– Парашка, так это ты про иго монгольское рассказываешь, – Нелли зевнула. – Никакая это была не нежить, а просто люди желтой расы. Дань мы вправду плачивали, покуда одолеть не смогли.
– Скажешь, не нежить. Старики сказывают, были те точь-в-точь Венедиктовские. Только я не о том. Худо тогда жилось, то сам в гости к нежити езди, гадость там всяку ешь-пей, вроде лошадиного молока прокисшего, то к себе их зови для почета. Пришлось царю и на свадьбу звать нежить-то, а куда денешься. Сели те за столы недовольные, что царь красавицу такую в жены берет. Ну закончился пир, проводили молодых в опочивальню. Легли они как положено на снопы пшеничные да одеяла соболиные, хотел царь обнять молодую жену, да так и обмер. Вроде как покойница с ним рядом лежит, лицо окостенелое, глаза ввалились да глядят мертво, будто оловянные.
– Бр-р, – Катя передернула плечами.
– Пошла было царица ласковые слова мужу говорить, а тому еще страшней. Кажется, ровно мертвец с ним разговаривает, из гроба убежавший, а прикоснуться к ней боится, проверить, холодная она али нет. Тянет руку да невмочь, отдергивает. Так и закончилась ночь брачная. Наутро глядит молодой на жену венчанную – жива да красна, румянец на щеках играет. Только глаза, понятное дело, заплаканные, что мужу не угодила. Ну, думает, угорел вечор, вот и помстилось. На другую ночь осталися молодые в опочивальне вдвоем, хочет царь обнять новобрачную, да только опять перед ним мертвец мертвецом, только еще страшней прежнего. С перепугу за постелею спрятался от молодой жены. А наутро опять перед ним девица живая да писаной красоты. Долго так царь мучился, а потом отослал ее родителям. А на третью свадьбу уж сообразил нежить не приглашать, вот и вышло все ладком. Сглазили они вторую царицу-то.
– Вот нашли развлечение в небылицах, – недовольно заметил Роскоф.
– Ну не скажите, – неожиданно возразил отец Модест. – Случай сей описан в летописи. Только то был еще не царь, а Великий Князь Симеон, сын Иоанна Калиты. Супруга его, Ксения Феодоровна Смоленская, действительно была сглажена подобным образом на брачном пиру. Случилось сие в середине четырнадцатого столетия.
– Вечно Вы перевернете все с ног на голову, – Роскоф дотронулся рукою до черной балки потолка: для этого ему понадобилось лишь немного приподняться на носках.
– Или с головы на ноги. Экая новогодняя метель.
Снаружи вправду здорово завывало. Нелли клонило в сон, даже Парашина страшилка не взбодрила. Все вспоминалась ей утренняя переправа по льду, в верхних слоях которого спят себе неподвижные рыбы, белоснежная река и веселый страх оттого, что там, внизу, глубокая-преглубокая черная вода.
– Потроха святого Гри!! – Нелли проснулась мгновенно: избушку заливало через ледовое оконце яркое утреннее солнце. – Кто-то запер дверь снаружи!
Роскоф, заспанный и сердитый, ударил плечом. Дверь не отворялась.
– Кто-то, – Параша хихикнула, высунув лицо из мохнатой шкуры. – Вот вить не нравился мне вчерашний буран.
– При чем здесь буран, девочка? – Филипп потер плечо.
– Да занесло же нас! Замело снегом! Будем тут сидеть теперь до весны да сапоги жевать.
Сия перспектива явственно не воодушевила молодого француза.
– В крайнем случае прорубимся изнутри топором, – отец Модест улыбнулся. – Если раньше кто не выручит, не хотелось бы зря портить балаганчик.
– Добро, коли так, – Роскофу все же было явственно не по себе. Он еще разок уперся в дверь, но вновь тщетно.
Минул час, пошел второй. Вынужденное безделье тяготило.
– Уж на Пермский тракт бы выехали, – проворчала Катя.
Нелли промолчала, трогая свалявшуюся противную косу. Цвет ее вместо золотого казался каким-то темно-русым. Ей хотелось в Пермь, чтобы вымыться в бане, посыпать чистые волоса свежею пудрой.
Отец Модест вытащил из-под лавки топор, которым Катя колола вечером лучину.
– Жаль окна, да придется, – сильные руки священника поигрывали грозным орудием.
– Эге-е-й! Есть кто живой?! – Через набухшую дверь голос прозвучал глухо, как из бочки.
– Есть!!! – нестройно отозвались все разом.
– Потерпите немного, сыщу ло-па-ту! – Кажется, голос все ж был молодым. И то ладно, старику копать дольше.
Судя по тому, что спустя некоторое время что-то твердое начало иногда стукаться в дверь, незнакомец взялся за дело. Немного неловко было рассиживаться сложа руки, покуда чужой человек трудится в одиночку ради их избавления. Однако ничего другого не оставалось. А избавитель, судя по стуку, не давал себе роздыху.
– Не надобно так спешить, мы все благополучны! – крикнул в дверь отец Модест.
– Да уж я скоро! – Голос стал слышней, а случайные удары казались все ниже.
Тем не менее минул еще час.

– Задумали девки пива варить,
Коя хмелю, коя солоду мешок, -

напевал в лад работе голос за дверью, и чем лучше слышна делалась народная песенка, тем ясней становилось, что поющий – человек из общества. -

Наварили девки пива горшок…

Катя в нетерпении толкнула дверь, и на сей раз она чуть подалась, хоть и не распахнулась.

– Пошли девки гостей зазывать,
Коя тетку, коя дядюшку… -

Дверь распахнулась, впуская мороз и яркий свет. На пороге, разрумянившийся до невозможности, вооруженный деревянной лопатою, стоял молодой человек годов девятнадцати. Несколько округлое лицо его казалось привлекательно. – С Новым годом и новым щастием! Осмелюся представиться честной компании – Никита Сирин, студент Московского Университету.

Глава V

– Гляжу – лошади под навесом томятся, а домок занесен. Где ж хозяева? Никак внутри! – Сирин за обе щеки убирал оленину: только мелькал в руке походный ножик.
В избушке вновь сделалось уютно, быть может потому, что она никого боле насильно не удерживала.
– Откуда изволите следовать, сударь?
– Прямым ходом из Первопрестольной. В Омск либо в Барнаул, сам не знаю покуда.
Нелли, успевшая уже полюбоваться на избушку снаружи, с любопытством обнаружила, что та походит на один сугроб, поставленный на другой. Первый сугроб намело кое-где почти под застреху у стен, второй являла собою крыша. Также обнаружила она, что вновь прибывший едет налегке: каурый его мерин, груженный лишь арчимаками, стоял под крытою коновязью. Неужто без кибитки хочет он добраться до Омска или до Барнаула? Да и что за странность такая, направляться столь далеко, не зная толком, куда именно?
Верно, и отца Модеста это удивило, поскольку он окинул молодого студента продолжительным взглядом, исполненным пристального внимания.
– Вам, верно, удивительно, – засмеялся Сирин. – Еду, как в сказке, туда, не знаю куда, искать то, не знаю что. За Пермью пойду расспрашивать жителей, особливо сельских.
– О чем же? Быть может, и мы можем Вам быть полезны?
– Едва ли, – Сирин скользнул рассеянным взглядом по собеседнику. – Не в обиду будь сказано, сударь, Вы на пейзанина не похожи. Кстати, фамилья Ваша изобличает принадлежность к духовному сословию.
Как еще одну странность отметила Нелли, что, представляясь любезному избавителю из снежного плену, отец Модест упустил свой сан. И теперь на прямой вопрос он словно бы не обратил внимания.
– Премного благодарен, сыт, – Сирин отодвинулся от мясного куска. – Так поспешал, что запамятовал запастись провизией на станции. Положительно, только средь народа сельского, да и то за Пермью подале, могу я рассчитывать набрать кой-каких слухов, для меня, возможно, путеводных. А покуда я тороплюсь. Вы изволите следовать сей час?
– Через час, не ране, нам надобно восполнить запас дров да убрать за собою.
– Тогда прошу покорнейше извинения, – Сирин поднялся. – Быть может, встретимся еще в дороге, коли вы продвигаетесь в Барнаул. Уж кстати, не найдется ль у кого лишнего огнива в награждение за мою работу? Свое я потерял.
– Погодите, сударь, у меня будет, – Нелли пошарила по сюртуку.
– Или не потерял, не хотелось бы зря людей грабить, – студент вывернул меж тем карманы овчинного тулупа. Одно за другим промелькнули в его руках табакерка с эмалевым портретиком, платок, белая аптечная коробочка, верно с пилюлями, еще одна, пустая и помятая, захватанная сафьяновая книжечка для записей, золотая зубочистка, зеркальце. – Нет, потерял-таки, благодарю, юный друг.
– Будем поторапливаться и мы, – произнес отец Модест, когда Сирин скрылся в дверях. Вид его казался озабоченным. – Мы с Вами, Филипп, по дрова…
– Чего это выронил москвитянин-то? – Катя проворно нагнулась. – Ишь ты, олух небрежный. Потом, поди, затужит.
На раскрытой ее ладони лежал странный золотой перстенек, слишком маленькой для мужской руки, а главное, в виде черепа.
– Фу, пакость какая! – сморщилась Параша.
– Неужто женский? – удивилась Нелли.
– Сие кольцо мужское, но на мизинец, – отец Модест обменялся многозначительными взглядами с Роскофом. – Мне и иные признаки сразу показались… Шила в мешке не утаишь.
–Кто-то мне когда-то рассказывал про такой перстень, – задумалась Нелли. – Только не вовсе понятное.
– Даст Бог встретимся еще, так верну, – Катя сунула перстень в кармашек для часов, коих у нее не было.
– Едва ли сей молодой человек за то поблагодарит, – криво усмехнулся отец Модест. – Он вить в кармане его держал, не на виду. Так что и не вздумай.
– А чего мне с ним тогда делать?
– Прибереги покуда до поры. Как знать… – отец Модест казался раздосадован.
– Да что ж это такое? – Нелли вспомнить не смогла и не утерпела. – Что сие гадкое кольцо обозначает?
– Расскажу тебе как-нибудь после, – Роскоф также казался нахмурен.
– И мне! – встряла Катя.
– Да уж конечно всем троим. – Отец Модест вновь поднял топор. – За дела, коли не хотим тут заночевать во второй раз!
Но заночевали уже в Перми, в которую, правда, успели лишь к ночи. Заснеженный по печные трубы город не глядел большим соблазном для любопытства Нелли, несказанно обрадовавшейся единственно белой баньке. Куда как приятно оказалось воротить волосам естественный их цвет, Нелли не стала даже пудриться. Параша на целый день затеяла стирку и раз по пять таскала тяжелые корзины белья полоскать на ближней мойке, а потом развешивала на хрустящем морозе. Катя, под предлогом мужского костюма, от сей работы охотно отговорилась. Однако ж переодеться потом в чистое рада была и она.
Четверо суток путники отдыхали, а лошади их отъедались в покое. Нелли добыла в лавочке книжку комедий господина Молиера и принялась за них, к ужасу Роскофа, порой хватавшегося от ее французского выговору за голову.
– Кто ж тебя обучал? – стонал тот.
– Обучали-то хорошо, только я ленилась, – преспокойно отвечала Нелли. – Я учиться вить не люблю, только читать.
Мороз стоял такой, что некоторые дамы хаживали по улицам и ездили на санях защитивши лица меховыми полумасками. Мода сия, следуя коей можно было не опасаться явиться на балу с красным носом, имела и известный недостаток: знакомые не всегда могли узнать друг дружку.
– Воистину, ледовый карнавал, – смеялся Роскоф.
Насмешки его ничуть не помешали Нелли запастись такой же беличьей вещицею в дорогу. Параша с Катей гневно отвечали, что предпочтут десять раз обветриться, чем напяливать «машкеру».
– Между тем Нелли разумна, – говорил отец Модест, оборачиваясь на скаку в сторону плывущей в сияющем хрустальном мареве Перми. – Дальше будет еще хладней.
С тракту, пыля из-под копыт сверкающим на солнце снегом, путники свернули на проселочную дорогу, следуя карте отца Модеста.
– Мы вить не будем в Екатеринбурге?
– Незачем!
Нелли вырвалась далеко вперед. Неожиданно Нард, пряданув ушами, взвился в такую свечку, что она еле удержалась в седле.
– Ты чего вытворяешь, злая лошадь? – обиженно выкрикнула Нелли.
Отец Модест показался уже из-за поворота, догоняя ее.
– Ты слыхала? – крикнул он.
– Чего я могла услыхать, меня чуть конь не сбросил!
– Выходит, я не ошибся! Погоди покуда! Филипп! – отец Модест обогнал Нелли. За ним промчался Роскоф.
Дорога вскоре изогнулась вновь, явивши необычное зрелище. Дорожный возок, остановленный посередь, прикрывал с одной стороны человека, сидящего на снегу. В руке человек неловко держал пистолет.
– Что стряслось, сударь? – выкрикнул отец Модест. – Мы слышали издали стрельбу.
– По щастию, я цел, – отвечал тот. – Однако ж возчик мой, похоже, был в сговоре с разбойниками. Негодяя и след простыл, я не знал, ехать ли дале, опасаясь впереди засады. Изрядною группою нам, думаю, опасаться нечего, но скажу по чести… Ба! Так вить я и ласкался, что мы повстречаемся еще!
– Коли не ошибаюсь, господин Михайлов?
Нелли тоже узнала уже маленького человечка-натуралиста.
– Он самый и вседушевно рад встрече в таковую минуту.
– Я вить предупреждал Вас, что сей маршрут не самый комфортный.
– Я рискнул бы назвать его вовсе некомфортным, – засмеялся ученый муж. – Придется мне, верно, взбираться самому на облучок, а уж в ближнем селе наймем кого. Нет, ну подумать, каналья тот вить не торговался! Мне б насторожиться. Верно, хотел сразу все получить.
Наконец разобрались и поехали. Нелли теперь вовсе не уставала от верховых переходов, а пушистая маска мехом внутрь к тому ж приятнейшим образом щекотала лицо, удерживая благодетельное тепло в каждом своем волоске. Часто позволяли они с Катей себе пускаться галопом вперегонки, покуда весь поезд двигался шагом.
Отбились они и на сей раз: на редкость петлиста оказалась в этот день проселочная дорога, и очередной поворот укрыл девочек от остальных, выведя на берег черного озерка, отчего-то не покрывшегося льдом. Здесь они и остановились переждать.
– Верно, горячие ключи тут бьют, – заявила Нелли менторски. – Таковые почитают весьма полезными для здоровья.
– Глянь лучше, ровно волокли чего-то тяжелое к этому твоему полезному озерку, – Катя указала меховой перчаткою на поврежденные сугробы меж невысоких березок. Снег по обеи стороны промятого следа зиял острыми краями, словно праздничная пасха, из которой в неаккуратной торопливости выхватили кусок.
– Ну, может, зверь какой прошел, – Нелли не слишком занимала сия загадка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83