– Капризное создание! Если ты заболеешь и умрешь, подумай, что случится с твоей старой бедной служанкой? Дон Бернардо вышвырнет меня, не заплатив ни гроша! – жаловалась она. Кудрявые каштановые волосы обрамляли лицо Магдалены, она до сих пор лежала в постели, закутавшись в одеяло, хотя уже наступали сумерки. Она весь день провела в своей комнате, читая. Девушка машинально тронула пальцами медальон, который всегда носила на шее.
Может быть, нам обеим следует смириться с судьбой, Миральда. Твое будущее будет обеспечено, если ты последуешь за мной в монастырь и станешь монахиней.
– Как будто твой отец отдаст свою самую выгодную для замужества дочь церкви! – фыркнула Миральда.
– Он не отдаст меня замуж к своей выгоде! – выкрикнула Магдалена. – Оставь меня сейчас и иди делай уборку. Я встану, когда захочу. – Боже и все святые, как же она презирала своего отца!
Три дня после того, как Бенджамин и его семья погибли, она, оцепенев от горя, лежала в городском доме Вальдесов. Потом она заставила себя съездить к прекрасному дворцу Торресов. Ее отец стоял во внутреннем дворике вместе с агентами инквизиции и несколькими купцами. Они осматривали каждый предмет мебели, каждую вещицу в доме. Все богатство, накопленное веками труда рода Торресов, сейчас делилось этими жадными людьми, чье зло не поддавалось воображению.
– И вот я чахну здесь, заточенная в этом деревенском доме в наказание… и до сих пор не получила ни слова от Аарона, – прошептала она. – «А вдруг он погиб в море?» Этот вопрос терзал ее в ночных кошмарах не один месяц. Аарон, любимый сын Бенджамина, был единственной ниточкой, что держала ее в здравом уме, единственным смыслом, ради которого стоило выжить в этом лишенном любви, рассудка, сострадания мире. – Мне надо дождаться Аарона.
Она припомнила их горькое расставание прошлым летом. «Теперь он будет ненавидеть меня», – жалобно подумала Магдалена. Но она поклялась его отцу, и, кроме того, она все еще любила его.
«Я докажу ему свои чувства, если он только вернется в Кастилию».
Магдалена поднялась и выскользнула из сорочки, попробовала воду для купания, которую служанка давно уже налила в ванну. Тогда она была кипятком и сейчас все еще сохраняла тепло. Она погрузилась в ванну, все время мысленно обдумывая, как бы найти способ уехать из деревни и вернуться в Севилью. Возможно, там ходят разговоры о генусском флоте. Наверняка к этому времени они должны быть уже дома, вернуться из Индии. А может быть, их призвали ко двору, который сейчас располагался в отдаленной Барселоне.
Если бы она могла помириться с отцом, тогда он послал бы ее к королеве, чтобы через нее устроить политически выгодный брак. У Магдалены не было никакого намерения участвовать в такой сделке, но это могло помочь выяснить, где находится ее возлюбленный.
Аарон стоял, прищурив глаза, на галерее, заглядывая в тускло освещенную комнату. Ветхая деревенская усадьба Бернардо Вальдеса претерпела значительные изменения с тех пор, как прошлым летом он уехал из Севильи. «Интересно, сколько роскошной мебели и утвари оплатили деньги его отца», думал он, наблюдая, как дочь этого сукиного сына-крестоносца омывает свое гладкое тело в душистой воде.
Сначала он поехал в городской дом Вальдесов, но не нашел там никого, кроме нескольких слуг. Один из них сообщил ему, что господин вместе с женой находятся при королевском дворе в Барселоне, вне всякого сомнения, для того, чтобы приветствовать возвратившегося с триумфом адмирала.
Сначала он думал поехать вместе с процессией Кристобаля через Кастилию и Арагон. Будучи в свите адмирала, он смог бы добиться аудиенции у короля. И тогда он мог бы убить ненавистного Бернардо Вальдеса.
Такой поступок был бы вероломной платой человеку, который в Палосе спас ему жизнь. Колон сурово приказал ему оставаться в укрытии и даже предложил приют в своем доме в Кордове, где жила его жена Беатрис Харана с двумя младшими сыновьями. Аарон согласился укрыться там от святой палаты до тех пор, пока адмирал не вернется с аудиенции в Барселоне, а потом возвратится в Индию, когда будет снаряжена вторая экспедиция.
И все же дон Кристобаль не потребовал от него никакого обещания, что Торрес не будет мстить здесь, в Севилье, семейству Вальдесов.
– Возможно, эта красотка доносчица, дочь Бернардо, с рыжими волосами сможет ответить мне на несколько вопросов.
Несмотря на ненависть, сжигавшую его душу, он испытывал необъяснимую страсть, которую у него вызывала эта хрупкая девушка. Он почувствовал, как у него в чреслах растет напряженность, и проклинал себя на все лады. Он не мог оторвать от нее глаз: она лежала в ванне, положив голову на край. Он видел, как ее густые медно-рыжие кудри упали на лицо, скрывая зеленые кошачьи глаза.
В профиль ее лицо показалось ему жестче, чем он запомнил его, более острым и аристократичным, не таким детским. Потом взгляд его проследовал ниже, по тонкой изогнутой шее к воде, откуда дерзко выступали задранные кверху розовые соски. На ней был большой золотой медальон, прятавшийся в ложбинке между грудей, который она сжимала одной рукой. Она прикрыла глаза, а он тихо вошел в комнату и склонился над ванной.
– Вы, наверное, о чем-то сладко грезите, госпожа, ибо у вас такой умиротворенный вид. Вы всегда купаетесь с драгоценностями? – прошептал он, больно потянув ее за роскошные каштановые волосы, упавшие на пол.
– Диего! – Она попыталась сесть, но он крепко держал ее. Слезы боли жгли ей глаза, а тонкая шея пригнулась к краю ванны.
Оп прижал коленом ее волосы, и она не могла пошевелить головой. Потом одна рука его, скользнув по горлу, спустилась к грудям. Он грубо ущипнул ее сосок и прошептал:
– Меня зовут Аарон, а не Диего, ведьма!
– Ты не должен называться еврейским именем, – сдавленным голосом произнесла она. Он все еще крепко держал ее за волосы.
– Меня трогает твоя забота, – ответил он ледяным тоном. Он потер пальцем один сосок, потом другой и почувствовал, что они с готовностью отзываются на его прикосновения. Они быстро поднялись, сердце ее часто забилось. И его тоже. – Скажи мне, всегда ли доносчик святой палаты гас реагирует на грязные прикосновения иудея?
Я не имею никакого отношения к злу, содеянному моим коварным отцом! – горько зарыдала она, ненавидя себя за слабость и понимая, что он станет презирать ее.
– Да, твой отец, дон Бернардо, сейчас стал таким важным человеком при дворе. Когда этот порочный человек, от которого ты отрекаешься, возвращается в Севилью? – елейно спросил он. Пальцы его скользнули к ее горлу с явно ощутимой угрозой.
Он не рассказывает мне о своих планах, – скованным болью голосом ответила она.
Тебя наверняка призовут ко двору. Какую сделку это сатанинское отродье устроит, используя тебя как наживку?
– Я не подчиняюсь ему. Я уже отдана в залог. Услышав его холодный циничный смешок, она замерла.
– Держу пари, ты много раз отдавалась в залог – со мной и с другими бесчисленными мужчинами, которые, были у тебя после моего отъезда.
Проклиная Магдалену, он по-прежнему не отпускал ее, такую маленькую и мокрую. Он встал и потянул ее за собой за волосы. И как только он сделал это, тут же понял, что ошибся. Она упала на него, крепко сжав руками его могучие плечи, а ее хрупкое влажное тело прижалось к нему. Ноги ее все еще были в ванне, она начала скользить и крепче вцепилась в него.
– Других не было, Аарон. – Она зарылась лицом в его грубый кожаный кафтан и почувствовала, как яростно бьется его сердце, – Мне много надо тебе сказать. У моего отца был другой человек, который помог ему поймать Бенджамина. Я не знаю его имени…
– Его имени, госпожа? Я знаю ее имя. Ты проникла в душу моего отца. Ты шпионила в его доме. Ты предала моего отца! – Он тяжело дышал.
Магдалена почувствовала, как Аарон дрожит, и крепко держала его, отрицательно качая головой. Жгучие слезы катились из ее глаз.
Ты видела тюремную процессию, которую возглавляли эти исчадия ада, которые называют себя слугами Господа? Ты смотрела, как их сжигают в Табладе? Мой отец, моя мать, малышка Анна… Анна… – Голос его сорвался, он затрясся.
– О, Аарон, я ходила к твоему отцу в ночь накануне его гибели, в темницы Сан-Пабло. Я подкупила охранника, чтобы он пропустил меня внутрь…
– Хватит лгать! Ты могла пойти туда, чтобы позлорадствовать. – Он почувствовал, как она яростно сопротивляется: она подняла голову и посмотрела в его обвиняющие глаза. Лицо ее было залито слезами, на нем было написано отчаяние.
– Я люблю твоего отца так же сильно, как презираю своего. Я никогда бы не причинила вреда Бенджамину, никогда! – Голос ее сорвался на истерику.
Аарон закрыл ее рот своим, все страдание и потрясение прошедших дней вложил в этот жестокий поцелуй. Он прижал ее к себе и поднял из ванны. Она была такая маленькая, хрупкая, беззащитная, мягкая. И она не сопротивлялась, а полностью отдалась его грубой страсти.
Магдалена чувствовала его боль, она была так близка ее собственному страданию. «О, Аарон, – подумала она, – мы должны исцелить друг друга!» Она ощутила вкус своей крови, но не обратила на это внимания, а он продолжал терзать ее рот. Она так долго, столько бесконечных, одиноких месяцев желала его, и hoi теперь она в его объятиях.
«Я любила твоего отца так же сильно, как презираю своего». Ее страстные слова бились в его голове. Как он хотел бы поверить ей, когда она гак прижималась к нему, таяла в его объятиях, а ее белые руки обвивали его, перебирая пальмами золотистые волосы. Его воспаленное, измученное болью сознание унеслось прочь, а неприкрытый физический инстинкт отверг все мысли.
Эта женщина, королева лжи, дочь его злейшею врага, терзала его во сне еще с тех пор, как он увидел ее девчушкой в испачканном платьице тогда, в топях. И то, что он один раз обладал ею, не утолило его страсть, напротив, она разгорелась еще сильнее.
Он взял ее на руки, бросил ее влажное тело на кровать, а сам стал стаскивать кафтан, рубашку, башмаки и рейтузы. Она сжалась посередине кровати, как будто в ожидании его. Когда обнаженный, как и Магдалена, он встал перед ней, девушка в благоговении протянула руку и дотронулась до его бронзового от загара торса.
– Ты хорошо загорел на индийском солнце, – прошептала она. Пробежав шаловливыми маленькими пальчиками по выгоревшим от солнца волосам на его груди, она спросила; – Так ты нашел Индию, не так ли?
– Где бы то ни было, солнце хорошо обожгло меня, – пробормотал он, и губы его вновь обрушились на ее рот. Он почувствовал вкус се крови и понял, что причинил ей боль. Ему хотелось бы сделать ей еще больнее, но он почему-то не стал.
Магдалена почувствовала, как голод его немного утолился. Они отчаянно ласкали друг друга, пока ласки эти не заговорили больше о любви, чем о наказании. Так же как и он, она была исполнена печали, одиночества, и теперь она понимала эту страсть, которую он выказал, когда в первый раз лег с ней. Тогда она почувствовала себя брошенной, неудовлетворенной после того, как он пресытился ею. На этот раз она поняла, что он не закончит так, как тогда. Следуя инстинкту, она выгнулась под ним, наслаждаясь тем, как жесткие волосы на ею груди трутся о ее грудь, а его фаллос настойчиво упирается ей в живот.
Аарон взял в ладони ее ягодицы и поднял ее. Она продолжала лихорадочно целовать его, испытывая такую же страсть, как и он. Он языком водил по ее губам, потом проник в рот, и она задохнулась от наслаждения. Он медленно ласкал, гладил, щекотал языком ее милое маленькое личико, потом наклонился возле кровати, и они легли рядом, переплетя руки и ноги. Он сосал одну маленькую грудку, потом другую, а она извивалась под ним, совсем растворившись в тихих страстных стонах и крепко цепляясь за него.
Он провел рукой вниз по округлому гладкому бедру и погрузил пальцы в пушистый холмик между ногами.
– Пусти меня, Магдалена, – хрипло приказал он.
Она тут же подчинилась. Когда его пальцы погладили ее распухшие влажные губки, она крикнула и стала вздыматься навстречу каждому движению его руки.
Ее сильная страсть воспламенила его; он взял ее маленькую руку и потянул вниз. Когда он сомкнул ее вокруг своего напряженного до боли фаллоса, из груди его исторгся вопль, а она стала ласкать его в том же ритме, что и он ее. Жара была такой же нестерпимой, как в кузницах Толедо. Он вскинул ее поверх себя и нанизал ее на свой изнемогающий от боли член. Он поднимал и опускал ее стройные бедра; волосы ее, как драгоценный занавес, упали ей на лицо и грудь. Аарон гладил руками ее тонкую талию, потом протянул руки и пригнул ее голову, чтобы сладко поцеловать.
Магдалена чувствовала, как жара и ритм сливаются воедино. Теперь она знала, что это за ощущения, о которых она столько мечтала. Скользя по волнам чистого, золотого блаженства, она взлетела на его груди на гребне экстаза, сотрясавшего ее трепещущую плоть. Руки Аарона перебирали ее кудри, он вонзился в нее в последнем пароксизме страсти, выбрасывая семя в долгих облегченных содроганиях.
Аарон почувствовал, как ее мягкое нежное лоно удовлетворенно сжимается вокруг его фаллоса, и медленно извлек его. Вместе с ней он отдался вихрю красок и цвета – на несколько коротких мгновений они унеслись в этот дивный мир, в котором не было ни смерти, ни ненависти, а только истинное совершенство двух пресыщенных в гармонии тел.
Но реальность быстро вторглась в их мир. Аарон ощутил, как ее медальон царапает ему грудь. Он откатился от нее, потом приподнялся на локте и стал внимательно рассматривать этот не слишком изысканный предмет.
– Я повторяю мой прежний вопрос, госпожа: вы всегда купаетесь с вашими драгоценностями?
Магдалена все еще была погружена в дивный мир новых ощущений, которые он в ней пробудил, и мысли ее путались.
Может, ей рискнуть и отдать ему кольцо Бенджамина? Если она сделает это, станет ли оп слушать, каким образом она завладела им? Или он подумает, что это украденная ее отцом награда святой палаты, когда они присвоили себе собственность рода Торресов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53