Она захлопала глазами. - Берти, вы так говорите, будто отказываетесь принять участие в этом плане. - Слава Богу, догадались. - Неужели вы предадите меня? Нет, не верю! - Еще как предам. И получу от этого большое удовольствие. - Вам не нравится план? - Не нравится. Дживс давеча сказал: он доволен, что доставил радость. Так вот, мне он никакой радости не доставил. Я считаю, мысль, которую он высказал, не сделала бы чести и пожизненному обитателю сумасшедшего дома, удивляюсь даже, как он до такого опустился. Будьте любезны, блокнот, Стиффи, и поживее. Она молчала. - Я не исключала, что вы можете так поступить, - наконец проговорила она. - А теперь знаете это точно, - отозвался я. - Блокнот, Стиффи, будьте любезны. - Никакого блокнота я вам не дам. - Прекрасно. Сейчас же иду к Пинкеру и все ему расскажу. - Великолепно. Ступайте. Но не успеете вы отойти от дома, как я уже буду в библиотеке и все расскажу дяде Уоткину. Она вздернула подбородок, явно считая, что ловко перехитрила противника, и, вдумавшись в сказанное ею, я был вынужден признать, что она и в самом деле ловко меня перехитрила. Я совершенно выпустил из виду возможность такого поворота событий. Что я мог ответить? Лишь растерянно кашлянул, на большее меня не хватило. Не скроешь жалкой истины: Бертрама Вустера загнали в угол. - Вот так-то. Что теперь скажете? Легко ли мужчине, который считает себя хозяином положения, почувствовать, что он утратил эту роль, и опуститься до позорной необходимости упрашивать? Но другого пути не было. Мой голос, который до этого звучал властно и решительно, стал выше тембром и слегка задрожал. - Какого черта, Стиффи! Неужели вы так поступите? - Непременно, если вы не умаслите дядю Уоткина. - Но как я могу его умаслить, как? Стиффи, не подвергайте меня этим страшным пыткам. - Придется. И что тут такого страшного? Не съест же он вас. С этим я согласился. - Да, разве что не съест. - Не страшнее, чем визит к дантисту. - Гораздо страшнее, чем десять визитов к десяти дантистам. - Зато какое вы почувствуете облегчение, когда все кончится. Слабое утешение. Я внимательно вгляделся в ее лицо, надеясь найти хоть слабый признак того, что она смягчилась. Увы, ни тени. Эта особа и всегда была жестка, как ресторанный бифштекс, такой и осталась. Киплинг был прав. Женщина всего лишь женщина. Никуда от этого не денешься. Я сделал последнюю попытку. - Стиффи, не будьте так жесткосердны. - Буду. - И это несмотря на то, что я устроил в вашу честь великолепный обед у себя дома, - простите, что напоминаю о нем, - не жалел расходов? - Подумаешь. Я пожал плечами. Наверно, я в тот миг был похож на римского гладиатора это были когда-то такие ребята, они в числе прочего набрасывали друг на друга связанные простыни, - который услышал, как глашатай выкрикнул на арене его номер. - Ну что ж, ладно, - сказал я. Она улыбнулась мне материнской улыбкой. - Какое мужество. Узнаю моего маленького храбреца. Не будь я столь озабочен, я, естественно, возмутился бы, как она посмела назвать меня своим маленьким храбрецом, но в тот ужасный миг махнул рукой на наглую выходку. - Где этот монстр, ваш дядюшка? - Должно быть, в библиотеке. - Отлично. Иду к нему. Не знаю, читали ли вам в детстве рассказ о писателе, чья собака слопала бесценную рукопись книги, которую он писал. И писатель, вместо того чтобы впасть в бешенство, если вы помните, печально посмотрел на пса и сказал: "Ах, Алмаз, Алмаз, если бы ты только знал, что сейчас сделал". Я слышал рассказ в своей детской, и он навсегда остался у меня в памяти. А сейчас всплыл, потому что, выходя из комнаты, я посмотрел на Дживса в точности как тот писатель на своего пса. Я ничего ему не сказал, но, уверен, он знает, что я подумал. Было очень неприятно, что Стиффи напутствует меня, издавая воинственные кличи. В сложившихся обстоятельствах это было гривуазно и свидетельствовало о сомнительном вкусе.
ГЛАВА 9
Те, кто хорошо знает Бертрама Вустера, говорят, имея на то все основания, что моя душа наделена большим запасом жизненных сил, и потому даже в самых неблагоприятных обстоятельствах я обычно поднимаюсь в высшие пределы, как бы ни были тяжелы удары судьбы. Меня не упрекнешь, что я склоняю голову и предаюсь унынию. Однако когда я двигался к библиотеке, где должен был выполнить навязанную мне отвратительную миссию, по моему виду можно было догадаться, что жизнь обошлась со мной довольно круто, у меня нет ни малейшего желания это скрывать. Я еле передвигал ноги, казалось, они налиты свинцом, - так вроде бы принято говорить. Стиффи сравнила предстоящую мне операцию с визитом к дантисту, но, приближаясь к упомянутой двери, я чувствовал себя как в школьные времена, когда шел к директору получать взбучку. Вы, конечно, помните, как я однажды вечером спустился тайком в кабинет преподобного Обри Апджона за печеньем и вдруг оказался нос к носу со старым чертом: на мне немнущаяся полосатая пижама, он в костюме и смотрит на меня точно удав на кролика. В тот вечер, прежде чем отпустить меня, он назначил мне свидание на завтра, в половине пятого, на том же месте, и сейчас я почти так же холодел от страха, как в тот далекий день моего детства. Вот я постучал в дверь, и голос, который трудно было принять за голос человека, пригласил меня войти. Единственная разница заключалась в том, что преподобный Обри сидел в кабинете один, а сэр Уоткин Бассет был окружен компанией друзей. Когда я поднес руку к дверной панели, мне послышался гул голосов, а войдя, я убедился, что слух не обманул меня. За столом сидел папаша Бассет, рядом стоял полицейский Юстас Оутс. Если раньше сердце у меня замирало, то при виде этой парочки заколотилось как сумасшедшее. Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь представать перед мировым судьей, но если доводилось, вы подтвердите, что это не забывается, и если спустя какое-то время вы вдруг видите сидящего за столом мирового судью, а рядом с ним стоит полицейский, вы вследствие неизбежно возникающих ассоциаций испытываете легкий шок и теряете присутствие духа. Старикашка Бассет бросил на меня острый взгляд, от которого сердце совсем зашлось. - Да, мистер Вустер? - Э... а... могу я поговорить с вами? - Поговорить со мной? - Я видел, что в душе сэра Уоткина Бассета борются непреодолимая неприязнь к Вустерам, которые грозят заполонить его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. - Ну что же... То есть... Если вы действительно... Да, конечно... Садитесь, пожалуйста. Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою сторону взгляд - не краду ли я ковер? - и снова обратился к полицейскому: - Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили. - Очень хорошо, сэр Уоткин. - Вы уяснили, что я прошу вас сделать? - Да, сэр. - Что касается другого дела, я вникну в него со всем вниманием, помня о высказанных вами подозрениях. Будет проведено самое тщательное расследование. Ревностный служака удалился, громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз. - Мистер Вустер, это был полицейский Оутс. - Да. - Вы его знаете. - Я его видел. - Когда? - Сегодня днем. - А позже? - Нет. - Вы совершенно уверены? - Да, совершенно. - Хм. И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку. - Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не остались с нами в гостиной после ужина. Конечно, такое признание слегка обескураживало. Не может же человек хоть сколько-нибудь деликатный признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного. - Вас очень не хватало. - В самом деле? Я очень огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть. - Понятно. И все время оставались у себя? Да. - Вы случайно не вышли прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли. - Нет, я все время лежал. - Понимаю. Однако странно: моя дочь Мадлен говорит, что дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста. - В самом деле? Она не застала меня? - Нет. - Наверно, я был в другом месте. - Та же самая мысль пришлая голову и мне. - А, вспомнил. Я действительно выходил два раза. - Ясно. Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки. - Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, - сообщил он, меняя тему. - Да что вы! - Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника. - Не разглядел? - Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он сидел к негодяю спиной. - Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если сидишь к нему спиной. - Да уж. - Да. В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari1 . - Так и хочется спросить: "Quis custodiet ipsos custodes?" Что скажете? - Прошу прощения? - Это так древние римляне шутили, - объяснил я. - Quis - кто, custodiet охранит, ipsos custodes - самих стражников? Довольно смешно, я считаю, продолжал я, разжевывая шутку, чтобы его скудный умишко мог наконец уразуметь смысл, - человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего. - А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я как мировой судья не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и, когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными. Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Пинкера. - Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет? - Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем - увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство. Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит. - Меня вы оштрафовали на пять фунтов, - напомнил я. - Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, - ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. - Но, если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных Гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом. - Неужели в тюрьму посадите? - Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, я поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ. Гробовое молчание. Он по-прежнему стучал концом ручки по указательному пальцу, а я, если память мне не изменяет, принялся поправлять галстук. Расстроился я ужасно. Бедняга Пинкер, его вот-вот заключат в темницу, ведь я его друг, меня кровно волнует его судьба, его карьера, как тут не волноваться. Ничто так не мешает продвижению священника вверх на избранном им поприще, как отбывание срока в каталажке. Бассет положил ручку. - Ну-с, мистер Вустер, вы, кажется, хотели поведать мне, что привело вас сюда? Я слегка вздрогнул. Не подумайте, что я забыл о миссии, которую явился выполнить, просто все эти малоприятные разговоры отодвинули ее на периферию сознания, и столь грубое напоминание о ней немного травмировало меня. Я понимал, что, прежде чем приступить к главному, необходим предварительный обмен репликами. Если отношения между двумя собеседниками натянутые, не может один просто брякнуть другому, что хочет жениться на его племяннице. Конечно, если он обладает чувством такта, а Вустеры своим тактом всегда славились. - Ах да, конечно. Спасибо, что напомнили. - Не за что. - Мне просто захотелось заглянуть к вам и поболтать. - Понятно. Теперь нужно было деликатно подойти к теме, и я этот подход нашел. - Скажите, мистер Уоткин, вы когда-нибудь задумываетесь о любви? - Это я положил первый мяч, удар по которому, как я надеялся, приведет к доверительному разговору. - Простите, о чем? - О любви. Вам доводилось размышлять об этом предмете? - Вы что же, пришли ко мне болтать о любви? - Да, именно о ней. Не знаю, заметили ли вы одну удивительную особенность - она буквально окружает нас. От нее никуда не скрыться. От любви то есть. Куда ни повернись, она тут как тут, переполняет все живое. Совершенно поразительно. Возьмите, к примеру, тритонов. - Мистер Вустер, вам, кажется, нехорошо? - Нет, благодарю вас, я отлично себя чувствую. О чем бишь я? Ах да, о тритонах. Вы не поверите, но Гасси Финк-Ноттл рассказывал мне, что в сезон спаривания они влюбляются как безумные. Выстраиваются в ряд и буквально часами машут хвостом перед своими избранницами. Так же и морские звезды. Подводные черви от них не отстают. - Мистер Вустер... - И даже, как утверждает Гасси, ленточные водоросли. Вы удивлены? Я тоже удивился. Но он уверяет, что это истинная правда. Убей меня Бог, если я смогу вам объяснить, на что надеется влюбленная морская водоросль, но в полнолуние она явственно слышит зов любви и откликается на него всем Своим существом. Наверно, ее вдохновляет мечта, что ею будут восхищаться все остальные морские водоросли, которые, несомненно, испытывают на себе чары полнолуния. Как бы там ни было, я хочу сказать, что луна сейчас почти полная, и уж если она оказывает такое влияние на ленточные водоросли, можно ли обвинять человека - например, меня, - что он тоже не устоял? - Боюсь... - Неужели у кого-то повернется язык? - решительно наступал я и для убедительности добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30