Тщательная упаковка — завернутые стекла были переложены упругими слоями соломы — указывала на то, что сундук был, по всей вероятности, доставлен морским путем и предназначался для каких-то особенных занятий дона Лусеро, не осуществившихся по причине внезапной смерти хозяина. Разумеется, тащить на костюмированный бал спиртовку или перегонный куб было бы не только слишком претенциозно, но и не слишком умно; достаточно медной ступки с ароматическими травами и пряностями, трости с резным набалдашником в виде пуделя и непроницаемо-черных очков, закрывающих верхнюю половину лица вплоть до седой бороды, спутанными кольцами ниспадающей на прожженный кислотами сюртук.
— Нет, прожженный сюртук — это перебор, — усмехался про себя дон Росендо, примеряя пышный завитой парик, густо обсыпанный тончайшей рисовой мукой. — Великий маг может позволить себе быть сколь угодно рассеянным, может уноситься мыслями в какие угодно заоблачные сферы, но предстать перед любимой нищим оборванцем?.. Никогда!
На этот раз дон Росендо уже не стал одергивать себя на слове «любимая».
Глава 13
Костюмированный бал на ранчо дона Манеко Уриарте был устроен по всем правилам увеселений подобного рода. Все было неузнаваемо, все было необычно, начиная с встречи подъезжающих гостей. К дому радушного хозяина вели четыре дороги, но по какой бы из них ни приближался всадник или экипаж, на проезжих неизменно и стремительно набрасывались перепоясанные портупеями и патронташами разбойники в глухих, от бровей до подбородка, масках с узкими глазными прорезями и с удивительной ловкостью, без малейшего насилия или повреждения, освобождали прибывающего путника от средства его передвижения. Лошади хватались под уздцы, а всадник или пассажиры экипажа с величайшей деликатностью опускались на землю и препровождались к широко распахнутым воротам, за которыми взору вновь прибывшей «маски» открывалось поистине великолепное зрелище: обширный сад, освещенный разноцветными бумажными фонариками, цветочные арки, система которых создавала в саду причудливый лабиринт со скамеечками, уютными беседками и маленькими прудиками, в темных водах которых драгоценными гранями поблескивали рыбки, доставленные со всех концов света, и слугами-невидимками, бесшумно возникавшими словно из воздуха, как только у сеньора или сеньориты возникало желание полакомиться или промочить горло.
Перед самим домом была сколочена обширная дощатая площадка для танцев, музыканты располагались на веранде и, дабы как следует настроиться перед предстоящими танцами, негромко наигрывали нехитрые мелодии времен Христофора Колумба и Америго Веспуччи. Туговатому на ухо дону Росендо все эти мелодии представлялись одной нудной и тягучей пьесой с незначительными вариациями, но Касильда, несколько лет бравшая уроки игры на лютне, арфе и клавесине, довольно четко различала исполняемые композиции и даже пыталась просветить своего глуховатого на этот счет братца, вполголоса нашептывая из-под маски имена композиторов и номера опусов.
— Запоминай!.. Запоминай!.. — глухо бормотала она, обращая внимание дона Росендо на особенность той или иной музыкальной фразы. — Твое образование должно соответствовать твоему облику, ты должен разбираться не только в музыке, но и в живописи, архитектуре, свойствах минералов, трав, иметь представление о фортификации, уметь гадать не только по звездам, но и по линиям руки, рисовать, писать стихи, слагать мелодии…
— О боже! — с мольбой в голосе перебил сестру дон Росендо. — А вдруг она потребует, чтобы я продемонстрировал хоть один из перечисленных тобою талантов?!
— Брат, умей блефовать! — звонко расхохоталась Касильда, бегло оглянувшись по сторонам. — Ведь что такое любовная игра, как не ослепление избранного предмета страсти блеском как истинных, так и приписываемых самому себе достоинств, где все зависит не от подлинного наличия того или иного таланта, а от желания возлюбленного быть ослепленным, потерять голову, как, наверное, теряет ее павлинья курочка при виде раскинутого драгоценным веером хвоста своего ухажера!
Впрочем, последнее, не слишком лестное для себя сравнение дон Росендо пропустил мимо ушей, ибо в этот момент двери дома широко распахнулись и на пороге появился сам дон Манеко в расшитом золотом генеральском мундире и донья Лусия, окруженная пышным, прозрачным, как медуза, платьем, сшитым из китайских шелков всевозможных тонов и расцветок. Перед такой красотой померк бы, наверное, даже блеск сокровищ царя Соломона, но царь жил в пустыне, и его глаз не был воспитан на красочных переливах таких шедевров божественного творения, как орхидеи и бабочки, чьи лепестки и крылья представляют всю гамму природных расцветок, от звездного неба до утренней зари.
Маски хозяев бала также отличались тщательностью исполнения и, кроме того, как бы невзначай подчеркивали характер скрывающихся под ними персон. Голова дона Манеко была от лба до затылка прикрыта плотным, как шлем, орлиным опереньем, место носа занимал загнутый крючком клюв, а сверкающие глаза были окружены ярко-желтыми, составленными из янтарных чешуек кругами. Маска доньи Лусии, напротив, была проста и, как предполагал дон Росендо, без труда позволяла угадать скрытые под ней черты.
Взревели трубы, над плечами музыкантов колючим лесом взметнулись смычки, в саду вразнобой загрохотали упрятанные среди кустов пушки, и ночное небо вмиг озарилось блеском красочного фейерверка, возвещавшего начало торжества.
И тут дон Росендо понял, что для него наступило самое трудное время. Ему предстояло решить сразу несколько задач, предполагавших присутствие одновременно в разных местах, точнее, вблизи как минимум двух участников праздника. Но если наблюдение за доньей Лусией, практически не покидавшей пределов танцевальной площадки, не составляло особого труда, то любые попытки увязаться за Касильдой, то и дело норовившей скрыться в какой-либо из многочисленных цветочных галерей сада, неизменно заканчивались фиаско: коридорчиков было так много и все они были так запутаны, что ярко-красный плащ одевшейся Арлекином Касильды мигом исчезал в густой, озаренной дрожащим светом факелов листве. К тому же преследование затрудняли многочисленные маски и слуги, обносившие беседки фруктами и напитками. Музыка, то тише, то громче звучавшая во всех уголках сада, порой перебивалась залпами фейерверков, и когда такие мгновения заставали дона Росендо в глубине цветочного лабиринта, молодой человек внезапно ощущал такой прилив смелости, что случись рядом с ним донья Лусия, он бы тут же пал перед ней на колени с изъявлениями самых пылких, искренних и глубоких чувств.
По-видимому, такой душевный подъем распространялся и на укрывавшиеся в беседках пары; в пестрых разноцветных световых пятнах, пробивавшихся сквозь узорчатую виноградную листву, дон Росендо порой заставал такие жаркие объятия, что кровь бросалась ему в лицо, и он норовил скорее проскочить мимо нескромных влюбленных. Быстро, но не настолько, чтобы не отметить их карнавальные облачения, ничем, однако, не напоминавшие составленный из черных и красных лоскутков костюм Арлекина. Порой дону Росендо казалось, что эта гамма мелькает где-то в конце галерейки, но пока он достигал очередного поворота, чтобы убедиться в собственной правоте, Арлекин исчезал, и на его месте возникал либо рыцарь в пробковых доспехах, окрашенных под металл, либо ночной гуляка, по самые глаза закутанный в черный шелковый плащ.
В одном из таких скитальцев молодой человек едва не признал дона Диего: взгляд маски показался знакомым, а рост и характерная, чуть взлетающая над тропкой походка дополнили образ до почти совершенной идентичности. Но окликнуть по имени? Ухватиться за полу плаща, с тем чтобы окончательно увериться в правоте своих подозрений? Нет, неписаные правила карнавала категорически запрещали применение столь грубых приемов.
Наконец музыка заиграла громче, в ее звуках дону Росендо послышались знакомые такты, и он поспешил выбраться из системы галерей и беседок, с тем чтобы продолжить свои наблюдения уже на танцевальной площадке. Это было, пожалуй, самым верным решением, потому что многие пары, не нашедшие в себе смелости отдаться на волю чувств в уединении беседок, поспешили на свет и звуки, дабы здесь, на плотно пригнанных досках, выполняя четко предписанные танцевальные па, объясниться посредством легких пожатий рук и как бы случайных прикосновений.
Дон Росендо не сразу заметил в толпе танцующих сестру, а когда это все же случилось, испустил невольный вздох облегчения и недоумения: Арлекин держал в объятиях довольно упитанную сеньориту в пышных юбках и высоко взбитом, густо напудренном парике. Плечи и грудь сеньориты скрывали целые облака кружевных воланов, а лицо было сплошь закрыто резной деревянной маской из тех, что вывешивают над входом в свои хижины индейцы для отпугивания злых духов. При этом дама была довольно высока, что наводило дона Росендо на мысль о старой деве или приживалке, прибывшей на бал в тайной надежде на встречу с не слишком разборчивым или перебравшим текилы кавалером.
«Каково же будет ее разочарование, когда она узнает, кто скрывается под маской Арлекина! — невольно усмехнулся про себя дон Росендо. — А сестре, как всегда, надо отдать должное: она подобрала для себя именно то, что надо!»
Теперь оставалось лишь распознать в толпе дона Диего, но перед этой задачей дон Росендо становился в совершеннейший тупик, ибо похожих масок, вырядившихся под праздных гуляк, было несколько, и приставать поочередно к каждой из них было рискованно: скандал в планы молодого человека никак не входил. Не было среди присутствующих и маски Зорро: ни у кого, по-видимому, так и не хватило смелости предстать в виде легендарного разбойника. Кроме того, его появление, разумеется, мнимое, могло внести в атмосферу праздника некую тревожную нотку, ибо имя Зорро всегда связывалось в умах местных плантаторов с какой-то несправедливостью, насилием, пресечь которые и являлся таинственный кабальеро.
Но пока никаких прецедентов подобного рода не возникало, а если где-либо и вспыхивала перебранка, грозящая перейти в поножовщину, рослые слуги дона Манеко, так же прикрытые масками, тут же окружали спорщиков и без единого слова, одним своим видом, давали понять, что любая попытка внести сумятицу в легкую эйфорическую атмосферу карнавала будет иметь для соперников самые печальные последствия.
Итак, все шло своим чередом: мсье Жером, облаченный в гладкую, как змеиная кожа, ливрею, объявлял танцы, дамы и кавалеры либо лично, либо через слуг обменивались записочками, устанавливая очередность партнеров, и лишь донья Лусия оставалась несколько в стороне от общего веселья, словно окруженная со всех сторон невидимой стеной тяжелого, не терпящего соперников поклонения дона Манеко.
И вдруг что-то переменилось; дон Росендо, старавшийся держаться поближе к веранде, почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, подняв глаза, увидел, что свояченица дона Манеко довольно беззастенчиво разглядывает его сквозь блестящие стеклышки своего лорнета. Выдержать ее взгляд было нелегко, и если бы не маска и густая борода, скрывавшие лоб и щеки молодого человека, он бы, наверное, проиграл этот поединок, выдав себя бросившейся в лицо краской. Но внимание доньи Лусии, по-видимому, привлек именно вид, точнее, маска, под которой скрывался дон Росендо. Скука и однообразие существования порождали в уме молодой девушки массу фантазий и надежд на лучшее будущее, нежели брак с грубым пожилым вдовцом, и кто, как не звездочет, маг, астролог, предсказатель, мог в туманных выражениях либо подтвердить, либо разрушить ее пламенные мечты.
Дон Манеко, по-видимому, тоже ждал от будущего каких-то необыкновенных перемен, и потому, когда свояченица указала ему на седобородого старца в черной бархатной мантии и высоком остроконечном колпаке, усыпанном звездами, хозяин не только дал ему знак приблизиться, но и легким мановением руки приказал ближайшему из слуг сбросить с края площадки отвесную короткую лесенку с широкими плоскими ступенями. В душе дона Росендо все затрепетало; он ответил на приглашение легким кивком головы и едва сдержался, чтобы не вскочить на площадку, минуя сброшенную к его ногам лесенку. Но благоразумие и осторожность победили: почтенный астролог одернул мантию и с подобающей его возрасту медлительностью поднялся по широким ступеням.
Теперь дону Росендо предстояла самая сложная часть предприятия. По опыту матери, полжизни гадавшей на благополучное возвращение из очередного плавания ее любимого супруга, он знал, что гадальщик может удовлетворить вопрошающего лишь в том случае, если будет предсказывать угодные тому события: скорое возвращение, внезапное обогащение, счастливый брак и прочие жизненные удачи, выпадание которых на долю человеческую находится почти всецело в руках всемогущего Провидения. Определить, куда воспаряют в своих мечтах дон Манеко и донья Лусия, не составляло для дона Росендо особого труда; сложность заключалась лишь в том, чтобы как-то согласовать эти фантазии и представить вопрошателям некую туманную картину, которая устроила бы их обоих. Счастливый брак, внезапное обогащение, дальняя дорога, казенный дом — карты вылетали из колоды в руках дона Росендо со скоростью береговых ласточек, покидающих свои земляные норки при внезапном обвале подмытого рекой берега. Колода была новенькая, упругие короли, валеты, тузы, дамы трещали и щелкали друг об друга, как кастаньеты, пестрыми веерами разлетаясь по наборному инкрустированному столику.
Дон Манеко снисходительно кивал хищно загнутым клювом своей орлиной головы. Туз червей в компании симпатичной дамы пик и моложавого бубнового короля откровенно свидетельствовал как о пылких чувствах пожилого сеньора, так и о том, что его страсть не останется безответной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43