Прапор говорит, так со всеми будет! Так, что я тоже пока притих. А еще прапор говорит, что бы помнили – мы мол, часть самая элитная, на нас бремя защиты Родины лежит.
А вообще, боюсь, скоро начнется. Враг не дремлет, ставит ПВЫ свои у самых границ. В море армады. Бандиты и террористы у обоих сторон крадут бомбы и все время кого-то подрывают. Как упрут, что нить больше, так все и начнется. Боязно мне, братец. Чем-то, все кончится? Вы же там, на гражданке и не знаете ничего, живете, почитай как у Христа за пазухой, спите спокойно. Нам бы так. И к тому же… О, прапор идет!
Ушел, гад. Надо дописать письмо, не знаю дойдет ли? Брат, началось. Передали приказ о срочной мобилизации и вся наша ракетная часть приведена в состояние боевой готовности.
Меня зовут на расчет. Попытаюсь отправить письмо с почтальоном и тот отнесет, если его не расстреляют по дороге за дезертирство. Прощайте! Скажи матери, что я ее целую, и сестру тоже, от души!
И еще, братишка, пожалуйста, передай Настюхе – когда нажму кнопку, буду думать о ней!
Рядовой ракетно-стратегических войск Вадим Р."
Поляков поднял голову и увидел Ганнслингера. Выглядел тот плохо – с таким видом долго не живут. Ганнслингер смотрел жалостливо.
– Что? – спросил Константин.
– Костя… – вымолвил Ганнслингер, – не могу я больше так, Костя. Помираю. Если меня не вытащат отсюда, точно ласты склею.
– Что ж поделаешь, друг, – участливо молвил проснувшийся Ханурик, – судьба у нас всех собачья.
А Поляков все смотрел на Ганнслингера. Потом, внезапно решившись, достал из-за пазухи то самое письмо. Вгляделся в выдавленные на корпусе строчки. Вздохнул и, двинув по прутьям оболочкой письма, заорал стражам:
– Вы там, зовите Плотного! Я знаю, как войти внутрь!!!
В лагере моментально поднялась суматоха. Смену подняли ноги, откуда-то прибежал, застегивая на ходу комбинезон, заспанный Плотный.
– Я, кажется, знаю, как попасть внутрь, – повторил Константин и его проворно выдернули из пещеры и чуть ли не под руки доставили к месту раскопок. Плотный махнул рукой, наверху затарахтел дизель. Яркие лучи прожекторов пали на безмолвствующую дверь.
Мусорщики бодро сгоняли к траншее дневную и ночную смены. Дневная смена еле передвигала ноги. –Ну, смотри, если не откроется! – процедил Плотный Константину и толкнул зажигательный спич. Люди застонали. Оказавшийся рядом с курьером Ханурик заметно нервничал и водил глазами по сторонам, словно выискивая пути к бегству.
– Ох, чует мое сердце, паря, зря ты это затеял.
Константин вручил Плотному письмо, и тот, с легким недоумением осмотрел конверт.
Потом заметил адрес и кивнул, убежденный. Расправив узкие плечи, Плотный, под взглядами рабочих и мусорщиков прошествовал в дверям, прижимая письмо к груди.
И замер. Яркий электрический свет падал ему на спину, высвечивая черную тень на гладкой поверхности Гробницы. Силуэты Мусорщиков рваным частоколом торчали сверху.
Внизу сгрудились работники. В воздухе повисло напряжение.
Плотный неожиданно развернулся и под гробовое молчание направился назад и вручил письмо Константину.
– Ну-ка, – сказал с некоторым замешательством Плотный, – Ну-ка лучше ты открой.
Поляков пожал плечами и взял письмо. Курьеру вдруг стало не по себе. Он посмотрел на Ханурика и увидел, что тот близок к панике. Под светом софитов Константин Поляков, курьер прошел в дверях. Яркое освещение делало происходящее похожим на некое безумное представление, действующими лицами которого были Поляков и стальные двери. По-прежнему было тихо и только дизель тарахтел в отдалении.
– Давай же! – крикнул Плотный и голос его дрогнул.
Со смешанным ощущением Поляков поднял цилиндр письма и вставил его торцем в выемку.
Футляр подошел как родной. Да так оно, собственно и было. Пшикнуло, в воздух взметнулась тучка пыли, поднятая сервоприводами. И врата отворились. За ними была непроглядная тьма и ноги рабочего.
Тишина над поляной достигла могильной кондиции – позади онемевших стражей, Ханурик поспешно выбирался из замершей толпы.
Кроме ног от рабочего не осталось ничего – две ступни в потрепанных ботинках сорок пятого размера и кровоточащая рана на месте их присоединения к телу. На полу осталась лишь кучка песка и несколько лохмотьев неясного назначения.
Нервно сглотнув, Константин Поляков отвел взгляд от останков рабочего и, отойдя вправо, принялся вытаскивать письмо из приемника. Именно поэтому курьера и минула общая чаша, и смерть, дыша огнем и паром как сгинувший в веках тепловоз, пронеслась совсем рядом с ним.
Во тьме туннеля снова гулко вздохнуло – и это уже не было машиной. Народ испуганно попятился, и тут стоящий на гребне подле генератора Ханурик истошно завопил:
– Люди! Спасайтесь! Бегите отсюда!
Рабочие попятились и уперлись в цепь мусорщиков. Из туннеля пахнуло паром, перемешанным с густым, утробным ревом. Земля содрогнулась и темнота расцветилась тусклым багрянцем.
Стоящий перед туннелем Плотный ошарашено наблюдал исполнение своей мечты.
Земная твердь дрогнула еще и еще раз, а потом страж Гробницы явился на свет.
Сколько лет он дремал там, в подземной тьме, куда ни солнце, ни звуки не имели дороги? Сколько копил силы и злость? Кто породил его? Это был демон – вероятно сильнейший из демонов, он опирался на четыре кривые, но мощные и толстые как колонны когтистые лапы. Он был похож на пса, только вместо шерсти его покрывала отливающая агатом гладкая чешуя. В узких щелях, закрытых броней глазниц полыхала алое пламя.
Вырывающееся сквозь желтые, цвета серы, клыки дыхание отдавало дымом.
– Бегите! – кричал Ханурик, – Бегите, твари, спасайте свои жизни!
Демон сделал шаг вперед и одним движением оторвал Плотному голову. Безголовое тело пало вперед и замерло, обхватив руками ноги сгинувшего рабочего.
Только тогда все побежали. Демон ревел, шел вперед и настигал, настигал бегущих, его лапы давили людей, пасть кромсала. Толпа в панике бежала, роняя наземь мусорщиков.
Миг, и лишившиеся шефа мусорщики уже бежали вместе со всеми. Кое-кто из них опомнился и начал стрелять – выстрелы звучно грохали на фоне воющей в истеричном страхе людской массы. Пули били в броню демона, высекали оранжевые праздничные искры и отскакивали, не причиняя вреда. Страж шел вперед и ревел, перекрывая перепуганное людское стадо.
Со звучным взрывом окончил свои дни генератор, выбросив в тусклое небо сноп искр, расцветив его на миг сонмом быстрогаснущих звезд.
Три секунды спустя на холме знакомо застучал пулемет – кто это был? Ганнслингер или просто один из мусорщиков, защищающий свою жизнь? Полков не знал – он все так же стоял, у дверей, незамеченный стражем и сжимал в руках послужившее ключом письмо.
Пулемет стрелял и стрелял, а потом багги звучно взорвался, осветив окрестности алой вспышкой. Кричали все реже и уже поодиночке. Страж гулко шагал где-то неподалеку.
Содрогающийся от страха Константин Поляков, понял, что сейчас демон вернется. Ему не нужным были эти орущие, впавшие в панику людишки, он жаждал одного – хранителя письма, по неосторожности открывшего ход в Гробницу.
Шаги стучали все ближе. Словно приняв решение, Поляков нырнул внутрь здания.
Странно, стены здесь едва светились. Туннель уходил куда-то глубь, вился, Константин, спотыкаясь, бежал, а позади шел страж, и шаги его гулко отдавались все ближе и ближе.
В воздухе пахло серой и паленой резиной. Демон орал.
Туннель закончился цилиндрическим помещением с гладкими, облицованными сталью стенами. Курьер вбежал в него, и в ужасе остановился.
С той стороны, дальше, выхода не было. Тупик в стиле хайтек. Позади, демон преодолел уже половину тоннеля и быстро надвигался. Полутьма расцветилась красным. Взгляд Поляков обегал помещение и зацепился за странный вырост на гладкой стене. Он подошел ближе и остановился, не веря своим глазам.
Здесь, в подземной, оставленной древними, и заселенной силами зал Гробнице, на полированной до блеска стальной стене висел почтовый ящик.
Самый обыкновенный, Поляков такие видел не один раз. Проем ящика был приглашающе открыт.
И тогда Константин понял, что надо делать. Не обращая более внимания на демона, который прошел тоннель и сунул уродливую черную башку в помещение, он шагнул вперед, поднимая письмо, которое пронес через все Мертвые земли, многие километры радиоактивной пыли, Захоронения и плен мусорщиков. Письмо, которое он несмотря ни на что все же доставил по месту назначения.
Чувствуя странное освобождение, он опустил письмо в ящик. В спину дохнуло жаром, уши заложило от рева, когда страж кинулся к курьеру в бешеной попытке схватить и смять посягнувшего на знание древних.
Но не успел. Пол под ящиком бесшумно раскрылся и Константин Поляков рухнул вниз, успев только услышать, как демон со всего маху врезается в стену над ним.
Обиженные рев обманутого чудовища раздался откуда-то сверху, а потом затих, поглощенный расстоянием.
А потом был жесткий удар о паркетный пол.
– Костя! – вскрикнула жена, которую разбудил шум падения, – Ты чего, Костя?!
– Ничего… – сказал тот, с трудом поднимаясь с пола.
За окном разбушевавшийся ветер трепал кроны деревьев сдувая с них зеленую дымку.
Внизу выла чья то разбуженная сигнализация.
– Что с тобой Кость, а? – жена выглядела испуганной. Константин усмехнулся про себя.
Да, это тебе не от демонов удирать.
– Ничего, я же сказал… черт, скула болит, приложился…
– Ты все про письмо какое-то твердил. Заработался бедный.
Поляков поднялся на ноги и поплелся в ванную. Пощелкал выключателем и не добился эффекта – свет отключили. За окном царила тьма – значит во всем квартале. Чертыхаясь, Поляков поискал в комнате фонарь – был такой – на три батарейки со стальной, удобной ручкой. Нашел, и попытался отыскать кнопку включения. Похожая на маленькое испуганное привидение жена смотрела на него.
Кнопки не было. В голове мешались остатки сна – бормоча что-то под нос, Константин Поляков подошел к окну и подставил фонарь под лунный свет.
И замер – потому, что это был не фонарь. Четкий, знакомый адрес на боку цилиндра – сетка насечек на торце.
Жена что-то спрашивала у него, а Поляков все стоял у окна, сжимая в руках цилиндр и смотрел, как спускается все ниже и ниже луна.
Футляр от письма в его руках был пуст.
Но самое страшное было то, что он все-таки был.

Гробокопатель.

Кроха проснулся в полной тьме и некоторое время просидел, непонимающе вслушиваясь в отдаленную капель, приглушенную толщей камня.
Потом память вернулась к нему и он издал глухой стон. Их положение было страшным, мучительным, безысходным.
Вчера догорел последний прутик.
А ведь еще не так давно казалось, что они почти достигли своей цели.
Кроха потянулся во тьму и естественно наткнулся на Пеку. Тот спал, но когда Кроха злобно толкнул его, зашевелился во тьме, стал отпираться руками. Но Кроха его толкнул еще раз – просто из мстительности – еще бы, кто как ни Пека виноват в происшедшем.
Впрочем, и Крохина доля безрассудства в этом была.
– Ч…что? – пролепетал Пека, – что случилось?
– Все то же… – ответил Кроха мрачно, – все как всегда.
– Есть хочется как, а мокрицы, поди, кончились…
– Вчера последнюю съели.
– Прутики…
– Кончились. Все кончилось Пека, да и мы, похоже, кончаемся.
Пека засопел печально – Кроха с удивлением понял, что почти не помнит, как выглядит давнишний приятель – тьма была похожа на всеобъемлющую грифельную доску с которой кто-то педантично стирал его Крохину память. Где-то там, за пределами пирамиды шелестел яркий солнечный мир, полный запахов, звуков и шевеления. Был там яркий рыжий песок, который иногда был белым, иногда черным, а на закате окрашивался багрянцем. Были пятилистные ярко-зеленые пальмы. Было синее-синее море, в котором водились акулы, а еще там можно было спасаться от жары. Да, там еще было тепло.
Здесь тепло не было. Здесь всегда было темно, холодно и что, пожалуй, больше всего удручало Кроху, всегда очень тихо. Собственное дыхание как никогда не ошибающиеся часы с каждым вздохом отмеряло оставшееся им время.
Вздохнув, Кроха поднялся. Ткнул приятеля в бок:
– Пошли Пека.
Тот поднялся беспрекословно, уже не нудил и не стонал, как в первое время, понимал – пока идешь, ты жив. Лег, значит оледенел, умер. Здесь слишком много было ледяной неподвижности, слишком хотелось поддаться ей. Сесть и не двигаться, пока не обратишься в такой же холодный, сочащийся влагой камень.
Они пошли как всегда – Кроха впереди, чуть касаясь рукой гладких стен коридора, а Пека следом за ним, чуть касаясь Крохи. От стен веяло сыростью, и тьма обволакивала кругом как плотное, кожистое одеяло. Шаги стучали как метроном. Кроха уже научился отличать по звуку что под ногами – вот сейчас камень, потом утоптанная земля, а вот хрустят чьи-то тонкие косточки.
Да еще капала вода с сырых стен – кап-кап-кап, как исполинский, состоящий из бесчисленных водяных струй земляной метроном, что на пару с дыханием отмерял краткие мгновения утекающей жизни.
Тьма обволакивала кругом и потому идущий вперед, в неизвестность Кроха предавался воспоминаниям – это была единственная доступная ему забава – уж в мыслях то он был свободен, над ним был сияющий, высокий купол неба, а под ногами изумрудная, мягкая трава или на худой конец, жаркий желтый песок.
Но как всегда его мысли вернулись к началу – к тому проклятому дню, когда Пеке загорелось обогатиться и он втянул в свое грязное дельце Кроху – мало того втянул, так еще и повесил на него всю разработку плана – воспользовался чужими мозгами. Ну что ж, будет ему наука, как полностью доверять все другим. Хотя, по сути, Пека устроил бы еще хуже. С Пекой не прошли бы и первый кордон.
Кроха снова вздохнул. Он словно чувствовал полнящийся напряжением воздух того дня.
Вот они, щуплый, но умный Маки, которого за маленький рост прозвали Крохой, и Пека, его верный, хотя и несколько недалекий друг. Вот они стоят на песчаном уступе и жаркий ветер обдувает их, а позади видны черные свечки дыма от костров стражей третьего кордона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80