Мне не хотелось бы снова обсуждать вещи, о которых пойдет речь, хотя
ты и вправе узнать о них.
Стоит ли рассказать все сестре и когда лучше это сделать Ц решать тебе.

Итак, вот она, моя история, о которой я предпочел бы не вспоминать.
Мы с твоей матерью, как ты знаешь, родились и выросли в Италии. Тем не менее
я утаил от вас кое-какие подробности, о чем тебя, должно быть, уже известил
и. Мы происходим вовсе не из маленького городка, разрушенного бомбардиро
вками. Наш дом стоял на набережной реки По в самом Турине, прямо над церков
ью Богородицы. Быть может, его чугунные врата сохранились до сих пор. В это
м доме сменилось пять поколений выходцев из рода Фубини Ц такова наша н
астоящая фамилия. Мы не католики, а иудеи. Прилагаю имена немногих оставш
ихся родственников. Захочешь с ними связаться, сначала езжай к моему бра
ту Симону, если он еще жив.
Должен признать, милый Феликс, что я не стыжусь своей лжи, хотя мысль о том,
сколько боли она может тебе причинить, разрывает мне сердце».

Доктор оторвался от письма и посмотрел на копию Модильяни, висящую над к
амином, а потом Ц на пейзаж на противоположной стене. Ему захотелось убр
ать портрет женщины с длинной шеей, в котором он вдруг увидел самого себя
Ц фальшивого христианина, сидящего перед фальшивым Модильяни.
Он вернулся к письму.

«Я очень хочу, чтобы ты меня п
онял.
Прежде всего, твоя настоящая семья заслуживает того, чтобы ею гордиться.
Фубини принесли родине немало добра. С нашей помощью открывались новые ш
колы и больницы для бедных. Страховой бизнес семьи все еще существует; ко
нтора "Ассикурационе ди Фубинис" стоит у самого променада, где туринцы та
к любили прогуливаться в довоенное время. И, хотя я не разговаривал с твои
м дядей Симоном уже сорок лет, он исправно кладет четверть дохода на наш б
анковский счет.
Почему я его бросил, бежал из Италии, забыл нашу веру? Да, евреи обосновали
сь в Италии еще до прихода римлян, а Фубини веками жили в Турине. Однако ни
кто из них не предвидел Освенцима.
Мы, итальянцы, славим любовь и семью, презираем тиранов, то и дело являющих
миру свои мерзкие рожи. Мы ценим честь и уважение, зато правила и формальн
ости Ц не для нас. Как ты сам выразился после первой поездки в Турин: "В Ита
лии красный свет на перекрестках Ц всего лишь намек, не более". Нашу родин
у много раз завоевывали, и каждый оккупант устанавливал в ней свои прави
ла, так что их попрание стало всенародным досугом. И этим-то людям Гитлер
хотел привить антисемитизм Ц людям, которые запросто входят туда, где н
аписано "Опасная зона"!
Когда в 1938 году был обнародован "Расовый манифест", мы с твоей мамой лишь не
давно полюбили друг друга. Наши семьи благословили нас, однако свадьба п
рошла вовсе не так, как мы надеялись. Друзья-христиане боялись, что их уви
дят у входа в главную туринскую синагогу. Поздравления и подарки они при
носили нам позже, украдкой.
Благодаря таким людям большая часть еврейской общины воспринимала огр
аничения спокойно, надеясь, что когда-нибудь их отменят. Но, как ты знаешь,
я привык готовиться к худшему. У меня были связи в Европе Ц друзья по унив
ерситету, старые клиенты. Я кое-что слышал, в отличие от остальных. Ко всем
у меня коробило от того, что я был не вправе лечить пациентов, которые нужд
ались в моей помощи. Многие приходили и начинали отшучиваться: "Я пришел к
тебе по дружбе, а не лечиться. Не взглянешь ли на мое плечо, пока я здесь? Я н
е буду платить, раз это запрещено, просто забуду у тебя немного денег".
Большинство итальянцев такие. Они не только плевали на Муссолини и Гитле
ра, но и храбро отстаивали то, что считали правильным. Некоторые шли на уст
упки, становились предателями Ц куда же без этого. Но в основном было по-
другому. Так что итальянского народа я не боялся. Я боялся его правительс
тва.
Здесь, Феликс, я перехожу к самому страшному, однако позволь мне сделать н
ебольшое отступление. Сначала я расскажу тебе о твоих радостях.
Загляни в коричневый конверт, который я оставил, и ты увидишь там фотогра
фию. Прекрасная девушка и не самый неказистый юнец стоят перед маленькой
желтой виллой под аркой, увитой розами. Они смотрят друг на друга и не вид
ят ни солнца, ни птиц, ни роз, ни чудесного озера позади; они видят только др
уг друга».

Феликс нахмурился. У них не было ни одного старого снимка, отец говорил, чт
о все погибло под бомбами. Но вот он открыл конверт и нашел пожелтевшую ка
рточку. Родителей Феликс узнал сразу: такие молодые, казалось, куда им еще
думать о свадьбе! Отец был в ермолке, мать Ц в накинутом на плечи кружевно
м шарфе. За ними виднелась вилла, выстроенная под старину на каком-то отда
ленном побережье. Фото было черно-белым, но Феликс отчетливо представил
себе желтый цвет штукатурки, каким описал его отец. У виллы были арочные о
кна, черепичная крыша с широкими скатами и балкончик над дверью, опирающ
ийся на две спиральные колонны.
Зазвонил телефон. Феликс переждал, пока тот не уймется, и вернулся к письм
у.

«Глядя на фотографию, сын, ты
поймешь, в кого пошел лицом. Длинные ресницы, густые темные волосы и светл
ая кожа достались тебе от матери. Твоя сестра больше похожа на меня: симпа
тичная, но более смуглая и не такая тонкая в кости. Снимок был сделан во вр
емя нашего медового месяца. Мы провели его на вилле, про которую я уже гово
рил,Ц в двух километрах от Ароны. Наши семьи купили ее нам в подарок. Я так
и не выяснил, уцелела ли она. Если нет Ц невелика потеря в сравнении с тем,
что мы вынесли в годы войны. Тем не менее я предпочел бы не знать, если танк
или бомба разрушили то замечательное место, где мы с твоей матерью вперв
ые зажили как муж и жена.
В нашем имении был небольшой домик на сваях у самого озера. Твоя мама люби
ла его широкую, нависающую над водой террасу. В тот счастливый год мы част
о спали на ней под открытым небом, а порой жгли костры или пускались на лод
ке в плавание из нашей маленькой гавани Ц полюбоваться звездами. Когда
я решил возобновить практику, твоя мать всякий раз уговаривала не задерж
иваться в Турине, поэтому я старался приезжать к ней под любым предлогом.
От частых разъездов моя подпольная работа пошла вкривь и вкось. Маме гор
од не нравился, ей хотелось всегда жить на озере. К тому времени она научил
ась отлично плавать и ходить под парусом. Розы, которые ты видел на фотогр
афии, посажены ее рукой в надежде, что вилла когда-нибудь станет нашим дом
ом.
Здесь, у озера, у этих роз, она понесла моего сына».

Феликс остановился и перечел последние строки, но только больше запутал
ся. Кроме него, у родителей не было других сыновей, к тому же он был поздним
ребенком (как ему объяснили, мать долго не могла зачать) и родился в Нью-Йо
рке. Неужели его и здесь обманули? Он бросился читать дальше, чувствуя, как
от волнения сводит живот.

«Итак, я позволил твоей матер
и остаться в Ароне. Тому была еще одна причина. Я начал втайне готовить пут
и к отступлению Ц перевел свою и мамину доли наследства в швейцарский б
анк. По сегодняшним меркам денег было немного, но для тридцать восьмого г
ода Ц вполне достаточно, чтобы переждать трудные времена. Несколько раз
мы навещали друзей в Домодоссоле. Твоя мать не знала, что они состоят в ан
тифашистском подполье. Еще мы ездили к швейцарской границе, где завели д
ружбу с одним из таможенников (я потихоньку снабжал его деньгами на черн
ый день).
Нам оставалось только ждать и надеяться, что наша любимая Италия Ц стра
на, приютившая евреев во времена инквизиции,Ц защитит нас еще раз. Так он
о и было, пока не наступило восьмое сентября сорок третьего года. Этот ден
ь помнят все итальянцы. Правительство Муссолини пало, в Италию пришли не
мецкие войска.
Того же восьмого сентября началась травля нашего народа. Мы с матерью бы
ли в домике на озере вместе с моей сестрой, для тебя Ц тетей Энеей. Вдруг н
аверху, на вилле, зазвонил телефон. Я поначалу не обратил на это внимания и
з-за небольшой семейной ссоры. Твоя мать на седьмом месяце собралась одн
а в плавание. Я хотел ее остановить, она злилась, а Энея, сидя рядом на терра
се, пыталась образумить нас обоих. Телефон не унимался Ц то замолкал, то н
ачинал звонить снова. В конце концов мы не выдержали и поднялись к вилле. О
ставив твою мать и Энею под розами, я пошел в дом. Оказалось, звонил местны
й булочник. Когда я снял трубку, он даже не поприветствовал меня. Только и
сказал: "Сними шляпу".
Это был наш условный сигнал. Друзья-католики так предупреждали нас, евре
ев, о близкой опасности: звонили и говорили два слова Ц "сними шляпу".
Я бросил трубку, забрал свой бумажник с документами на выезд, спустился к
женщинам и посадил их в машину. Мы гнали без остановки до самой Домодоссо
лы, которую, как оказалось, полностью заняли немцы. Узнав об этом, мы остан
овились в лесу, дождались темноты и постучались в окно к одному патеру. Он
укрыл нас в телеге с сеном и так отправил в прекрасную долину Вигеццо, где
равнины сменяются холмами, а те Ц горными кряжами, уходящими за облака. М
ы добрались до городка Ре всего в нескольких милях от швейцарской границ
ы и остановились в местной гостинице.
Посреди ночи пришли немцы.
Дальше было самое страшное».

Феликс встал. Письмо дрожало в его руках. Он отложил его и прошелся по комн
ате, вспоминая мать такой, какой видел ее в последний раз,Ц уже немолодой
, но по-прежнему самой красивой. Они были в колледже Сары Лоуренс. Мама обн
яла Франческу в выпускной мантии, а потом протянула руку и со счастливым
и гордым видом потрепала его по волосам. Напоследок она взяла их за руки и
сказала: «Всегда помогайте друг другу». А через час случилась автокатаст
рофа, и родителей не стало.
Феликс вернулся к дивану и глотнул еще бренди, прежде чем снова взяться з
а письмо.

«Наши итальянские друзья, ка
к и мы, спали. Они не могли сесть за руль и вывезти нас согласно уговору. Не м
огли провести через долину и горы до границы или к хижинам альпинистов. М
ы с мамой и тетей Энеей бежали в одном белье к станции и спрятались в низко
м дровяном сарае. Той ночью наступила осень. В долине прошел ливень, стало
промозгло и ветрено. Когда немцы стали нас искать, мы покинули наше укрыт
ие и побежали через луг, а потом по железнодорожным путям. Рельсы были наш
им единственным ориентиром посреди дикой пустоши.
Знай, что только любовь к тебе, сын мой, заставляет меня возвращаться к пер
ежитому, поскольку я должен снова представить своих любимых женщин Ц ис
пуганных, окоченевших, спотыкающихся. Еще раз вспомнить твою плачущую ма
ть, беременную нашим первенцем; сестру, дрожащую от холода. Еще раз увидет
ь, как рельсы и камни ранят их ноги, а в глазах стоит ужас.
Чуть раньше немцы проезжали там на составе, обыскивали пути. Нам уже дваж
ды удавалось уйти у них из-под носа.
Всего в паре километров от границы со Швейцарией железная дорога проход
ит по вершине небольшого холма, до и после которого со дна долины тянутся
опоры эстакадного моста. Нам пришлось перебираться через эти две пропас
ти, поминутно думая о том, что вот-вот пойдет поезд и нам ничего не останет
ся, кроме как прыгнуть и разбиться насмерть. Когда мы добрались до холма и
нашли небольшую поляну, у твоей матери начались схватки. Твой брат прежд
евременно появился на свет, а у меня не было ничего, чтобы ему помочь.
Он прожил всего несколько секунд, хотя мне в борьбе за его жизнь они показ
ались часами. Там же, под самым высоким деревом, мы его похоронили. Твоя ма
ть так истекала кровью, что я всерьез испугался. Мне пришлось взять ее на р
уки и нести по второму мосту навстречу ледяному ветру, под шум горной рек
и, бегущей внизу по обломкам камней. Еле живые от холода, мы добрались до г
раницы, где знакомый таможенник пропустил нас на ту сторону.
С той самой ночи и по нынешнюю пору мы не считаем себя евреями.
Умоляю, пойми меня правильно. То, что случилось в Италии, горячо любимой и
любящей нас, могло повториться где угодно. Я больше не желал подвергать ж
ену и будущих детей опасности, которую мы так "легко" преодолели.
Вот и все, что я хотел рассказать о наших тяготах в те времена. Благодаря д
оброте итальянцев, которые чтят семью и благородство и всей душой презир
ают навязываемые им правила, девяносто процентов итальянских евреев уц
елели. Соседи укрыли их и помогли выжить. Тем не менее семь тысяч человек б
ыли отправлены в немецкие концлагеря. Большинство не вернулось оттуда. Е
ще несколько сотен погибли в самой Италии. Некоторых утопили в наших пре
красных озерах, включая то, что мы с твоей матерью так любили.
Надеюсь, ты читаешь эти строки, будучи стариком. С возрастом начинаешь лу
чше понимать такие вещи.
Если я был не прав, сохранив наше прошлое в тайне, пусть Господь милосердн
ый покарает меня одного, а тебя, мой возлюбленный сын, твою мать и сестру б
лагословит. Правда в том, что вас я люблю больше всякой религии, всякого бо
га, больше собственной жизни. Ради вас я готов принять кару небес и ничуть
не жалею об этом».

Феликс опустил письмо и в печали задержал взгляд на поддельном Модильян
и. Только сейчас ему вспомнилось, что тот тоже был евреем. Почти две тысячи
лет человечество квиталось с народом Израиля за смерть Иисуса Христа: к
рестовыми походами, инквизицией, погромами, холокостом… Наверное, этому
не будет конца.
Феликс осушил свой стакан с бренди и пошел в угол комнаты, где на резной ст
ойке лежала семейная Библия. Он закрыл глаза и выбрал страницу наугад. Вз
глянув на нее снова, он увидел стихи 2:5 и 2:6 Исхода:

«2:5. И вышла дочь фараонова на
реку мыться; а прислужницы ее ходили по берегу реки. Она увидела корзинку
среди тростника, и послала рабыню свою взять ее.
2:6. Открыла и увидела младенца; и вот, дитя плачет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51