Король сидел, откинувшись назад, а его длинные, украшенные перстнями пальцы спокойно лежали на богатой черной бархатной паре, в которую он был одет. Фердинанд Трастамара предпочитал черные одежды, за исключением случаев государственной важности. Изабелла выдвинулась вперед на своем отделанном затейливой резьбой троне, держа в маленьких грубоватых ручках пергамент тяжелый античный материал, который использовали только для официальных воззваний.
– Мы разрешили вам войти, – сказал Фердинанд с обманчивой вялостью, махнув Сенсору и Торресу, чтобы они подошли ближе к трону по блестящему мраморному полу.
Они церемонно поклонились, поскольку Изабелла с пристрастием относилась к подобным вещам. Исаак встретился взглядом с мрачными глазами Изабеллы. «Ее огорчает все это», – мысль удивила его самого.
– Вам позволено прочитать это. Решение печальное, однако воля Божья должна быть исполнена, – спокойно сказала она. Голос ее был твердый, хотя Исааку показалось, что он уловил в нем нотки нерешительности.
Мужчины сели за низкий круглый медный столик напротив возвышения, где восседали их величества, быстро, но внимательно просмотрели воззвание, которое что интересно – еще не было подписано. Значит, они не хотят вступать в сделку. Исаак встретился взглядом с Авраамом. Старый раввин заговорил первым:
– Изгнание всех ваших подданных-евреев разорит нацию, милостивая королева.
Губы Изабеллы сжались.
– Конечно, есть выбор, который вам предлагает святая мать-церковь. Примите христианство и познайте единственную истинную веру, – ответила она с рвением в голосе.
– Вы находите это настолько неразумным? – спросил Фердинанд, поднимая свой чисто выбритый подбородок и глядя на мужчин, как кот на пару жирных канареек.
Изабелла посмотрела на своего супруга, и ее светлые глаза злобно вспыхнули. Она здесь для того, чтобы спасать души, а не заключать сделки для пополнения королевской казны.
– Наша вера, ваше наимилостивейшее величество, поддерживала нас почти пять тысяч лет. Мы полностью преданы коронам Кастилии и Арагоны, оставаясь при этом евреями, а не христианами, – просто сказал Авраам, адресуя свои слова королеве и краешком глаза наблюдая за лицом короля.
Это создаст сложности, ибо сейчас, когда мавританские еретики выдворены с наших земель, мы должны будем объединить всех испанцев под знаменем нашей святой веры, – сказала она, все еще сидя прямо на троне.
Но разве оставшимся мусульманам не дали срок сорок лет, за который они должны были ассимилировать? Разве им не было обещано, что они могут в безопасности исповедовать свою религию все это время? – спросил Исаак, уже заранее зная ответ, поскольку он был главным участником переговоров, когда обсуждались условия капитуляции.
– Что может быть ценнее той пользы, что приносят ваши еврейские подданные те, кто делали страну богаче и служили в армии, чтобы нанести поражение маврам? – спросил Авраам.
– Мы могли бы заплатить за то, что рождаемся в Испании, – прямо сказал Исаак, переходя к сути дела.
Фердинанд улыбнулся:
– Давайте обсудим это.
Он посмотрел на Изабеллу, ожидая, какой будет ее реакция.
Королева вздохнула, будучи всегда реалисткой в вопросах государственной целесообразности.
Что вы можете предложить взамен на благодатный период, такой, как сейчас переживают наши мусульманские подданные?
– Сто тысяч дукатов существенно пополнят королевскую казну после расходов, связанных со взятием Гранады, – предложил Авраам.
Фердинанд, всегда любивший поторговаться, в раздумье кивнул:
Верно, если бы испанцы были так добры к евреям, те могли бы заплатить побольше.
Итак, переговоры начались. Только через час показалось, что стороны могут прийти к согласию. Прикидывая, как скоро он сможет требовать обновления залога, король с явным удовлетворением сказал:
– В таком случае цена за продолжение вашего пребывания на нашей земле триста тысяч дукатов. – Он посмотрел на супругу, которая одобрительно кивнула.
– Ваши величества столь милостивы, – с улыбкой произнес Авраам.
В этот момент какой-то шум в коше зала привлек всеобщее внимание. Стражники расступились, ни секунды не колеблясь. Одетый в белые одежды и в длинный черный плащ монах ворвался в зал. Его круглое лицо перекосилось от гнева, он угрожающе размахивал тяжелым распятием из слоновой кости, украшенным драгоценными камнями.
– Триста тысяч дукатов! Хорошенькая встреча с евреями, – прорычал Торквемада. Его желтые глаза остановились сначала на Изабелле: он поднял распятие и держал его, как талисман, перед ее круглыми голубыми глазами. Показалось, что она откинулась на троне. Потом великий инквизитор повернулся к Фердинанду.
– Иуда Искариот продал нашего Господа за тридцать сребреников. А что, испанцы стоят настолько дороже? Триста тысяч монет? Тогда продай Его, и да будешь ты проклят навечно!
Торквемада швырнул тяжелое распятие к ногам Фердинанда. Оно разбилось на куски, и во все стороны разлетелись искрящиеся кроваво-красные рубины, похожие на огненные звездочки, сверкавшие на гладком мраморном полу. Его широкий плащ развевался вокруг него, как крылья ворона. Инквизитор повернулся и удалился от трона, не получив разрешения уйти, однако он и не спрашивал, можно ли ему войти. Он исчез в боковой двери, оставив их величеств и двух евреев-советников в напряженном молчании.
Авраам Сенсор посмотрел на монархов и понял, что потерпел поражение. Изабелла снова выпрямилась, ее скошенный подбородок вдруг стал комично решительным: она уставилась на своего супруга, стремясь во что бы то ни стало встретиться с ним глазами. Несмотря на оливковую смуглость, король побледнел, а темные глаза его прищурились, разглядывая разлетевшиеся по полу осколки креста, Авраам прекрасно понимал, что сейчас творится в голове коварного и суеверного короля.
– Оставьте нас! Мы обсудим этот вопрос… и мне надо помолиться. – В голосе королевы прозвучала сталь.
– Пока мы будем ждать вашей милости, ваше королевское величество, мы сможем собрать еще золота, – сказал Исаак в надежде, что алчность Фердинанда переборет его страх.
– Вы свободны, – поднимаясь, произнесла Изабелла.
Авраам поклонился, и при этом длинные рукава его кафтана слегка задели кафтан Исаака, словно напомнив, что их протест в данном случае только навредит.
– Мы не можем принять их взятку, милорд, сказала королева, оставшись наедине с супругом.
Он сидел, поглаживая подбородок, по-прежнему глядя на золото, драгоценные камни и осколки слоновой кости.
– Да, боюсь, что мы не осмелимся. Приор Санта-Круса имеет огромную поддержку по всей Кастилии и даже в Арагоне. Люди требуют изгнания евреев.
– И церковь тоже требует этого, пока они не разложили новых христиан и не вовлекли их в старую ересь, – чуть громче сказала Изабелла.
Некоторое время он смотрел на нее и спросил с доверительностью, которая много лет существовала между ними:
– Вы опасаетесь за мою душу, любимая? В конце концов, во мне тоже есть еврейская кровь.
Она брезгливо фыркнула:
– Ваша еврейская бабка не станет причиной падения – вы сами хотите пользоваться их советами и богатством. Мы не нуждаемся в них у нас есть отец Томас и много других образованных христиан, которые могут дать нам ценные советы. Во всяком случае, для чего нам опускаться до того, чтобы принимать их жалкие взятки, когда, изгнав евреев, мы сможем завладеть всей их собственностью во славу святой веры?
– И во славу объединенной испанской империи, – хитро добавил Фердинанд.
– Не будьте нечестивцем, – сурово отругала его Изабелла, потом смягчилась и протянула руку, чтобы дотронуться до его богато украшенного вышивкой рукава, подобно влюбленной до безумия молоденькой невесте. Я буду молиться за нас и наше королевство, милорд. Вы поручите королевским писцам сделать копии эдикта, который мы должны подписать?
– Как пожелаете, моя королева, – соглашаясь, ответил Фердинанд, уже запустив механизм распределения конфискованного богатства изгнанников к собственной выгоде.
В глубокой задумчивости он не заметил обиды в ее водянисто-голубых глазах, когда, опустив свои тонкие светлые ресницы, она тихо вышла из роскошного зала.
– Это официально. Я видел королевскую печать на копиях, которые подписали они оба. Эдикт об изгнании будет обнародован в конце месяца, – сказал Лоренцо Гусман.
Его оловянного цвета глаза вспыхнули и стали белыми, как лед. Узкое лицо зажглось радостью, из-за чего его желтовато-бледная кожа окрасилась в красный оттенок.
Он встал и начал беспокойно ходить по бедно обставленной комнате. Высокий и нервный, он тем не менее обладал удивительной силой, которой пользовался и своей расточительной жизни придворного. Маленькое брюшко, выступавшее над его туго натянутыми рейтузами, было единственным островком жира во всей его костлявой фигуре.
Я уверен, что вы сможете с умом воспользоваться этой информацией. Он выжидающе замолчал.
Бернардо Вальдес нервно потер руки:
– Если изгнание будет так скоро, то у нас мало времени. В Севилье полно семей марранов, которые не смогут отказаться от помощи своих Еврейских родственников. И некоторые старые христиане тоже будут вынуждены спасать своих сосед ей евреев.
– Вам, конечно, надо будет проследить за этим. Как крестоносец святой палаты, вы располагаете различными средствами. Я лично заинтересован только в одном – в падении дома Торресов, – сказал Лоренцо, поглаживая свою заостренную бородку длинными тонкими пальцами.
Бернардо поглядел на молодого человека, сжав губы от злости.
– Кажется, я буду рисковать, а вы воспользуетесь выгодой.
– Я племянник герцога самого выдающегося рода. Я принес из дворца весть об эдикте задолго до его появления. У вас будет достаточная выгода здесь, в Севилье, и еще где угодно, – со сталью в голосе ответил Лоренцо. Он свысока посмотрел на приземистого толстого Вальдеса. Оглядев комнату, он указал на потертый бархат на кресле Бернардо, потом на всю в зазубринах поверхность письменного стола.
Ковер был выношенный, выцветший, хотя раньше он являлся предметом роскоши.
– Вы получите превосходную компенсацию – достаточную, чтобы привести в порядок этот дешевый городской дом и перестроить ваше наследственное имение, как подобает старой аристократии.
Бернардо нервно перебирал бумаги на столе.
– Почему вы так рискуете? Вы женились на дочери Торреса и получили хорошее приданое. Как новые христиане, пользующиеся огромным влиянием при дворе, семья вашей жены могла бы остаться в стороне от упреков в приверженности иудаизму.
Лоренцо прищурил глаза и покрутил обутой в башмак ногой, раздавив каблуком таракана, имевшего несчастье оказаться у него на пути.
Вы имеете представление, каким богатством обладает род Торресов, помимо доли, выделенной моей маленькой Анне? Старый Бенджамин, мой почтенный тесть, нажил богатство, служа придворным лекарем. А самый большой флот, который бороздит Средиземное море, принадлежит его старшему сыну и его жене, старой христианке из Барселоны. Но здесь дело не только в деньгах, напряженно добавил он. – Моя семья устроила эту ужасную свадьбу – женила меня на этой недоразвитой тощей еврейке, которая бегает за мной, как проклятая собачонка. Верность! У нее невообразимая наглость – приходить и распускать сопли, призывая меня к верности. Она даже ожидала, что я стану спать с ней, когда она растолстела, а фигура ее стала безобразной из-за беременности! – Он передернулся, вспомнив наполненные слезами голубые глаза Анны и ее выпирающий живот – он тогда отправлял ее в свое деревенское поместье. О Боже, как бы он хотел навсегда вычеркнуть ее из жизни! Ее и всю эту проклятую удачливую семейку. – Счастье. Проклятое еврейское счастье – вот чем владеют Торресы. И даже этот щенок, выскочка, их младший сын, был отмечен королем за доблесть во время войны. В то время как я, представитель самого именитого рода Медина-Сидония, вынужден подбирать крошки с еврейского стола! Но это счастье переменится. Я увижу, как они все будут ползать на коленях! Отправьте своих шпионов на дело и доложите мне обо всем в течение двух недель.
Бернардо кивнул с несчастным видом, испугавшись приступа хандры этого неуравновешенного и коварного придворного. $Гусман вышел из комнаты, захлопнув за собой дубовую дверь. Старик наблюдал из окна, как Лоренцо выхватил поводья ожидавшей его лошади из рук грума и взгромоздился в седло. Дико рванув поводья, он вонзил шпоры в бока перепуганного мерина и поскакал, не оглянувшись назад. Вальдес решил, что будет очень осторожно держаться с Лоренцо Гусманом.
ГЛАВА 3
Севилья, апрель 1492 года
Магдалена ехала западнее, по извилистым узким улочкам Севильи, удерживая свою белую кобылку подальше от садов Алказара и направляя ее в сторону реки Гвадалквивир. В прохладном, пьянящем утреннем ветерке витали ароматы цветущих апельсиновых деревьев и розовых кустов. Купцы и торговцы подталкивали друг друга: в столь ранний час здесь редко можно было увидеть красиво одетую молодую женщину из знатной семьи. Мятежный дух Магдалены требовал открытого пространства, где она могла свободно пустить лошадь вскачь, оставив грума и свою старшую сестру Марию далеко позади. И как только она увидела на берегу реки Золотую башню, непрерывный поток скрипучих тележек, нагруженных оливками, гранатами и только что заколотыми свиньями, предназначенными на продажу, стал редеть, уступая место длинной светлой полоске дороги. Чисто промытые дождем булыжники, как золотые, сверкали в лучах утреннего солнца.
– Я хочу подъехать к церкви святого Стефана, что возле реки, – крикнула она Марии, пытаясь умиротворить сестру, преисполненную сознания собственной важности, как это приличествует матроне.
Магдалена пустила Блоссом в галоп, низко пригнувшись к ее шее, искусно лавируя между тяжелыми телегами с деревянными колесами, запряженными буйволами, – прекрасная фея, порхающая среди смертных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53