Я всегда мечтал о том, чтобы ты был моим комендантом.
Бартоломе встал и устремил свой самый устрашающий взгляд на Аарона.
– Мы в любое время можем дождаться королевского инспектора, который прибудет сюда из Кадиса.
– Я предпочел бы сохранять мир, выгодно торговать с таинцами, пока не прибудет следующая каравелла. Те касики, которые не примул покровительства короля и королевы, должны быть покорены, а людей Гуаканагари надо защитить. Ты человек, пользующийся наибольшим уважением среди таинцев и колонистов, Аарон. Я прошу тебя стать комендантом и жениться на госпоже Магдалене. – Адмирал выждал, пронзая Аарона своими бледно-голубыми глазами.
Аарон, нахмурившись, повернулся и посмотрел адмиралу в глаза:
– Выходит, вы совсем не ославляете мне выбора. Я должен принять свою невесту и остаться здесь, в Изабелле. И когда же должна состояться свадьба?
– Вы займете мое жилище, сказал Бартоломе. – Это маленькое здание, построенное из твердого красного дерева, с тростниковыми стенами, в нем будет удобно в жаркий период. А когда придет сезон дождей, то, если мы сможем держать в руках колонистов и заставить их работать, для всех нас будут построены каменные дома, сказал Бартоломе с вызовом в голосе. А пока я с моими братьями могу разместиться здесь.
– Что касается свадьбы, – более деликатно добавил Кристобаль, – я думаю, лучше всего вызвать брата Пэйна и попросить его уладить дело как можно быстрее, чтобы предупредить возможные раздоры среди других поклонников госпожи.
На устах Аарона заиграла веселая улыбка.
– Вы уже все решили! Мы поженимся и ляжем в постель в ту же ночь. И я буду связан с Магдаленой на всю жизнь, но в то же время я должен видеться с Гуаканагари и с Алией, Кристобаль. Тебе выгодно, чтобы мне как можно больше доверяли за пределами Изабеллы, если ты хочешь, чтобы я был твоим комендантом.
– Поверю тебе на слово, Аарон. Но ты должен понять, почему так необходима твоя свадьба: тебе надо появиться здесь, в поселке, с женой, прежде чем ты вернешься в свой старый дом среди таинцев, – сурово сказал Кристобаль.
Аарон улыбнулся еще шире, но глаза его не смеялись.
– Значит, всего лишь за неделю Магдалена умудрилась натворить такой же переполох среди мужчин Изабеллы, как в Севилье.
Она упрямая, красивая и, о да, – осторожно согласился Кристобаль, – с ней вечно что-то случается.
– Например? – подсказал Аарон.
– Она хотела помочь доктору Чанке в госпитале и, пока переходила площадь, подверглась нападению двух пьяных солдат, – вставил Бартоломе. – Госпожа в этом не виновата.
Аарон откинул голову и невесело засмеялся.
– Когда я встретил ее в первый раз, на нее тоже напали два ничтожных щенка из топей Гвадалквивира. Мне пришлось убить их, – мрачно добавил он. – Наверное, надо было им позволить овладеть ею!
– Я думаю, она прекрасно защитила себя кинжалом, прежде чем Бартоломе пришел к ней на помощь, – сказал Кристобаль, вспоминая растерзанную, но сильную девушку и двух съежившихся, забрызганных кровью мужчин, которые до сих пор находились в тюрьме поселения. Невольно на его лице появилась легкая улыбка. Интуиция, которая никогда не подводила его во время плавания, теперь, похоже, не подвела и здесь, на суше. Брак между этими двумя был единственным правильным решением.
Монах брат Рамон Пэйн был ученым человеком, который восхищался культурой индейцев и, скорее всего, из-за своего сочувствия к ним не справился с задачей – привлечь таинцев к христианскому Богу и отвратить их от земи. Он очень вовремя оказался под рукой, чтобы устроить свадьбу Аарона с Магдаленой. Маленький нервный священник сразу же понял, что обряд совершается в соответствии с желанием адмирала, но не его участников. На краткой церемонии присутствовали только Кристобаль и Бартоломе Колоны. Едва успели высохнуть чернила на брачных контрактах, как его, Пэйна, отправили восвояси. Он озадаченно покинул резиденцию губернатора, чтобы продолжить изучение религии и обычаев среди таинских жителей Изабеллы.
Адмирал по-отечески поцеловал бледную невесту, потом попросил ее вернуться в комнату, а сам поговорил с ее новоиспеченным угрюмым мужем.
Магдалена посмотрела на Аарона: он был такой чужой, такой суровый, словно место любимого веселого человека с золотистыми волосами, которого она обожала столько лет, занял какой-то незнакомец. «Он ненавидит меня, а я все равно люблю его», – подумала Магдалена.
Она выжала из себя трепетную улыбку адмиралу и Бартоломе, а потом вышла в зал, чтобы дождаться своего мужа и разделить с ним любовные утехи.
Оказавшись в комнате, она съежилась на большой деревянной кровати, словно ища в ней убежище и стараясь не разрыдаться.
– Ты вступила в сделку, – прошептала она, – а теперь надо с этим жить.
«Но будет ли Аарон Торрес жить с ней? Или он повернется к ней спиной и отправится в глубь острова, как это сделал Франсиско Ролдан?»
Когда ее толкали сделать зловещий выбор, Магдалена разрывалась, не желая жить мнимой семейной жизнью с человеком, который презирал ее, и в то же время она отчаянно пыталась удержать его.
«Я по-настоящему должна быть его женой, иначе отец сможет упрятать меня в монастырь», – рассуждала она. Сердце ее кричало: «Ты должна заставить его полюбить тебя! Все остальное не имеет значения».
Она подошла к потертому кожаному сундуку, который вместе с ней пересек широкую Атлантику. Опустившись на жесткий каменный пол, не обращая внимания на свое любимое бледно-золотистого цвета платье, она открыла сундук и стала копаться в немногочисленных сокровищах, которые ей удалось тайком вывезти из Кастилии. Руки ее задержались на томике стихов на латыни – это был любимый дар Бенджамина, потом она быстро перебрала стопку шелковых и парчовых накидок и платьев, льняных нижних сорочек и кружевных мантилий для волос. Она докопалась до дна сундука и вытащила аккуратно свернутый в трубку, снабженный печатью документ. Написанный рукой Бенджамина, он удостоверял ее невинность, которую она так глупо и бессмысленно отдала его сыну. Это могло доказать Аарону, что она не такая, как ее мать. С самого начала он решил, что она низкая, испорченная, но здесь содержится доказательство его ошибочного суждения о ней.
Разворачивая свиток в руках, Магдалена раздумывала, что делать дальше. Он отказался поверить ее рассказу, как у нее оказалось кольцо-печатка его отца. Он даже обвинил ее в том, что она околдовала Бенджамина. Вполне возможно, что такой гордый и упрямый человек, как Аарон Торрес, может швырнуть ей ото в лицо и вновь обвинить ее в том, что она обманом заставила Бенджамина написать это. И все же, сгорая от желания завоевать его любовь и доверие, Магдалена понимала, что должна попробовать убедить его в том, что она принадлежала только ему, и никому больше, и что она никогда не позволяла ни одному мужчине касаться ее так, как это делал Аарон.
Вздрогнув, она вспомнила омерзительные руки короля Фердинанда, грубо лапавшие ее, его хихикающий, вкрадчивый голос, когда она упрашивала его оставить ее в покое. Но она не могла помыслить даже о таких честных поклонниках, как Диего Колон, которые предлагали ей руку.
– У меня будет Аарон, или никто другой, черт побери!
Она встала, положила документ на маленький столик возле окна и стала ждать своего мужа.
Магдалена услышала, как во влажном вечернем воздухе раздался легкий стук поднимаемой дверной щеколды. В комнату вошел Аарон, не утруждаясь вежливо постучать и не сказав ни слова в приветствие. Он видел свою невесту всего час, не более, и заметил ее красивое, с золотой нитью платье, каштановые локоны, цветом напоминающие сладкие темные вишни, что созревают андалузской весной. Этот мир был для него потерян навсегда, и все же здесь стояло его олицетворение – весь колдовской соблазн, вся его порочность. Он пытался сосредоточиться на ненависти к ее отцу, к ее всему, что он собирался уничтожить, но все равно он страстно желал ее. И будь она за это проклята!
Прикажи слугам перенести все, что надо, в наш новый дом. Бартоломе любезно отдал нам свой дом, чтобы мы могли лично отпраздновать завершение нашей свадьбы. Похоже, все приличия соблюдены. Мы должны умиротворить твоих ссорящихся поклонников, изображая завтра утром влюбленную супружескую пару. Как ты думаешь, нам это удастся, госпожа? – Он стоял возле двери.
– Ничего хорошего не выйдет, если ты побоишься подойти ко мне поближе, Аарон, – прошептала она, стараясь преодолеть невидимые преграды, стоящие между ними. Она выговорила эти слова непринужденно, хотя внутри у нее все дрожало.
– Ты думаешь только об одном, Магдалена. Я восхищаюсь тобой из-за этого. Ты преследуешь меня с той самой встречи в топях, нет, еще при дворе короля, когда мы были детьми. Почему? Почему меня? – спросил он и подошел к ней. Стоя рядом, он вдыхал сладкий апельсиновый аромат ее духов. – Когда-то моя семья была богатой и влиятельной, но сейчас… – Он обескураженно замолчал.
– Наверное, все очень просто, Аарон, – с придыханием ответила Магдалена. Она подняла маленькую ручку и положила ее на его камзол, собираясь с мужеством, чтобы сказать ему все.
Но слова замерли у нее в горле, когда он произнес:
– Ты так же откровенно и чудовищно преследуешь меня, как Алия. Но, по крайней мере, таковы обычаи ее народа, и это извиняет ее.
– Это твоя любовница, которую ты так любишь, что ради нее стал голым дикарем? – спросила глубоко уязвленная Магдалена. У каждого моряка была женщина-туземка, пока они находились вдали от дома. И с какой стати было ожидать, что Аарон отличается от других мужчин? И все же какой-то инстинкт заставил ее спрашивать дальше. – Ты говоришь, я такая же чудовищная женщина, как она. Но какими же она обладает добродетелями, которых нет у меня, раз ты предпочитаешь ее? Она красива?
Он понял, что она ревнует, а ее обман и то, как она обошлась с его жизнью, вызвали у него холодную улыбку.
– По-своему Алия так же красива, как ты, хотя сейчас она не такая стройная, потому что носит ребенка.
Магдалена почувствовала, как у нее застыла кровь.
– Она носит твоего ребенка?
Он с деланным равнодушием пожал плечами:
– Я не узнаю этого, пока ребенок не родится. Пока я отсутствовал, у нее было два любовника-таинца.
Гнев разгорячил ее застывшую было кровь, и она жарким потоком потекла по венам.
– И ты все еще живешь с женщиной, которая изменяла тебе, пока тебя не было? Она беременна, и ты не знаешь, твой ли это ребенок? – в ярости закричала она.
– Не тебе, Магдалена, судить Алию. Ее народ не так ценит женское целомудрие, как наш. – Он видел, как ее пальцы изогнулись наподобие когтей, и схватил оба ее тонких запястья, не давая ей поднять руки к его лицу. – Тебе не нравятся напоминания о тех, с кем ты развлекалась, не так ли?
Она боролась с его руками, ругая его словами, которыми мальчишки-конюхи награждали мулов и быков на улицах Севильи.
Он завел ее запястья за спину, крепко захватив их одной рукой, другой прижал ее к своему телу.
– Наверное, это ответ на мой вопрос. Ты была настолько опозорена при дворе своим распутством, что ни один знатный человек не взял бы тебя замуж? Ты обманула Бартоломе, чтобы сбежать от какого-нибудь больного, старого развратника?
– Любой мужчина – больной, старый, безобразный, как жаба, и вонючий, как козел, – любой мужчина будет менее отталкивающим, чем ты! – закричала она и пнула его своей мягкой парчовой туфелькой, изо всех сил стараясь не выдать себя слезами. Слезы! Он не стоит ни одной ее слезинки. – Я убью тебя и останусь вдовой. Это наверняка удовлетворит проклятые понятия о приличиях адмирала!
– Думаю, нет. Я все еще дорожу жизнью, хотя прошедший год вызывает у меня удивление, почему это так.
– Тогда отошли меня назад в Севилью – я с радостью пойду в монастырь!
Он усмехнулся:
– Опять старые сказки. Оставь эту скорбную повесть. Я не Бартоломе и не этот тщеславный юноша – Диего.
Она прекратила борьбу.
– Ты не веришь, что королева изгнала меня? – изумленно спросила она, – огромная стойкость человека, которого заставляют что-то делать против его воли, всегда видна. Я думала, что ты заблуждаешься. Я не стала бы лгать, Аарон. Ты только отправь меня назад ко двору. Королева Изабелла избавит тебя от этого бремени!
– Наконец-то ты окончательно поняла, что я не руководствуюсь обманом и не отказываюсь от сделки. Слишком поздно расторгать твой договор, Магдалена. Адмирал ни за что не позволит тебе отплыть назад, а оставшись здесь, ты потеряла все другие возможности поймать меня в ловушку. Ну, – ухмыльнулся он, – поскольку я теперь связан с женой, то буду вести себя как муж.
С этими словами он наклонился и поцеловал ее, дико впиваясь в ее рот и сжимая ее в объятиях так, что у нее захрустели кости.
Марсель, Франция, лето 1494 года
Исаак Торрес сидел за огромной полированной ореховой доской, которая служила ему письменным столом и просто столом, и не замечал пышной обстановки просторной комнаты. Он скомкал письмо и растер сургучную печать, бывшую на нем, в порошок. Печать была украшена гербом католических королей, как они теперь себя именовали. С яростным проклятьем он швырнул письмо в тяжелый гобелен, висевший на дальней стене, поднялся с места и принялся расхаживать по комнате.
В этот момент вошла Руфь, держа на руках Оливию – маленькую дочь Анны, за которую они заплатили целое состояние, чтобы им помогли тайно вывезти ее из Севильи, пока ее отец Лоренцо был при дворе. Кудрявые золотистые волосики ребенка были взлохмачены, широко раскрытыми глазенками девочка смотрела на своего любимого дядю-дедушку Исаака, удивляясь, отчего он так сердится. Руфь отдала Оливию служанке, успокаивая ребенка нежным поцелуем и обещанием дать ей попозже сластей. Потом она закрыла дверь и повернулась к мужу.
– Что тебя так расстроило? Известия о сыне Матео? Наш барселонский агент уже много недель ничего не сообщал о нем, тревожно сказала она.
Исаак уселся в одно из больших кресел, расположенных по обеим сторонам медного маленького столика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53