Пока наездник пил, дон Росендо успел обратить внимание на его одежду: сквозь густой слой пыли искрами поблескивало золотое шитье, торчащие из-под куртки ножны были густо осыпаны мелкими игольчатыми самоцветами, а когда ладонь юноши невзначай мазнула по потной щеке, на среднем пальце глубокими гранями заиграл невиданных размеров рубин, окруженный золотой раковинкой перстня.
— Вырастили дьявола на мою голову, — сквозь зубы процедил он, когда виски вновь заплескалось о стенки стаканчика.
— Если я правильно понял, это ваша лошадь? — осторожно поинтересовался дон Росендо.
— Да, этот чертов жеребец из моего табуна, — пробормотал молодой человек, не поворачивая головы, — но теперь я готов уступить его этому молодчику…
— Местный обычай? — живо перебил дон Росендо, продолжая наблюдать за тем, как дон Диего укрощает строптивого жеребца. Правда, конь уже не брыкался, не вскидывал крупом, но все еще храпел, косил на всадника кровавые белки и выгибал шею, норовя схватить его зубами за колено. Впрочем, это делалось уже как бы для виду: и публика, и наездник, да и сам жеребец понимали, что человек выиграл этот поединок.
— Как вы сказали, сеньор: местный обычай? — переспросил молодой человек. — Вы что, не здешний?
— Я недавно прибыл в эти места, — сказал дон Росендо. — Меня зовут Росендо Вудсворт, я племянник покойного дона Лусеро…
— А, так это вы и есть? — оживился молодой человек, сразу утратив интерес к происходящему на площади. — В таком случае позвольте представиться: Рафаэль Уриарте!
— Вы, случайно, не родственник дона Манеко Уриарте? — тут же поинтересовался дон Росендо, пожимая протянутую ему руку.
— Так вы уже успели познакомиться с моим дядюшкой? — почему-то нахмурился дон Рафаэль. — И как же это случилось?
Дон Росендо начал рассказывать, намереваясь, впрочем, обойти молчанием сцену поединка, но едва его рассказ достиг этого места, как по щиту перед дверью таверны застучали конские подковы и над плечом дона Рафаэля возникла вспененная морда жеребца с широко раздутыми ноздрями.
— Все, Рафаэль, получай своего дьявола! — воскликнул дон Диего, соскакивая на скрипучие доски и протягивая молодому человеку обрывок уздечки. — А если ты еще не подобрал ему подходящего имени, то я бы посоветовал тебе назвать его Торнадо!
— Ты его объездил, ты дал ему имя, — произнес дон Рафаэль, поднимаясь с места и отводя от себя обрывок узды, — считай, что он твой!
— О, это слишком великодушно с твоей стороны! — запротестовал дон Диего. — Поставь нам с доном Росендо бутылочку хорошего виски, и довольно!
— Я не могу сесть на коня, который видел меня под своими копытами! — твердо сказал дон Рафаэль. — Он этого никогда не забудет и потому в душе будет всегда считать себя моим хозяином, а не наоборот…
— Ты преувеличиваешь… — попытался успокоить его дон Диего.
— Не перебивай! — строго оборвал дон Рафаэль. — Представь себе на месте этого коня какую-нибудь строптивую прелестницу: я добиваюсь ее благосклонности, пою серенады, осыпаю ее подарками, цветами, а ты ночью пробираешься к ней в спальню, а потом выводишь ее на балкон и говоришь: возьми ее, Рафаэль, она твоя!.. — И молодой человек звонко расхохотался, хлопнув дона Диего по плечу.
Не прошло и четверти часа, как все трое сидели за столиком вокруг бутылочки виски, а Торнадо — кличка эта как-то сразу приклеилась к жеребцу — стоял на заднем дворе таверны в восторженном, но отдаленном окружении зевак и лошадиных барышников. Время от времени кто-то из этих почтенных сеньоров неслышно возникал за спиной дона Диего и, склонившись к его уху, чуть слышно произносил одно-единственное слово: сколько? Но тот даже не оборачивался на этот шепот, а когда один из барышников стал проявлять нетерпение, переходящее в назойливость, дон Диего мгновенным движением схватил его за лацканы куртки и, притянув к себе, внятно произнес в самое ухо наглеца:
— Запомни сам и передай своим компаньонам: эта лошадь не про них! А если же кто-то из зависти или подлости попытается ее испортить, то пусть заранее сходит к падре Иларио на исповедь и получит отпущение грехов, дабы не предстать пред Господом во всей своей мерзости! Понял?..
— П-понял! — придушенно пробормотал незадачливый лошадник, безуспешно пытаясь высвободиться из стальных пальцев. В конце концов дон Диего разжал ладонь, барышник с трудом встал на ноги, перекрестился и, потирая помятую шею, затерялся среди публики, собравшейся в таверне на время подготовки площади к главной части представления: корриде. Отовсюду до ушей дона Росендо долетали обрывки разговоров, из которых он понял, что все как будто уже забыли о родео и его победителе и теперь говорили исключительно о быках, свирепо бьющих рогами и копытами в стенки примыкающих к площади загонов.
К этому времени дона Росендо начало изрядно беспокоить отсутствие сестры. Прежде чем присоединиться к дону Диего и Рафаэлю, молодой человек пробрался на заставленный телегами и тарантасами пустырь за таверной, где буквально нос к носу столкнулся с Остином, тоже высматривавшим легкую двухколесную коляску Касильды, запряженную парой жилистых неутомимых мулов мышиной масти.
— Где тебя носило? — рассеянно спросил дон Росендо, вглядываясь в дорогу, по которой должна была приехать сестра.
— Там же, где и всех, — отозвался чуть подвыпивший стряпчий, небрежно ткнув пальцем в сторону площади.
— Выходит, ты человек толпы, — усмехнулся дон Росендо, — частичка всей этой черни, плебса…
— О да, я плебей рядом с вами! — насмешливо прищурился Остин. — Но у плебса тоже есть свои радости!
— Смотреть, как жеребец ломает человеку ребра, так? — спросил дон Росендо.
— Не будьте ханжой, сеньор! — воскликнул Остин. — Этих зрелищ не чурается даже наш падре Иларио! При этом он, правда, шепчет молитвы и перебирает четки под сутаной, но я сам видел, как он разорвал их и швырнул в морду быку, когда тот чуть не проткнул рогом дона Рафаэля!
— Того самого, что нынче свалился с лошади?
— Да, сеньор.
— И часто ему так не везет? — спросил дон Росендо. — Или он просто такой неловкий?
— Ловкий-то он ловкий, — сказал Остин, — а не везет ему потому, что он сильно задается и лезет на рожон: если жеребца объезжать — так самого свирепого, если быка убивать — так самого лютого, чтоб дым из ноздрей валил!
— Так, выходит, четки помогли, если дон Рафаэль все еще жив? — усмехнулся дон Росендо.
— Выходит так, сеньор! — засмеялся в ответ Остин. — Этот черный бес врылся в землю всеми четырьмя копытами, а дону Рафаэлю хватило мгновения, чтобы по самый эфес вогнать в него шпагу!
— Боюсь, что сегодня ему не придется блистать своим искусством, — вздохнул дон Росендо. — Он еле дышит, а когда дон Диего шутит — что, надо сказать, выходит у него довольно удачно. — несчастный дон Рафаэль вместо смеха выдавливает из себя лишь жалкий стон и хватается за переломанные ребра.
— И все же он выйдет против быка! — уверенно заявил Остин.
— Почему ты так думаешь? — воскликнул дон Росендо.
— Я не думаю, сеньор, я знаю, — сказал стряпчий. — Есть, говорят, одна красотка, которая скрывается в публике, и вот ради ее прелестных глаз дон Рафаэль готов сразиться хоть с дюжиной быков и объездить целый табун диких мустангов!
— А откуда известно, что она сегодня здесь? — заинтересовался дон Росендо.
— Плебс знает все, сеньор, — хитро прищурился стряпчий. — И потом, разве вы сами не заметили кружевного платочка, брошенного из публики и исчезнувшего в перчатке дона Диего подобно мошке в клюве ласточки?
— Любопытно, — пробормотал дон Росендо, — весьма любопытно… Но где же моя сестра?.. Хоть на ранчо поезжай!
— О, если бы подо мной был Торнадо, мы бы успели обернуться на ранчо и обратно до начала корриды, — вздохнул Остин.
— Откуда ты успел узнать, что дон Диего назвал жеребца Торнадо? — воскликнул дон Росендо.
— Все плебс, сеньор, презренный плебс, — лукаво прищурился Остин. — Вы питаетесь высокими материями, а простой народ живет слухами и переносит их быстрее, чем крысы чуму! День вашего прибытия на ранчо успел за месяц обрасти такими подробностями, что если бы я сам не был очевидцем, то, ей-богу, поверил бы, что в особняке покойного дона Лусеро разыгралось настоящее сражение с призраками, ядовитыми змеями, Бальтазаром, ну и, разумеется, самим Зорро, как всегда явившимся в самый безнадежный момент и разогнавшим по углам всю эту нечисть! Во всяком случае, падре Иларио с кафедры призывает небо обрушить все громы и молнии на проклятое ранчо, уверяя доверчивых прихожан, что только так можно покончить с шайкой разбойников, отбирающих последние крохи у несчастных пеонов!
— Что за дичь! — воскликнул потрясенный дон Росендо. — Первый раз такое слышу!
— Вот видите, сеньор, — скорбно вздохнул Остин, — а могли бы и вообще не услышать, если бы ваш покорный слуга не был частичкой презренного плебса! — И стряпчий вновь ткнул пальцем в сторону площади, откуда доносился слабый разноголосый гул. — А за донью Касильду не беспокойтесь, — продолжал он, — внутренний голос нашептывает мне, что она уже где-то здесь…
— Но где же, в таком случае, коляска? — спросил дон Росендо, указывая на ряды всевозможных экипажей, заполоняющих пустырь.
— А разве донья Касильда не умеет держаться в седле? — усмехнулся Остин.
— Что?! — воскликнул дон Росендо. — Касильда не умеет держаться в седле?.. Да если бы женщинам было прилично укрощать коней, она бы заткнула за пояс всех здешних молодчиков, начиная с Рафаэля!
— Отсюда следует вывод, что ваша сестра вполне могла прибыть верхом, — невозмутимо заключил стряпчий.
— Касильда привыкла соблюдать приличия, — сухо заметил дон Росендо, — и если в здешних местах не принято, чтобы девицы ездили верхом, она подчинится этому правилу!..
— А кто вам сказал, что она явилась сюда в облике девицы? — снова усмехнулся Остин.
— Святая Дева! — воскликнул дон Росендо, хлопая себя по лбу. — Как же я об этом не подумал! Касильда с детства была страшным сорванцом, эдаким чертенком в юбке!..
Сказав это, дон Росендо оставил безнадежные поиски коляски и поспешно вернулся в таверну, справедливо полагая, что Касильда сама явится ему из толпы, когда сочтет нужным. Проходя через задний двор, он мельком обратил внимание на конских барышников, с почтительного расстояния изучавших могучие стати Торнадо, а присев за стол, вскоре стал свидетелем тихих, но довольно назойливых предложений уступить жеребца за подходящую цену. Впрочем, после того как дон Диего слегка потрепал одного из самых прилипчивых покупателей, слух об этом деянии мгновенно облетел окрестности таверны и тем самым как бы окружил стол невидимой, но непроницаемой для барышников стеной. Теперь дон Росендо слышал только приветствия, адресованные его собеседникам, а когда кто-либо из толпы подходил к столу, чтобы обменяться рукопожатием с доном Диего или доном Рафаэлем, корректно касался двумя пальцами полей своего сомбреро.
Но на этом приветствие на заканчивалось; кто-нибудь из двоих — либо дон Диего, либо дон Рафаэль — представляли подошедшему сеньору дона Росендо, тот также называл свое имя, они обменивались рукопожатием, и, таким образом, к началу корриды дон Росендо успел перезнакомиться едва ли не с большей половиной теснящейся в зале публики. Теперь он опасался лишь того, что перепутает имена, а это, при слабом знании местных представлений о чести, могло обернуться самыми неожиданными последствиями, от легкой шутки до кровавой схватки на ножах. И потому, когда с площади донесся тяжелый топот выпущенного из загона быка и публика потянулась к двери за стойкой бара, дон Росендо двинулся следом, в ответ на взгляды уже знакомых глаз лишь молча склоняя голову и слегка касаясь полей шляпы кончиками пальцев. Тем более что ни дона Диего, ни дона Рафаэля рядом с ним уже не было: они покинули таверну примерно за четверть часа до начала корриды, воспользовавшись для этого дверным проемом, все еще распахнутым на пыльную, утоптанную копытами площадь.
Глава 3
Дело было, впрочем, не только в дверном проеме, но еще и в том, что разговор за столом по большей части вертелся вокруг предстоящей корриды, и потому оба собеседника дона Росендо решили взглянуть на быков еще до того, как их начнут выпускать из загонов. Дон Росендо хотел было пойти с ними, но в последний момент его внимание привлекла сцена вокруг бильярдного стола, где стройный молодой человек с красиво изогнутыми бровями и лихо подкрученными усами в пух и прах разделывал атлетически сложенного сеньора с медной шестиконечной звездой, намертво прикрученной к потертому лацкану куртки из буйволовой кожи. Решив, что быков он так или иначе увидит, дон Росендо встал из-за стола и, приблизившись к бильярду, стал наблюдать за игрой.
Зрители настолько плотной стеной окружали стол, что дону Росендо не сразу удалось занять такое местечко, чтобы не только видеть, что делается на зеленом сукне, но и не мешать игрокам орудовать длинными, до блеска отполированными киями. При этом публика была настолько увлечена игрой, что даже когда дон Росендо, протискиваясь в толпе, случайно задевал кого-либо локтем или коленом, никто не обращал на эти тычки ни малейшего внимания. Зрители свистели, орали, а когда кто-либо из игроков наконец выбирал шар и изготавливался для удара, над бильярдным столом нависала тишина и все глаза буквально впивались в лузу, ожидая завершения комбинации. Затем в воздухе проносился легкий шорох кия, следовали два звонких щелчка и шар с треском влетал в заранее объявленную игроком лузу. Или не влетал, а лишь с тупым упорством метался в тесном углу, чтобы безнадежно откатиться на середину поля. Но и в том, и в другом случае публика взрывалась беспорядочными криками, среди которых дон Росендо наконец-то различил два преимущественных возгласа: «Держись, шериф!» и «Дай ему, парень!»
Последнее восклицание относилось, по-видимому, к юному красавцу, довольно спокойно воспринимавшему изъявления публичного восторга в свой адрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43