Она слышала его шаги за стеной, но потом хлопнула дверь в коридор, и Эдди куда-то ушел. Мисси накрылась одеялом, с печалью думая о том, что, наверное, она настолько несостоятельна в постели, что муж решил с горя пойти в казино.
Дни на борту парохода проходили на редкость однообразно: Мисси вставала рано утром, завтракала с Азали, а потом они вдвоем отправлялись гулять по палубам, иногда задерживаясь на игровых площадках – поиграть в кольцеброс или кегли. Ровно в одиннадцать стюард приносил прямо па палубу поднос с дымящимся куриным бульоном, а в час дня Мисси и Азали шли обедать с Эдди.
Мисси с удивлением отметила, что Эдди изо всех сил старается понравиться Азали: хотя ему было не о чем разговаривать с шестилетней девочкой, он постоянно дарил ей всевозможные сувенирчики, которые покупал в корабельном магазине, угощал ее бесчисленными шоколадками и пирожными. Мисси не возражала; она видела, что в присутствии этого человека Азали просто расцветает. Конечно, бедняжке ведь нужен был отец.
Мисси дожидалась, пока Азали поужинает, после чего отправлялась к себе в каюту переодеваться к ужину. Каждый вечер она спускалась в банкетный зал в новом платье, вызывая восторженные взгляды собравшихся. И каждый вечер Мисси становилась свидетельницей откровенных заигрываний Эдди с Гретель фон Дуссман, и тщетно ждала она мужа, оставшись одна в своей спальне.
В последнюю ночь морского путешествия – накануне прибытия в Шербур – Мисси надела то самое платье из красной тафты, в котором она была в тот день, когда Эдди сделал ей предложение; впервые она появилась на людях в фамильных драгоценностях Арнхальдтов. Спускаясь по лестнице в банкетный зал, она заметила на себе недобрый взгляд графини Гретель. Мисси знала: в этом наряде она неотразима – куда уж этой грудастой немке было равняться с нею. Даже Эдди весь вечер не сводил глаз с жены.
Когда они подошли к двери каюты, Эдди пропустил Мисси вперед, запер дверь на ключ и тотчас же начал раздеваться: он скинул пиджак, развязал галстук, резким движением сорвал с себя рубашку. Раздевшись, он бросился к Мисси и порывистыми движениями снял с нее платье и комбинацию, оставив девушку в одних чулках и бриллиантах.
Мисси с ужасом глядела на его искаженное гримасой лицо, недоумевая, что же будет дальше.
Громко выругавшись по-немецки, Эдди с силой оттолкнул от себя жену.
– Дура! Молокососка! – взревел он, натягивая на себя белье. – Да ты у самого страстного мужчины все желание можешь отбить! Чему вас только учат в Новоамстердамском театре?! Да любая шлюха знает в сто раз больше, чем ты!
Арнхальдт полностью оделся. Он стоял у двери, с отвращением глядя на забившуюся в угол Мисси.
– Прошу тебя, оденься, – процедил он сквозь зубы. – Когда-нибудь я научу тебя, как надо вести себя в постели. По только не сегодня. Сегодня у меня есть дела поважнее.
С этими словами он резко развернулся на каблуках и выскочил в коридор, с шумом захлопнув за собой дверь.
Через некоторое время Мисси услышала, что Эдди возвращается. С ужасом поняла, что барон не один: через тонкую перегородку до нее донеслись звуки женского смеха, стоны, визг, скрип кровати. То, о чем она лишь смутно догадывалась, оказалось правдой: графиня Гретель фон Дуссман давала ему то, чего он не мог получить от нее, целомудренной, неопытной Верити Байрон.
На следующее утро Мисси, как всегда, проснулась очень рано. Одевшись, она вышла на палубу и стала смотреть, как огромный «Маджестик» медленно заходит в порт Шербура. Вскоре на палубе появился Эдди: он был гладко выбрит, аккуратно причесан, благоухал одеколоном. По его галантному виду трудно было догадаться, что всю ночь напролет он предавался плотским утехам с чужой женой. Мисси с ужасом поняла, что вышла замуж за оборотня: на публике это был галантный аристократ, у себя в спальне – похотливый сатир.
Арнхальдт подошел к Мисси и холодно отчеканил:
– Наши планы меняются. Я решил не ехать в Париж. Я только что отправил телеграмму в отель «Бристоль» и отменил бронирование номера. Из Шербура мы поедем прямо в Германию.
При этой новости на глазах Азали выступили слезы. Арнхальдт заметил это и, положив руку девочке на плечо, спросил:
– Неужели тебе не хочется поскорее оказаться в Хаус-Арнхальдте? Это же твой новый дом.
– Конечно, хочется, – оживилась Азали.
– Вот видишь, – улыбнулся барон. – Что же касается Парижа, то у тебя будет еще много возможностей съездить в этот город, когда ты немного подрастешь.
До Дюссельдорфа путешественники добирались поездом, а дальше – на машине. Поездка изрядно утомила Мисси. Наконец лимузин свернул на посыпанную гравием аллею – вдали показались суровые очертания Хаус-Арнхальдта.
Машина затормозила у парадного входа. В тот же миг двери дома раскрылись, и на крыльце выстроились в шеренгу все слуги во главе с камердинером: они вышли приветствовать хозяина и его новую жену.
Камердинер подошел к Мисси, поцеловал ей руку.
– Манфред, – сухо представился он.
Затем он провел новую госпожу вдоль строя слуг: Мисси одаривала каждого из них лучезарной улыбкой, в ответ девушки делали книксен, а мужчины кланялись…
Пройдя вслед за мужем в холл, Мисси увидела, что возле парадной лестницы стоит высокая, надменного вида женщина. Смерив взглядом Мисси, она перевела глаза на Азали: да, Эдди оказался прав—девочка очень похожа на княгиню Аннушку Иванову. Женщина улыбнулась. Она могла по праву гордиться своим сыном. В один присест Эдмунду удалось осуществить то, к чему Арнхальдты стремились на протяжении многих лет. Баронесса не сомневалась: это очаровательное белокурое создание– дочь князя Михаила, чудом выжившая в годы революции. Но отныне девочка стала «дочерью» ее сына, барона Эдди Арнхальдта.
Эдди с матерью продумали все до мельчайших подробностей. Девочке было всего шесть лет, но Арнхальдты были согласны подождать. Когда ей исполнится восемнадцать, они объявят во всеуслышание, что приемная дочь Эдмунда – княжна Ксения Иванова, законная владелица раджастанских копей. Юридической стороной займутся лучшие юристы Германии.
Особое место в планах Арнхальдтов уделялось и новой жене Эдмунда – Верити. Девушка была нужна им как свидетельница. Если она вздумает артачиться – семья стального барона найдет достаточно эффективные способы заставить ее давать необходимые показания.
А пока на протяжении двенадцати лет Эдди предстоит играть роль заботливого и любящего отца: у девочки не должно быть никаких сомнений в том, кому поручить управление копями. А потом… потом Ксению-Азали надо будет выдать замуж за сына Эдди – Оги: вот тогда-то наконец Арнхальдты станут законными владельцами вольфрамитовых месторождений…
Пожилая баронесса величественной походкой приблизилась к своей новой невестке и подставила ей щеку для поцелуя.
– Надеюсь, ты будешь счастлива в этом доме, – медленно протянула она. Потом, обернувшись к Азали, баронесса добавила: – А ты, детка… ты скрасишь остаток моих дней. Добро пожаловать в Хаус-Арнхальдт. Я хочу, чтобы ты твердо знала: отныне это твой дом.
ГЛАВА 30
Дюссельдорф
С каждым днем жизнь в Хаус-Арнхальдте все больше и больше напоминала Мисси тюремное заключение. Ей выделили комнату на втором этаже – прямо напротив комнаты Эдди, но он никогда не заходил к ней. Будние дни барон проводил в правлении фирмы в Дюссельдорфе или на заводе в Эмсене, по выходным ездил охотиться и ходил в гости. Но ни разу он не взял с собой молодую жену.
Мисси подозревала, что роман Эдди с графиней Гретель продолжается, но доказательств у нее не было: ведь за два месяца, что прошли с того дня, когда ее нога впервые ступила во владения Арнхальдтов, она ни разу не имела возможности покинуть Хаус-Арнхальдт.
С той самой злосчастной ночи на борту «Маджестика» Мисси ни разу не была наедине с мужем. Она даже не знала, в каком он расположении духа, как идут дела у него на фирме. Мисси не могла понять, почему Эдди так к ней равнодушен: ведь если даже в тот раз она не сумела удовлетворить его страсть, то причиной этому была лишь ее неопытность. Она ведь могла еще всему научиться.
Мисси решила приложить все усилия, чтобы понравиться мужу: каждый вечер, прежде чем спуститься к ужину в огромную залу с готическими окнами, она с особой тщательностью выбирала наряды, подолгу просиживала перед зеркалом, расчесывая длинные пряди своих каштановых волос, примеряя украшения в тон к платью. Увы – все было напрасно: никто не обращал на нее внимания. Манфред и другие слуги молча подавали еду, а Эдмунд и его мать, баронесса Ютта фон Арнхальдт, разговаривали за столом исключительно по-немецки. Мисси, потратившая в свое время долгие годы на изучение древнегреческого и латыни, не понимала ни слова на языке Гете и Шиллера. Мать и сын Арнхальдты обращали на нее не больше внимания, чем на муху на абажуре тяжелой кованой люстры. Чувствуя на себе любопытные взгляды слуг, она старалась как можно скорее справиться с ужином и, извинившись, уходила к себе, не дожидаясь окончания трапезы.
С чувством глубокого отчаяния поднималась она по старинной дубовой лестнице и бежала по темному коридору в свою комнату. Единственное, что удерживало ее в замке, было счастливое личико возвращающейся с очередной прогулки по парку Азали. Мисси видела, что девочке здесь хорошо. Если бы не это – она давно бы распростилась с Эдди и уехала из этого места.
С другой стороны, уехать из Хаус-Арнхальдта было не так-то легко. Мисси с тоской глядела в узкое стрельчатое окно своей комнаты. Вокруг – насколько хватал глаз – простирались леса. Она находилась в незнакомом месте, в чужой стране. К тому же, у нее не было в кармане ни гроша. Эдди считал излишним давать ей карманные деньги. Он был по-своему прав: Мисси жила на всем готовом.
Совершенно в других условиях оказалась Азали: Арнхальдты предоставили ей две светлых, солнечных комнаты на первом этаже: уютную маленькую спаленку, специально к ее приезду обитую ярко-зелеными штофовыми обоями, и просторную комнату для игр, буквально до самого потолка набитую всевозможными игрушками и настольными играми. По соседству находилась учебная комната, в которой девочка ежедневно занималась с гувернанткой немецким языком, а также две комнаты для Бэлы – спальня и гостиная. Каждый день в пять вечера Мисси спускалась в эту небольшую гостиную и пила чай вместе с Бэлой и Азали. Это были самые счастливые моменты в замке, и Мисси с нетерпением ждала, когда стрелки больших настенных часов в ее комнате покажут без пяти пять. Она имела возможность видеться с «младшей сестричкой» только во время этих чаепитий – у Азали было очень насыщенное расписание: уроки верховой езды на недавно купленном пони, уроки плавания в крытом бассейне, уроки классического танца, на которые девочку ежедневно возили в Дюссельдорф, и, конечно, постоянные занятия немецким.
Не спеша прихлебывая чай, Бэла сокрушенно качала головой.
– Ах, не нравится мне все это, мисс Верити, – произнесла она громким сценическим шепотом. – Что они вытворяют с ребенком?! Целыми днями вдалбливают ей, какие замечательные Арнхальдты – самые богатые, самые известные. Заставляют ее разговаривать исключительно по-немецки – у тебя, мол, теперь папа-немец, а сама ты – маленькая немецкая девочка. А как же вы, мисс Верити? Вы ведь ее сестра, не так ли? Почему же никому не приходит в голову и вас обучить этому языку, чтобы вы могли непринужденно ворковать на нем с вашим мужем-немцем? Что-то здесь не то – чует мое сердце. Эти люди стараются оторвать ребенка от вас – от вас и от меня. В этом возрасте за детьми нужен глаз да глаз, а то – глазом моргнуть не успеешь, как наша очаровательная мисс Азали превратится в этакую немецкую фройляйн.
Всю ночь, ворочаясь в постели, Мисси думала о словах Бэлы. Добрая няня была права: эти люди делали все, чтобы оторвать Азали от Мисси; они поощряли ее интерес к немецкой речи и осыпали ее похвалами, даже когда девочка делала грубые ошибки. Но зачем? Может быть, они просто любят Азали? Но Мисси слишком хорошо помнила взгляды Эдди Арнхальдта и его матери– ледяные, безжалостные – и прекрасно понимала, что об искренности чувств и речи быть не может.
Вместе с тем, супружеские отношения становились с каждым днем все холоднее и холоднее, и Мисси понимала, что, если так пойдет дальше, ей придется рано или поздно поставить перед Эдди вопрос о своем возвращении в Нью-Йорк. Конечно, ее не радовала перспектива ославиться на весь мир, не найдя пути к сердцу своего мужа, но все же это было гораздо лучше, чем терпеть этот тюремный режим.
Когда в один из субботних дней Эдди остался дома, Мисси решила, что настал подходящий момент для объяснений и, надев строгое шерстяное платье синего цвета и убрав волосы в пучок (ей казалось, что в таком виде она выглядит старше и серьезнее), направилась в его кабинет.
Она постучала в дверь и стала ждать. Никто не отвечал. «Наверное, он вышел погулять», – подумала девушка. Громко позвав его по имени, она толкнула дверь и вошла в кабинет.
В комнате никого не было, но резкий запах вонючих турецких сигарет и раскрытая книга свидетельствовали о том, что барон лишь ненадолго отлучился. Мисси решила подождать. Она с интересом оглядела кабинет мужа – ведь за два месяца, проведенных в Хаус-Арнхальдте, она была здесь всего один раз, когда баронесса Ютта устроила для нее экскурсию по замку. Еще тогда Мисси удивило, какие странные предметы стоят на рабочем столе Эдмунда – массивная серебряная лампа, три телефонных аппарата, огромная неуклюжая медная пепельница, модели выпускаемых компанией Арнхальдта вооружений, сделанные из чистого серебра. Еще тогда Мисси показалось, что все в этом доме непропорционально больших размеров – хозяева явно страдали гигантоманией. Даже книги на стеллажах были все как одна толстые, в крепких кожаных переплетах.
Не зная, чем заняться в ожидании мужа, Мисси стала смотреть на висевшие вдоль стен картины: ее взгляд остановился на небольшом пейзаже кисти неизвестного автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80