мы для них белые, чужие, почти враги — не так ли?..
— Все так, — ответил дон Диего, — но вы забываете о доне Манеко и его слуге, бывшем каторжнике, — они-то следят за всем и не упустят случая выслужиться перед новыми хозяевами!
— А как же падре Иларио? — напомнил дон Росендо. — У него тоже есть причины относиться к каждому из нас с некоторой неприязнью: во всяком случае, я без должного энтузиазма отнесся к его идее уничтожения идольского капища.
— Священник — человек чести! — решительно произнес дон Диего. — За него я могу поручиться, как за себя!
— Но кто в таком случае может поручиться за вас? — спросил дон Росендо, пристально глядя в глаза своего собеседника.
— Я, — услышал он голос Касильды. Сестра, ни единым звуком не нарушавшая бурное течение их спора, вдруг замедлила шаги и обернулась к дону Росендо.
— Я могу поручиться за сеньора Диего де ла Вега, как за себя, — торжественно продолжила она, — а у тебя, брат, такое поручительство, надеюсь, не вызовет каких-либо сомнений или возражений?.. Да или нет?
И тут дон Росендо в очередной раз ощутил внезапный холодок под ложечкой. «Одно из двух, — быстро подумал он, — либо этот человек послан нам Богом, либо это сам сатана, принявший человеческий облик и ослепивший мою сверхпроницательную сестрицу своим мнимым благородством и величием…»
— Так да или нет? — повторила Касильда, вновь оборачиваясь к брату.
— Да, — медленно проговорил дон Росендо. — Но если вы, сеньор, окажетесь не тем, за кого себя выдаете, советую вам заранее обратиться к падре за отпущением грехов!
— Не премину воспользоваться вашим советом, — учтиво ответил дон Диего, — и полагаю, что такая возможность представится мне не позднее нынешней полуночи.
После этой загадочной фразы дон Диего умолк, и кандальники двинулись дальше, переступая через обрубки веток и лиан, оставленных шедшими впереди конвоирами.
Глава 11
Часам к двум пополудни эти бравые парни, однако, выдохлись, колонна остановилась, и по цепочке из ее начала в конец довольно быстро перебежало разрешение расположиться на отдых. Впрочем, назвать лежание в липкой прелой листве, в духоте, среди туманных стаек москитов полноценным отдыхом можно было лишь с большой натяжкой, но природная выносливость и привычка к здешнему климату значительно компенсировала индейцам все неудобства их положения. Таким образом, когда через полчаса по колонне передали приказ подниматься и двигаться дальше, конвоирам не пришлось проходить вдоль цепи невольников и освобождать от кандалов тех, кто уже сам собой перенесся в мир, где эти маленькие неудобства не имеют ровным счетом никакого значения.
Дон Росендо и Касильда воспользовались получасовой передышкой на свой манер. Им тоже не терпелось избавиться от оков, и пример дона Диего в этом отношении подействовал на них более чем вдохновляюще. Дон Диего, разумеется, пошел навстречу их желаниям: как только ближайшее окружение кандальников погрузилось в дремоту, он вмиг скинул со своих запястий и лодыжек грубые заржавленные браслеты и перескочил стержень, скрепляющий пленников в неразделимые дюжины. А дальше началось нечто совершенно фантастическое, во всяком случае, если бы кто-то заранее сказал дону Росендо, что его ладони и ступни смогут уподобляться мышам, он бы счел это высказывание за грубоватую, но вполне невинную шутку. Но дон Диего, прежде чем приступить к практической стороне своего импровизированного урока, высказался именно в этом роде, что дон Росендо парировал цитатой из Священного Писания: проще верблюду пройти сквозь игольное ушко.
— Отнюдь, — серьезно возразил дон Диего, взяв в обе руки кисть дона Росендо и осторожно прощупывая пальцами ее узловатые суставы.
На первый взгляд, ничего необычного или сверхъестественного в этих манипуляциях не было, но после двух-трех минут подобной разминки дон Росендо ощутил, как суставы и мелкие сочленения под кожей ладони стали смещаться относительно друг друга так, как если бы между ними не было вообще никакой связи. Вскоре его кисть уподобилась продолговатому мешочку, наполненному чем-то вроде полужидкой глины или теста, и браслет наручника соскочил с нее, как слетает с бычьего рога сомбреро неудачливого пикадора.
Дон Росендо с ужасом смотрел на эти метаморфозы, обратимость которых представлялась ему более чем сомнительной. И напрасно: едва его правая кисть обрела свободу, как ее внутренний костный состав стал как по волшебству обретать прежнюю жесткость, и через каких-нибудь полминуты молодой человек уже вполне самостоятельно стиснул пальцами левый браслет и попытался с силой выдернуть кисть из его жесткого кольца.
— Погодите, погодите! — остановил его дон Диего. — Сдерете кожу, занесете в рану какую-нибудь гадость — мало нам хлопот?..
Дон Росендо тут же оставил свои опрометчивые попытки и возобновил их уже под руководством своего наставника. Надо сказать, что учителем дон Диего оказался превосходным: пальцы его как бы сами собой передавали рукам молодого человека необыкновенные способности с такой интенсивностью, что вскоре дон Росендо уже вполне самостоятельно управился со своими упрятанными в сапоги ступнями. Впрочем, эта «упаковка», вместо того чтобы препятствовать освобождению ног, напротив, способствовала этому процессу, ибо создавала дополнительное пространство вокруг лодыжек.
Пока дон Росендо выпрастывал из кандалов уже пустые сапожные голенища, дон Диего передавал свои знания Касильде, оказавшейся весьма восприимчивой к его наставлениям, что отчасти, разумеется, объяснялось более изящным и пластичным устройством девичьих конечностей.
Однако считать это временное освобождение свободой в полном смысле этого слова было, конечно, преждевременно, тем более что, когда по колонне пробежал приказ встать и продолжить движение, пленникам пришлось наскоро облачаться в ненавистные кандалы.
— Время и место еще не наступило, — сказал дон Диего, когда они вновь тронулись в путь и дон Росендо напомнил своему наставнику слова Наполеона Буонапарте о двух главных условиях победы.
— Когда же они, по-вашему, наступят? — нетерпеливо спросил молодой человек.
— Не волнуйтесь, я дам вам знать об этом, — невозмутимо ответил дон Диего, — и тогда вам с сестрой придется быстро и решительно применить полученные на привале навыки.
Остаток дня дон Росендо и Касильда провели в состоянии томительного внутреннего ожидания и совершенствования в овладении приемами скорейшего освобождения от опостылевших кандалов. Во время третьего привала, когда двое конвоиров пошли по обеим сторонам колонны с мешками заплесневевших галет и осклизлыми от влаги бурдюками, дон Росендо едва успел сунуть в ржавые обручи кисти рук и подмять под себя босые ноги. Но конвоиры, разморенные липкой лесной духотой и долгим переходом, задерживались перед очередным пленником лишь в том случае, если он был уже не в силах подставить ладони под жидкую струйку вонючей жидкости, вытекающей из горловины бурдюка, или захватить пальцами хрупкую пластинку галеты. В таком случае конвоир отстегивал от пояса связку ключей и, разомкнув кандалы пленника, с вялыми ругательствами и кряхтеньем оттаскивал в заросли безжизненное тело. Пока один солдат занимался этим делом, его напарник внимательно следил за тем, чтобы пленник не проявлял никаких признаков жизни, и успокаивался лишь тогда, когда последняя возможная искорка жизни гасилась сухим щелчком взводимого курка и резким грохотом револьверного выстрела, от которого голова несчастного вздрагивала и окропляла траву густыми тягучими каплями крови.
Когда такое было проделано с пожилым индейцем, полдня делившим свое ярмо с Касильдой, дон Росендо едва не выдал себя, точнее, ту степень свободы, которой он теперь владел благодаря дону Диего. Правда, его ладони были отягощены кандалами и в них уже плескалась жижа, налитая из бурдюка, но поджатые ноги, скрытые от конвоира, были свободны, что обеспечивало молодому человеку не только быстроту маневра, но и внезапность нападения. Но дон Диего был начеку, и стоило дону Росендо лишь слегка подать плечи в сторону убийцы, как между ним и потенциальной жертвой внезапно возникла фигура наставника.
Конвоир вздрогнул, попятился и даже едва не выстрелил в дона Диего, но отсыревший капсюль дал осечку, а пленник тем временем успел внушить своему стражу, что его порыв вызван лишь тем, что полученная им в прошлый раз галета оказалась не просто заплесневевшей и подмоченной, но еще и наполовину изгрызенной мышами. Минутное замешательство и последующая перебранка — «пирожных захотел, скотина краснокожая!» — спасли положение. Первоначальный порыв дона Росендо угас, а вскользь брошенная доном Диего английская фраза: «time and place», «время и место» — окончательно вернула молодому человеку самообладание. Потом были галеты, тухлая вода, мучительное движение сквозь душное послеполуденное марево и тупо стучащие в виски вопросы: где и когда наступит это вожделенное время? какое еще место требуется для того, чтобы прекратить пытку?
С этими мыслями дон Росендо дожил до вечера, до темноты, когда по колонне из уст в уста пробежал приказ остановиться и не двигаться даже после того, как конвоиры с факелами обнесут кандальников вечерними галетами и сморщенными полупустыми бурдюками. Скудная трапеза прошла без осложнений, но, когда все утихло, дон Росендо услышал над самым ухом шепот дона Диего. Тот впрочем, сказал всего одно слово: «time!», «время», — но и его одного было достаточно, чтобы обе пары кандалов соскочили с конечностей дона Росендо со скоростью обмылков, проскальзывающих в сток канализационной трубы. Когда же его глаза окончательно освоились с темнотой, молодой человек различил в лунных сумерках лицо дона Диего. Вскоре рядом с ним появилась Касильда.
Дон Диего приложил палец к губам и сделал освобожденным пленникам знак следовать за ним.
— Место? — беззвучно, одним движением губ, спросил дон Росендо.
Дон Диего коротко кивнул, и все трое бесшумно скрылись в лесных зарослях.
Едва беглецы удалились на некоторое расстояние от колонны, Касильда взволнованно спросила:
— Но что же будет с остальными пленниками?
Дон Диего, пожав плечами, равнодушно бросил:
— А что за дело вам до них? Большую часть колонны составляют индейцы.
Касильда решительно встряхнула головой:
— Я не брошу людей в беде только потому, что они индейцы. Не знаю, как у вас, а у меня болит душа за этот народ, хотя я провела здесь совсем немного времени.
— Для того чтобы проникнуться духом, культурой другого народа, нужно не столько время, сколько любовь, — заметил дон Диего.
— Но в таком случае почему то, что действительно в отношении целого народа, далеко не всегда способствует взаимопониманию между отдельными людьми? — тихо спросила Касильда.
— Потому что такую любовь часто путают с эгоизмом, — пояснил дон Диего. — Человек только думает, что он любит другого, в то время как он любит лишь себя и те чувства, ту жажду, ту страсть, которую этот другой должен удовлетворить.
Дон Росендо хотел было со всей горячностью вмешаться в этот странный спор, но голоса собеседников звучали так, словно и тот, и другой готовились сказать друг другу нечто совсем иное, не относящееся впрямую к произносимым ими словам. И даже, казалось бы. такой серьезный пункт, как побег, упоминался как бы вскользь, как бы поверх гораздо более глубокого и важного предмета их разговора.
— Вы ведь могли настоять на том, чтобы потихоньку скрыться в лесу, прихватив с собой разве что падре и оставив всех несчастных на произвол судьбы и конвоя, — сказал дон Диего.
Но Касильда возразила:
— Нет, мы уже не можем их бросить.
И тогда дон Росендо услышал фразу, к которой, как ему теперь стало очевидно, сводился весь предыдущий спор.
— Значит, вы уже любите? — еле слышно произнес дон Диего.
— Да, — тихо ответила Касильда и, выдержав паузу, добавила: — этот народ.
Эти слова уже не оставили в доне Росендо никаких сомнений относительно истинной сути всего разговора. Но где? Когда? При каких обстоятельствах? А как же быть с садами, беседками, гитарами, широкополыми плащами, о которых так эффектно и убедительно повествуют душещипательные романсы в исполнении смуглой Розины, хозяйки бара в кабаке дона Мануэля? Или здесь мы наблюдаем одно из проявлений того самого духа, который, по словам падре Иларио, «дышит, где хочет»? Шквал этих мучительных, но безответных вопросов поверг дона Росендо в такое смятение, что он едва пришел в себя к тому времени, когда путники вновь заняли свои места в спящей колонне пленников. Правда, им вновь пришлось продеть ладони и ступни в осточертевшие кандалы; до места оставалось еще часа два пути, и за это время у конвоиров не должно было возникнуть никаких подозрений.
Подозрения, однако, возникли у дона Росендо, причем именно в отношении их с Касильдой наставника. Дон Диего не стал надевать оковы, объяснив это тем, что ему еще надо пройтись вдоль колонны и предупредить кое-кого из кандальников о том, чтобы с приближением висячего моста они были готовы освободиться от своих цепей и поддержать внезапно взбунтовавшуюся в середине шеренги троицу.
— Чем больше паники, шума, тем вернее успех нашего предприятия, — шепнул он напоследок.
Но отсутствовал дон Диего недолго; во всяком случае, не успел дон Росендо прилечь и задремать, с тем чтобы наутро проснуться со свежими силами, как рядом с ним послышалось какое-то движение, сопровождаемое приглушенным звоном цепных звеньев, сменившимся сырым хрустом сучьев под укладывающимся человеческим телом.
«Он почти выудил из моей сестры признание, не взяв на себя никаких ответных обязательств, — думал дон Росендо, прислушиваясь к затихающему хрусту. — Одно из двух: либо он слишком робок и, несмотря на всю свою мужественность, мучительно страшится отказа, либо, напротив, достаточно опытен и искушен, чтобы вытянуть признание у беспорочной невинности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43