https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/so-svetodiodnoj-podsvetkoj/
— ухмыльнулся успокоенный дон Росендо, осторожно, на ощупь, продвигаясь в направлении голоса.
— Первым делом он бы спросил: какие грехи, несчастный, привели тебя на костер Святой Инквизиции? — слабым голосом простонал падре уже откуда-то из-под самых ступней дона Росендо.
— О чем вы, святой отец!? Какой костер? Какая инквизиция? В этой глуши да еще в наше время? — воскликнул дон Росендо, тщетно пытаясь разглядеть что-то во тьме, откуда доносился голос падре Иларио.
— Если бы чаппараль, настеленный поверх этой ловчей ямы, был сухим, а горящий факел выпал бы из моей руки во время падения, на этом месте уже полыхал бы костер, достойный Савонаролы, — рассудительным голосом ответил падре. — Кто-то, по-видимому, очень не хочет, чтобы вы, сеньор, добрались до идольского капища, и расставляет на вашем пути всякие ловушки…
— Но почему вы решили, что эта яма предназначалась именно для меня? — спросил дон Росендо, щелкая кремнем огнива и направляя сноп искр на промасленный конец пенькового трута. Растрепанные волокна тут же затлели, а когда трут вспыхнул, дон Росендо склонился над краем ямы и выставил перед собой язычок пламени, слабым бликом отразившийся в гладко выбритом кружке тонзуры на редковолосой голове падре Иларио.
— Да потому, что на вашей карте была обозначена только эта тропа, — простонал падре, поднимая к свету исцарапанное, перепачканное желтой грязью лицо. — И тот, кто дал вам эту карту, разумеется, рассчитывал на ваше любопытство и неспособность долго сидеть на о дном месте…
— По-моему, это все же ваши домыслы, святой отец, и не более того, — усмехнулся дон Росендо, осматривая свежие обрубки древесных корней, торчащие из вертикальных, гладко стесанных лопатой стен ямы. — Вы не очень сильно ушиблись?..
— Пустяки, царапины, — отмахнулся падре, поднимаясь на ноги и отряхивая сутану.
За время этого разговора трут в руке дона Росендо разгорелся, и пламя вдруг высветило в одной из стен ямы круглое отверстие, что-то вроде норки, куда с трудом могла бы пролезть лишь небольшая крыса. Но едва дон Росендо хотел сказать, что яма, по-видимому, не столь уж свежа, раз ее успела обжить кое-какая живность, как из норки показалась треугольная змеиная головка, быстро бьющая по воздуху блестящим раздвоенным язычком. Яма была неглубока, и дон Росендо понял, что когда падре встанет во весь рост, змеиная головка окажется как раз напротив его высокого бледного лба.
— Падре, берегитесь, не поднимайте голову, сядьте на дно ямы, — негромко, стараясь не спугнуть змею, зашептал дон Росендо, продолжая держать горящий трут и свободной рукой нашаривая на поясе рукоятку кинжала. Сделать это было довольно трудно, так как он лежал на животе и ладонь все время натыкалась на колючие обрубки веток, густо устилавших землю. Но в конце концов дон Росендо достиг своей цели, и теперь ему оставалось сделать лишь один быстрый взмах клинком, чтобы отрубленная змеиная головка упала к ногам перепуганного священника. Впрочем, испуг, приписанный падре Иларио, оказался несколько преувеличен, ибо не успел дон Росендо взмахнуть кинжалом, как в воздухе мелькнуло лезвие мачете и в темном отверстии норки забился обрубок змеиного туловища.
— Этот негодяй рассчитал все, — пробормотал падре, вытирая лезвие полой сутаны и ногой отбрасывая в угол ямы мертвую змеиную голову. — Он даже поселил сюда кораллового аспида на тот случай, если человек провалится в яму среди бела дня и у него в руках не будет факела, от которого сухие ветви вспыхивают, как порох… Неужели и после этого вы продолжаете считать все происходящее не более чем случайным совпадением?
— Даже не знаю, что и думать, — растерянно произнес дон Росендо, убирая кинжал в ножны и протягивая ладонь навстречу поднятой руке падре Иларио.
— Простите мою дерзость, сеньор, но мне сдается, что вы немного лукавите, — усмехнулся падре, носком деревянного башмака выбивая ямку в сырой земляной стене, — неужели вы не помните того, кто дал вам эту карту?..
— Да, но… — пробормотал дон Росендо, чувствуя, как цепкие пальцы священника словно кнутом захлестывают его ладонь.
— Что «но»? — быстро перебил падре. — В вашу душу начинает проникать страх перед этим человеком?
— Нет, но я бы хотел получить более определенные доказательства, — заявил дон Росендо, упираясь коленом в край ямы.
— Я полагаю, что за этим дело не станет… — вздохнул падре.
— Вы готовы, падре?.. — перебил дон Росендо, поднимая горящий трут над головой.
— Да, сеньор, — коротко ответил тот, поставив ногу в земляную выбоину.
Дон Росендо откинулся назад и, на излете поймав толчок падре Иларио, резким рывком буквально перебросил длинное тело священника через растрепанную кромку веток по краю ямы.
— Вы полагаете, теперь мы можем спать спокойно? — спросил он, немного отдышавшись.
— Полагаю, да, — сказал священник, поднимаясь с земли и отряхивая сутану.
На этот раз он не ошибся; ночь и в самом деле прошла спокойно, если не считать воя койотов, рвущих на части прибитую упавшим деревом падаль. Дон Росендо, еще неуспевший привыкнуть к этим звукам, порой просыпался и выходил из шатра, чтобы выкурить сигару, подбросить сучьев в тлеющий костер и заодно взглянуть на лошадей и на падре, который все же настоял на своем и лег поодаль, завернувшись в плотное дорожное пончо и привязав своего лопоухого Микеле к корявому пеньку на краю тропинки. Все это падре проделал в тихом и упорном молчании, словно отгородившись стеной от дона Росендо и Касильды, настойчиво зазывавших его в шатер.
Убедившись в том, что Микеле мирно жует свою жвачку, а из-под складок капюшона падре доносится ровное глубокое дыхание спящего, дон Росендо садился перед рубиновой россыпью кострища и, раскурив сигару от подобранного с краю уголька, отдавался беспорядочному течению мыслей. По собственному душевному опыту он знал, что если не вмешиваться в этот поток, не ставить ему искусственных преград, ум сам собой отметет все внешнее и наносное и откроет истину перед его внутренним взором. Так после долгих и изнурительных поисков глаза золотоискателя внезапно замечают блеск самородка на дне промывочного лотка.
Дон Манеко и дон Диего — вот две фигуры, которые к утру возникли перед его мысленным взором. Они словно встали по обе стороны остывшего пепелища, призывая дона Росендо хладнокровно взвесить их слова и поступки, чтобы решить, кто из них является его тайным недоброжелателем. Душа дона Росендо разрывалась на части, множество голосов выли в ней на разные лады, подобно койотам вокруг падали, и этот беззвучный хор не смогла заглушить даже такая очевидная мысль, что карта с пунктиром роковой тропинки все же попала к нему из рук дона Манеко. Впрочем, не исключено, что это соображение, недвусмысленно переводившее стрелку на сеньора Уриарте, в конечном счете подавило бы все остальные мелочи, но принять его дон Росендо никак не мог. Лик Лусии, прелестной свояченицы дона Манеко, неотступно преследовал его с того самого момента, как дон Росендо занял свое место над площадью и, оторвав взгляд от заколотого быка, устремил его на окно мансарды. Это обстоятельство заставляло дона Росендо скорее искать дружбы с могущественным плантатором, нежели видеть в нем своего тайного врага и стремиться любым путем довести эту скрытую вражду до честного поединка. Итак, оставался дон Диего, ловкий наездник, шутник, богач, представлявшийся дону Росендо то искусным врачом, то заботливым другом, то чуть ли не балаганным трюкачом, но при этом все время словно скрывавший за этими обличьями свое истинное лицо. Так прожженный шулер, незаметно выдернув из рукава крапленую колоду, ловко мельтешит по столу карточными «рубашками» в надежде, что никто из игроков не высмотрит в их рисунке коварных разорительных отметок.
«Но если этот фигляр, пускающий из рукавов яйца с живыми голубями, положил глаз на Касильду, — не столько размышлял, сколько следил за течением своей беспокойной мысли дон Росендо, — то кто я для него: союзник или помеха?.. Он совсем не так прост, как представляется, и потому не может не видеть, что мое отношение к нему далеко не однозначно, что я скорее предпочту держаться некоторой официальной дистанции, нежели распахивать перед ним свою душу и вместе с ней ворота нашего с Касильдой ранчо… Это смущает дона Диего, но вместо того, чтобы объясниться открыто, он продолжает усиленно пускать мне пыль в глаза и за всей этой мишурой составлять и претворять в жизнь коварнейшие планы…»
Перед глазами дона Росендо вновь возникла смертоносная головка аспида, покрытая твердыми блестящими чешуйками, и его пылкое воображение без особого труда нарисовало ряд последующих картинок: молниеносный бросок, двойной укол ядовитых зубов в сонную артерию и вечный мрак, стремительно растекающийся по извилистым каналам мозга. «Но как тогда быть с голубем? — продолжал размышлять дон Росендо. — С запиской, призывающей в любой опасный момент обращаться к его курьерской помощи?.. Опять неувязочка получается: никакой курьер не в состоянии опередить действие змеиного яда! А если так, то зачем весь этот фокус с яйцом и птенцом?.. Опять фиглярство?.. К тому же я совершенно выпустил из виду еще один персонаж: Зорро — загадочный благородный разбойник, появляющийся бог весть откуда как раз в такие моменты, когда кажется, что смерть вот-вот заглянет в твои глаза!.. Но нельзя же, в конце концов, надеяться только на Зорро, будь он хоть посланцем самого Господа Бога, что, впрочем, весьма сомнительно, ибо его черная маска и весь образ действий приличествуют, скорее, тому, кто ходит в подручных у дьявола…»
На этом месте запутанные размышления дона Росендо были прерваны звонким голосом Касильды, откинувшей тяжелый, отсыревший за ночь полог шатра и беспокойно окликнувшей брата, неподвижно замершего перед пепельным кругом остывающего кострища.
— Росендо, что с тобой? — негромко позвала она, легкими шагами приближаясь к брату.
— Со мной? — вздрогнул он, быстро оборачивая к ней бледное лицо. — Ничего, а почему ты спрашиваешь?..
— Ты не спишь? Тебе не дает покоя эта история со змейкой и ловчей ямой? — Касильда подошла к брату вплотную и положила обе руки ему на плечи.
— Пустяки, — усмехнулся дон Росендо, — это падре за каждый кустом мерещится самострел или грабитель в черной маске… Эта заброшенная тропка ведет к водопою, так что я не нахожу ничего странного в том, что какой-то охотник устроил ловчую яму именно на ней…
С этими словами дон Росендо встал и, велев сестре набрать хвороста для костра, направился в ту сторону, откуда доносился влажный лепет ручья, обильно напоенного вчерашним дождем. По пути он снял с сучка кожаный мех, обвисший тяжелыми складками, и выплеснул воду в закопченный медный котелок с остатками вечернего варева. К тому времени, когда дон Росендо вернулся с полным мехом, падре уже скатывал подсохший шатер, а Касильда сидела перед полыхающим костром и ловко строгала в вымытый котелок солонину.
Когда восходящее солнце разогнало лиловые предрассветные сумерки и набросило на поляну густую теневую сеть, путники успели позавтракать, увязать дорожную поклажу и, приторочив к седлам тяжелые вьюки, тронуться в путь. Ловчую яму обошли, спустившись к ручью и проследовав по нему до того места, где тропа пересекала его бурный, прыгающий по скользким камням поток. От этого места до капища, по расчетам дона Росендо, оставалось верст двадцать, и при том, что густые заросли чаппараля остались позади и путники вступили под сень эвкалиптов, где уже не надо было прорубаться с помощью мачете, маленькая экспедиция должна была к вечеру достичь цели. Двигались в том же порядке: во главе отряда по-прежнему семенил копытцами Микеле, следом за ним перебирал ногами мул Касильды, замыкал шествие дон Росендо на пегом коренастом жеребчике. Его взгляд беспрестанно скользил по обе стороны от тропы, отмечая перемены в расположении древесных стволов, а ладонь покоилась на рукоятке револьвера, готовая в любое мгновение выхватить его из-за широкого шелкового кушака.
Предосторожность оказалась не лишней: едва ослик падре уперся мордой в поваленный поперек тропки эвкалиптовый ствол, как дон Росендо отчетливо различил за спиной сухой щелчок взводимого курка. Быстрая реакция спасла молодого человека и на этот раз: не успел коварный стрелок выставить из-за дерева ствол своего винчестера, как револьверная пуля, сорвав клочок коры, запорошила ему глаза фонтанчиком древесной трухи. Впрочем, выстрел из винчестера грохнул сразу же вслед за револьверным, но пуля ушла слишком высоко, сбив с ветки ни в чем не повинную пичугу. Протереть глаза и передернуть затвор стрелок уже не успел, дон Росендо упредил его: развернув жеребца и объехав опасный эвкалипт с другой стороны, он так стукнул разбойника по голове рукояткой револьвера, что тот выпустил из рук винчестер и без единого звука рухнул на землю.
В это время со стороны падре донесся частый звон клинков, заставивший дона Росендо забыть о своем поверженном противнике. Он выглянул из-за ствола и увидел, как падре ловко размахивает своим мачете, отбиваясь сразу от двух противников, наседающих на него с другой стороны поваленного дерева. Дон Росендо увидел, как один из них уже тянет из-за пояса пистолет, намереваясь одним выстрелом выиграть эту и так не совсем равную схватку, но в тот миг, когда револьверный ствол, казалось, был уже готов полыхнуть огнем, падре присел, и пуля просвистела над его головой, дважды пробив острую верхушку полотняного капюшона. Сделать второй выстрел нападавший не успел: короткий кинжал, брошенный Касильдой, все еще восседавшей на своем муле, рассек узел шнурка его сомбреро и по рукоятку вошел в ямку между ключицами.
Все это случилось так быстро, что дон Росендо едва успел перехватить свой револьвер за рукоятку, чтобы упредить выстрел второго бандита, уже вскинувшего кольт поверх дерева, преградившего путникам дорогу. В кого был направлен ствол кольта — в падре или Касильду, — осталось неясным, ибо пуля, выпущенная доном Росендо, пробила грудь стрелка раньше, чем он успел спустить курок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Первым делом он бы спросил: какие грехи, несчастный, привели тебя на костер Святой Инквизиции? — слабым голосом простонал падре уже откуда-то из-под самых ступней дона Росендо.
— О чем вы, святой отец!? Какой костер? Какая инквизиция? В этой глуши да еще в наше время? — воскликнул дон Росендо, тщетно пытаясь разглядеть что-то во тьме, откуда доносился голос падре Иларио.
— Если бы чаппараль, настеленный поверх этой ловчей ямы, был сухим, а горящий факел выпал бы из моей руки во время падения, на этом месте уже полыхал бы костер, достойный Савонаролы, — рассудительным голосом ответил падре. — Кто-то, по-видимому, очень не хочет, чтобы вы, сеньор, добрались до идольского капища, и расставляет на вашем пути всякие ловушки…
— Но почему вы решили, что эта яма предназначалась именно для меня? — спросил дон Росендо, щелкая кремнем огнива и направляя сноп искр на промасленный конец пенькового трута. Растрепанные волокна тут же затлели, а когда трут вспыхнул, дон Росендо склонился над краем ямы и выставил перед собой язычок пламени, слабым бликом отразившийся в гладко выбритом кружке тонзуры на редковолосой голове падре Иларио.
— Да потому, что на вашей карте была обозначена только эта тропа, — простонал падре, поднимая к свету исцарапанное, перепачканное желтой грязью лицо. — И тот, кто дал вам эту карту, разумеется, рассчитывал на ваше любопытство и неспособность долго сидеть на о дном месте…
— По-моему, это все же ваши домыслы, святой отец, и не более того, — усмехнулся дон Росендо, осматривая свежие обрубки древесных корней, торчащие из вертикальных, гладко стесанных лопатой стен ямы. — Вы не очень сильно ушиблись?..
— Пустяки, царапины, — отмахнулся падре, поднимаясь на ноги и отряхивая сутану.
За время этого разговора трут в руке дона Росендо разгорелся, и пламя вдруг высветило в одной из стен ямы круглое отверстие, что-то вроде норки, куда с трудом могла бы пролезть лишь небольшая крыса. Но едва дон Росендо хотел сказать, что яма, по-видимому, не столь уж свежа, раз ее успела обжить кое-какая живность, как из норки показалась треугольная змеиная головка, быстро бьющая по воздуху блестящим раздвоенным язычком. Яма была неглубока, и дон Росендо понял, что когда падре встанет во весь рост, змеиная головка окажется как раз напротив его высокого бледного лба.
— Падре, берегитесь, не поднимайте голову, сядьте на дно ямы, — негромко, стараясь не спугнуть змею, зашептал дон Росендо, продолжая держать горящий трут и свободной рукой нашаривая на поясе рукоятку кинжала. Сделать это было довольно трудно, так как он лежал на животе и ладонь все время натыкалась на колючие обрубки веток, густо устилавших землю. Но в конце концов дон Росендо достиг своей цели, и теперь ему оставалось сделать лишь один быстрый взмах клинком, чтобы отрубленная змеиная головка упала к ногам перепуганного священника. Впрочем, испуг, приписанный падре Иларио, оказался несколько преувеличен, ибо не успел дон Росендо взмахнуть кинжалом, как в воздухе мелькнуло лезвие мачете и в темном отверстии норки забился обрубок змеиного туловища.
— Этот негодяй рассчитал все, — пробормотал падре, вытирая лезвие полой сутаны и ногой отбрасывая в угол ямы мертвую змеиную голову. — Он даже поселил сюда кораллового аспида на тот случай, если человек провалится в яму среди бела дня и у него в руках не будет факела, от которого сухие ветви вспыхивают, как порох… Неужели и после этого вы продолжаете считать все происходящее не более чем случайным совпадением?
— Даже не знаю, что и думать, — растерянно произнес дон Росендо, убирая кинжал в ножны и протягивая ладонь навстречу поднятой руке падре Иларио.
— Простите мою дерзость, сеньор, но мне сдается, что вы немного лукавите, — усмехнулся падре, носком деревянного башмака выбивая ямку в сырой земляной стене, — неужели вы не помните того, кто дал вам эту карту?..
— Да, но… — пробормотал дон Росендо, чувствуя, как цепкие пальцы священника словно кнутом захлестывают его ладонь.
— Что «но»? — быстро перебил падре. — В вашу душу начинает проникать страх перед этим человеком?
— Нет, но я бы хотел получить более определенные доказательства, — заявил дон Росендо, упираясь коленом в край ямы.
— Я полагаю, что за этим дело не станет… — вздохнул падре.
— Вы готовы, падре?.. — перебил дон Росендо, поднимая горящий трут над головой.
— Да, сеньор, — коротко ответил тот, поставив ногу в земляную выбоину.
Дон Росендо откинулся назад и, на излете поймав толчок падре Иларио, резким рывком буквально перебросил длинное тело священника через растрепанную кромку веток по краю ямы.
— Вы полагаете, теперь мы можем спать спокойно? — спросил он, немного отдышавшись.
— Полагаю, да, — сказал священник, поднимаясь с земли и отряхивая сутану.
На этот раз он не ошибся; ночь и в самом деле прошла спокойно, если не считать воя койотов, рвущих на части прибитую упавшим деревом падаль. Дон Росендо, еще неуспевший привыкнуть к этим звукам, порой просыпался и выходил из шатра, чтобы выкурить сигару, подбросить сучьев в тлеющий костер и заодно взглянуть на лошадей и на падре, который все же настоял на своем и лег поодаль, завернувшись в плотное дорожное пончо и привязав своего лопоухого Микеле к корявому пеньку на краю тропинки. Все это падре проделал в тихом и упорном молчании, словно отгородившись стеной от дона Росендо и Касильды, настойчиво зазывавших его в шатер.
Убедившись в том, что Микеле мирно жует свою жвачку, а из-под складок капюшона падре доносится ровное глубокое дыхание спящего, дон Росендо садился перед рубиновой россыпью кострища и, раскурив сигару от подобранного с краю уголька, отдавался беспорядочному течению мыслей. По собственному душевному опыту он знал, что если не вмешиваться в этот поток, не ставить ему искусственных преград, ум сам собой отметет все внешнее и наносное и откроет истину перед его внутренним взором. Так после долгих и изнурительных поисков глаза золотоискателя внезапно замечают блеск самородка на дне промывочного лотка.
Дон Манеко и дон Диего — вот две фигуры, которые к утру возникли перед его мысленным взором. Они словно встали по обе стороны остывшего пепелища, призывая дона Росендо хладнокровно взвесить их слова и поступки, чтобы решить, кто из них является его тайным недоброжелателем. Душа дона Росендо разрывалась на части, множество голосов выли в ней на разные лады, подобно койотам вокруг падали, и этот беззвучный хор не смогла заглушить даже такая очевидная мысль, что карта с пунктиром роковой тропинки все же попала к нему из рук дона Манеко. Впрочем, не исключено, что это соображение, недвусмысленно переводившее стрелку на сеньора Уриарте, в конечном счете подавило бы все остальные мелочи, но принять его дон Росендо никак не мог. Лик Лусии, прелестной свояченицы дона Манеко, неотступно преследовал его с того самого момента, как дон Росендо занял свое место над площадью и, оторвав взгляд от заколотого быка, устремил его на окно мансарды. Это обстоятельство заставляло дона Росендо скорее искать дружбы с могущественным плантатором, нежели видеть в нем своего тайного врага и стремиться любым путем довести эту скрытую вражду до честного поединка. Итак, оставался дон Диего, ловкий наездник, шутник, богач, представлявшийся дону Росендо то искусным врачом, то заботливым другом, то чуть ли не балаганным трюкачом, но при этом все время словно скрывавший за этими обличьями свое истинное лицо. Так прожженный шулер, незаметно выдернув из рукава крапленую колоду, ловко мельтешит по столу карточными «рубашками» в надежде, что никто из игроков не высмотрит в их рисунке коварных разорительных отметок.
«Но если этот фигляр, пускающий из рукавов яйца с живыми голубями, положил глаз на Касильду, — не столько размышлял, сколько следил за течением своей беспокойной мысли дон Росендо, — то кто я для него: союзник или помеха?.. Он совсем не так прост, как представляется, и потому не может не видеть, что мое отношение к нему далеко не однозначно, что я скорее предпочту держаться некоторой официальной дистанции, нежели распахивать перед ним свою душу и вместе с ней ворота нашего с Касильдой ранчо… Это смущает дона Диего, но вместо того, чтобы объясниться открыто, он продолжает усиленно пускать мне пыль в глаза и за всей этой мишурой составлять и претворять в жизнь коварнейшие планы…»
Перед глазами дона Росендо вновь возникла смертоносная головка аспида, покрытая твердыми блестящими чешуйками, и его пылкое воображение без особого труда нарисовало ряд последующих картинок: молниеносный бросок, двойной укол ядовитых зубов в сонную артерию и вечный мрак, стремительно растекающийся по извилистым каналам мозга. «Но как тогда быть с голубем? — продолжал размышлять дон Росендо. — С запиской, призывающей в любой опасный момент обращаться к его курьерской помощи?.. Опять неувязочка получается: никакой курьер не в состоянии опередить действие змеиного яда! А если так, то зачем весь этот фокус с яйцом и птенцом?.. Опять фиглярство?.. К тому же я совершенно выпустил из виду еще один персонаж: Зорро — загадочный благородный разбойник, появляющийся бог весть откуда как раз в такие моменты, когда кажется, что смерть вот-вот заглянет в твои глаза!.. Но нельзя же, в конце концов, надеяться только на Зорро, будь он хоть посланцем самого Господа Бога, что, впрочем, весьма сомнительно, ибо его черная маска и весь образ действий приличествуют, скорее, тому, кто ходит в подручных у дьявола…»
На этом месте запутанные размышления дона Росендо были прерваны звонким голосом Касильды, откинувшей тяжелый, отсыревший за ночь полог шатра и беспокойно окликнувшей брата, неподвижно замершего перед пепельным кругом остывающего кострища.
— Росендо, что с тобой? — негромко позвала она, легкими шагами приближаясь к брату.
— Со мной? — вздрогнул он, быстро оборачивая к ней бледное лицо. — Ничего, а почему ты спрашиваешь?..
— Ты не спишь? Тебе не дает покоя эта история со змейкой и ловчей ямой? — Касильда подошла к брату вплотную и положила обе руки ему на плечи.
— Пустяки, — усмехнулся дон Росендо, — это падре за каждый кустом мерещится самострел или грабитель в черной маске… Эта заброшенная тропка ведет к водопою, так что я не нахожу ничего странного в том, что какой-то охотник устроил ловчую яму именно на ней…
С этими словами дон Росендо встал и, велев сестре набрать хвороста для костра, направился в ту сторону, откуда доносился влажный лепет ручья, обильно напоенного вчерашним дождем. По пути он снял с сучка кожаный мех, обвисший тяжелыми складками, и выплеснул воду в закопченный медный котелок с остатками вечернего варева. К тому времени, когда дон Росендо вернулся с полным мехом, падре уже скатывал подсохший шатер, а Касильда сидела перед полыхающим костром и ловко строгала в вымытый котелок солонину.
Когда восходящее солнце разогнало лиловые предрассветные сумерки и набросило на поляну густую теневую сеть, путники успели позавтракать, увязать дорожную поклажу и, приторочив к седлам тяжелые вьюки, тронуться в путь. Ловчую яму обошли, спустившись к ручью и проследовав по нему до того места, где тропа пересекала его бурный, прыгающий по скользким камням поток. От этого места до капища, по расчетам дона Росендо, оставалось верст двадцать, и при том, что густые заросли чаппараля остались позади и путники вступили под сень эвкалиптов, где уже не надо было прорубаться с помощью мачете, маленькая экспедиция должна была к вечеру достичь цели. Двигались в том же порядке: во главе отряда по-прежнему семенил копытцами Микеле, следом за ним перебирал ногами мул Касильды, замыкал шествие дон Росендо на пегом коренастом жеребчике. Его взгляд беспрестанно скользил по обе стороны от тропы, отмечая перемены в расположении древесных стволов, а ладонь покоилась на рукоятке револьвера, готовая в любое мгновение выхватить его из-за широкого шелкового кушака.
Предосторожность оказалась не лишней: едва ослик падре уперся мордой в поваленный поперек тропки эвкалиптовый ствол, как дон Росендо отчетливо различил за спиной сухой щелчок взводимого курка. Быстрая реакция спасла молодого человека и на этот раз: не успел коварный стрелок выставить из-за дерева ствол своего винчестера, как револьверная пуля, сорвав клочок коры, запорошила ему глаза фонтанчиком древесной трухи. Впрочем, выстрел из винчестера грохнул сразу же вслед за револьверным, но пуля ушла слишком высоко, сбив с ветки ни в чем не повинную пичугу. Протереть глаза и передернуть затвор стрелок уже не успел, дон Росендо упредил его: развернув жеребца и объехав опасный эвкалипт с другой стороны, он так стукнул разбойника по голове рукояткой револьвера, что тот выпустил из рук винчестер и без единого звука рухнул на землю.
В это время со стороны падре донесся частый звон клинков, заставивший дона Росендо забыть о своем поверженном противнике. Он выглянул из-за ствола и увидел, как падре ловко размахивает своим мачете, отбиваясь сразу от двух противников, наседающих на него с другой стороны поваленного дерева. Дон Росендо увидел, как один из них уже тянет из-за пояса пистолет, намереваясь одним выстрелом выиграть эту и так не совсем равную схватку, но в тот миг, когда револьверный ствол, казалось, был уже готов полыхнуть огнем, падре присел, и пуля просвистела над его головой, дважды пробив острую верхушку полотняного капюшона. Сделать второй выстрел нападавший не успел: короткий кинжал, брошенный Касильдой, все еще восседавшей на своем муле, рассек узел шнурка его сомбреро и по рукоятку вошел в ямку между ключицами.
Все это случилось так быстро, что дон Росендо едва успел перехватить свой револьвер за рукоятку, чтобы упредить выстрел второго бандита, уже вскинувшего кольт поверх дерева, преградившего путникам дорогу. В кого был направлен ствол кольта — в падре или Касильду, — осталось неясным, ибо пуля, выпущенная доном Росендо, пробила грудь стрелка раньше, чем он успел спустить курок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43