершенно иной логикой, нежели человеческая.
Зачем они шли вниз, в глубину, где нет и не может быть выхода? Зачем идти на верную смерть? Кроха задавал себя этот вопрос раз за разом, а размалеванные стены плыли перед глазами, похожие одна на другую? И снова и снова он отвечал себя – потому, что лучше идти, чем стоять и если бы он знал лозунг «движение – жизнь», то неминуемо привел бы его в пример. И потому, что впереди неизвестность, а неизвестность хоть и страшит, но всегда оставляет нагретое место надежде. Путь был один – как сверкающая, полированная рельса, идущая из пустоты в бесконечность по все расширяющейся спирали.
Потом туннель кончился и они попали в гробницу.
Высеченная в глубинном базальте, она была проста и примитивна – без украшений, и лишь уродливые рисунки на стенах, говорили о ее назначении. Чаще всего среди корявых фресок встречалась уродливая фигура с острой собачьей мордой.
Посередине гробницы красовался саркофаг из полированного дерева с золотой инкрустацией. Крышка саркофага валялась на полу среди пыли, а в самом средстве последнего упокоения никого не было.
Пека увидал пустой гроб и застонал. Обернулся к Крохе с дико расширенными глазами.
Пека медленно срывался с катушек, это факт.
– Не смотри так, Пека, этот саркофаг и был пустой!
Но Кроха понимал, что говорить чушь. Дно саркофага покрывал сероватый налет, в котором смешались обрывки ткани, высохшее благовонное масло и еще что-то. Мощный запах пряностей только подтверждал возникающие смутные догадки.
Хозяин гробницы покинул свое обиталище. Еще бы знать, по своей или по чужой воле.
– Ладно, не стой, идем!
– Как ты думаешь, это был Арсеникум?
– Сомневаюсь, скорее кто-то из приближенной свиты. Ну, пойдем!
И снова туннель. Шли полтора часа, а потом привалились к стене, тяжело дыша – безотчетно шагали быстрее, чем раньше, хотя вроде бы их никто не подгонял. Смотрели в глаза друг другу, а между ними догорала последняя лучина. Тонкий прутик становился все короче и короче, а потом обжегшийся Кроха выронил ее из пальцев и случилось локальное падение тьмы.
В темноте Пека заплакал – тихо и печально, как плачут маленькие дети, для которых каждая маленькая беда – конец света, или потерявшие всякую надежду люди.
Крохе тоже захотелось сесть и заснуть. Да так, чтобы не просыпаться, как и хотелось сделать совсем недавно.
Вместо этого он взял Пеку за руку и зашагал дальше, трогая рукой стену справа.
Тьма пала и с тех пор всякое осмысленное движение прекратилось. Они бежали вперед, из темноты в темноту и лишь слух да запахи доносили до них, что туннель существует, как и вся пирамида. У перекрестков Кроха больше не раздумывал куда идти, ему было все равно, лишь бы только идти вниз. Капала вода, пели сверчки, издалека попахивало гарью, ныл позади Пека, да кто-то шел следом. Медленно, но неотступно, как и полагается тому, кто свое уже отспешил.
Спустя какое то время вывалились в пустое помещение – насколько большое, сказать было невозможно. Но это тоже была гробница и резкий запах пряностей говорил сам за себя.
Кроха наткнулся рукой на гладкое дерево, потом ощутил пустоту – да, и это обиталище мертвых было оставлено своим хозяином.
Бесконечно долго шли, стремясь подальше отдалиться от саркофага, потом наткнулись еще на один – тоже пустой – и смирились.
Позади пели сверчки, а потом резко замолкали, когда те, что шли следом, проходили мимо. Ноги подкашивались, собственное дыхание улетало во тьму, шли часы – тик-так, отмеряя остаток дистанции.
Иногда напарники почти бежали, иногда еле брели. Следом за темнотой ушло всякое понятие о времени и расстоянии. Теперь они не стремились попасть куда-то, они просто – шли.
Да еще эти, саркофаги которым больше не были нужны шагали следом, безмолвные и спокойные, никуда не спешащие. Ибо, зачем спешить, если жертвы все равно идут прочь от выхода, который, к слову, в пирамиде Арсеникума был всего один.
Кроха цедил проклятья мерзкому старцу, люто ненавидел его и всех его фанатичных последователей, которые без сомнения все до единого продались тьме и Каннабису, и шел вниз. Туннель шел вниз по широкой спирали, и его стены, то неровные, то гладкие были покрыты невидимыми во тьме письменами.
Еще одна погребальная камера, полнящаяся отсутствием света, концентрированным страхом и запахом бальзамирования – их встречалось все больше и больше, этих мест последнего упокоения Арсениковых сподвижников, и все они были пустые, покинутые, как шуршащая скорлупа ядовитого гада – не опасная, но хранящая воспоминание об опасности.
Потом был еще один короткий отдых, во время которого Кроху сморил тяжелый, мутный сон – из той же серии, что и посетившее солдат в окопе сновидение – когда вымотался настолько, что спишь уже не реагируя на внешние раздражители и степень грозящей тебе опасности.
А потом гробокопатель Маки по прозвищу Кроха проснулся в свинцовой душной тьме, пахнущей гарью, и еще холодом, и еще отчаянием.
Вот так – вчера сгорел последний прутик, но их надежда сгорела куда раньше, где-то в районе двери и царство мертвых.
А виноват в этом был, что ни говори, Пека.
– Все кончилось, друг Пека, а скоро и мы, кончимся.
– Ты только иди. Пока ты идешь, иду и я, так хотя бы знаем, что движемся и…
– Спокойно, Пека, спокойно. Я чую, скоро дойдем.
И они пошли – Кроха, касаясь рукой исписанной невидимой каббалой стены, а Пека держась за напарника. Пека шел как баран на бойню – только в данном случае убить должны были и мясника.
А Кроха шагал вперед и нехитрая да короткая жизнь его проходила у Крохи перед глазами. Страх. Уныние. Книги. Надежда. Пека. Опасность. Арсеникум. Жадность. Корысть.
Нажива. Безоглядность. Безрассудство. Безысходность.
И вот он теперь здесь, в самой глубине недр земных, все еще идет, переставляет гудящие ноги, хотя умом понимает – идти осталось немного. Печатая шаги по гладкому полу туннеля, Кроха с удивлением осознал, что не может вспомнить как следует поверхность. Где-то на самом краю истончившийся его памяти оставались воспоминания о желтых, бескрайних полях, ярком, слепящем солнце, буйнотравья весной, высоких зеленых пальм. Вот только поблекло как-то все, выцвело и все больше Крохе казалось, что все это не больше чем его собственные фантазии. Как может существовать солнце, если есть только тьма? Как можно летать в синем небе, если можно идти только вниз? Как можно достигнуть рая, если идешь прямиком в ад?
Арсеникум, наверняка знал про все это, и оставил им одну единственную дорожку, и Кроха сказал бы, что чувствуешь здесь себя как поезд метро на своих нескончаемых рельсах, если бы знал хоть что ни будь про метро.
Но это было и не важно, потому что незацикленные в круг рельсы когда ни будь да обрываются в тупике, потому что этот тупик был здесь и дорога больше никуда не вела.
Они пришли. Они достигли самого дна.
Свет первым увидел Пека, потому что веки Крохи были плотно закрыты. Пека закричал, и сдавил плечо напарника, указывая смутным силуэтом руки на проем.
Это была еще одна дверь – приоткрытая, мощная, как и те, далеко вверху. И свет лился сквозь неплотно закрытую створку – зеленоватый и мерцающий как солнце водяных мокриц.
Кроха без колебаний отодвинул створку и увидел тупик. Странно, но теперь он испытал только безмерное облегчение.
– Пека, – сказал он, – Нам больше некуда иди. Закрой дверь, и подбери что ни будь потяжелее, мы будем обороняться.
Побледневший напарник затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Дверь была капитальная – она дарила жизнь эта дверь, несколько лишних минут, пока ее не взломают.
Помещение было сферическим, в центре высился очередной саркофаг, а у противоположной стены в полу зияла круглая яма, из которой тянуло жаром и на стенке иногда плясали огненные всполохи. Над саркофагом тянулась медная, сверкающая, точно вчера сделанная арка с выбитым на ней словом: Arsenicum. Пека смотрел на дверь, точно ожидая, что идущие следом вот-вот начнут ломиться в нее.
Движимый нездоровым интересом Кроха смотрел на саркофаг. Что-то странное в нем…
Саркофаг был с крышкой.
На негнущихся ногах Кроха проследовал к последнему обиталищу злобного старца и резким толчком скинул крышку. Лакированное дерево загрохотало по полу, а замогильный свет пал внутренности гроба.
Кроха захохотал. Он ржал и ржал, не в силах остановиться, а Пека испуганно глядел на него, смеющегося стоя посередь погребальной камеры, у раскрытого гроба, прямо над коричневым, мумифицированным лицом владельца…
– Арсеникум! – хохотал Кроха, – зловещщий! Повелитель мертвых! Поклонник Каннабиса!
Живой мертвец!! Труп! Мясо! Сухое мясо! Пека, он мертв! Мертв как бревно! Пека, мы все вообразили! Они никуда не ушли, потому, что не могли уйти! Их там просто не было…
И снова и снова он повторял эти слова, а Арсеникум лежал в своем гробу – мертвый как ножка от пластикового стула, мертвых как сломанная швейная машинка, просто высохшее тело в марлях, и когда впавший в истерику Кроха стал бить его по лбу, никак не отреагировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80